– Да вокруг полным-полно всяких других девок, Винфильд, – сказал Эльмо.

Было ясно, что совесть у него была не слишком чиста. Я уж не знаю, почему это его так беспокоило. С тех самых пор, как я с ними впервые познакомился, они постоянно отбивали друг у друга баб.

– Линда была не просто девка, – произнес Винфильд. Он выкинул в окно пустую банку из-под пива.

При этом его глаза смотрели на Италию с таким прищуром, будто бы ему больше всего на свете хотелось заполучить большой ластик и начисто стереть им всю Италию с лица земли.

– Линда была куда выше, чем девки этой категории, – добавил он. – Это была любовь всей моей жизни, или, скажем, этого месяца – мне все равно. Мне бы хотелось, чтобы этот Богом проклятый Кейси Тиббз научился жить у себя дома. И почему это ковбоям разрешается трахать девок таких международных знаменитостей как мы?

– У меня для тебя есть маленький совет, мой дружок, – сказал Эльмо. – Хватит тебе так долго растравлять себя из-за этой душевной трагедии.

– Это почему же? Ведь она – любовь всей моей жизни! – настаивал Винфильд.

– Потому что, если ты будешь вот так все это мусолить, то наверняка напьешься до чертиков. И полезешь на рожон против этого наездника на быке. А уж после него ты наверняка превратишься в обосранный труп! И мне тогда придется искать себе нового партнера. Вот почему!

В этот ранний утренний час эти двое не очень-то меня веселили; они напоминали перегретую пиццу. Пока мы добрались до нужного нам места, Винфильда дважды вырвало от езды. А добрались мы до какого-то уголка города возле фантастического сада.

– Т. М. – крепкий орешек, – сказал Эльмо, когда мы стали пробираться через всякого рода вспомогательные устройства, необходимые для съемочных площадок.

Тут стояло несколько лимузинов, в которых похрапывали без дела шоферы-итальянцы. Рядом с лимузинами громоздились обычные для киносъемок шумные грузовики и фургоны, до верху набитые бутафорией и всякими постановочными материалами. Здесь все еще лежал тот самый съемочный автомобиль, который опрокинул слон. Сейчас на него с разных сторон залезали шесть—восемь итальянских ребятишек, одетых в красочные лохмотья.

– Вот это и есть Бомарцо, – продолжал рассказывать мне Эльмо. – Он был маленького роста, болезненный и с горбом. Принц времен Возрождения. Он велел своему скульптору установить в кустах фигуры чудовищ. Как мы бы сказали, сделать ему маленький Диснейленд. А теперь Т. М. решил, что это все сделал Нерон. Хотя все очевидные факты это опровергают.

– Т. М. не имеет склонности извращать исторические факты, – произнес Винфильд.

С одного взгляда на эту заваруху было ясно, что у Бо Бриммера были веские причины для беспокойства. В небольшой долине расположилась полностью экипированная римская армия, все занятия воинов которой состояли в получении денег. Повсюду сновали статисты, некоторые из них дремали, растянувшись вповалку прямо на траве и накрыв головы капюшонами своих плащей. Открывшаяся взору сцена свидетельствовала о том, что задумано грандиозное зрелище, требующее кучи денег и множества актеров. Подобного зрелища не организовывали со времен знаменитой «Клеопатры». Старине Тони дали леденец на палочке стоимостью по меньшей мере в десять миллионов. И все лишь потому, что он когда-то помог им нажиться на умопомрачительно модном фильме под названием «Расселина», в котором пучины моря поглотили три прибрежных города Калифорнии.

По-видимому, «Падение Рима» снимали уже лет десять или пятнадцать, потому что съемки время от времени блокировались то одним директором студии, то другим. А потом этот настойчивый старый ублюдок воспользовался временным отсутствием на студии всякого руководства и протащил-таки свой проект.

Я вылез из машины и принялся бесцельно бродить среди этого безумного хаоса. У ворот спорили с охранниками какие-то туристы, приехавшие сюда посмотреть на знаменитые студийные чудовища. Охранники туристов не пропускали. Я прошел мимо лимузина, в котором восседала Розанна Подеста – она исполняла роль матери Нерона. Тони Маури стоял на каком-то тряском холме. На его лице блуждала обычная ехидная улыбочка. Он держал за руку Джилл, которая что-то ему говорила и при этом сильно хмурилась. Именно для этого мы сюда и приехали: Джилл должна была пустить в ход все свои чары, чтобы всех старикашек можно было использовать в мирных целях.

Разумеется, какова бы ни была Джилл, она никак не могла бы спасти уже провалившийся фильм. Фильм этот был запоздалой задумкой Тони Маури. И стоил он студии «Юниверсал» огромных денег. Единственное, что реально могла сделать Джилл, так это сократить срок агонии у всех, с этим фильмом связанных.

Я предоставил Джилл самой улаживать эти дела и провел все утро, просто бродя по студии. Те двое ребят из университетского колледжа Лос-Анджелеса, которые собрались было снимать документальный фильм, должны были приехать только во второй половине дня. И потому мне действительно нечего было делать, кроме как, разинув рот, таращиться на все, что происходило вокруг. Мы решили, что наш небольшой документальный фильм будет называться «Изъятые кадры». Декорация представляла собой такое занимательное зрелище, что я впервые почувствовал себя по-настоящему спокойным за то, что буду принимать участие в этом проекте. Возможно, наша документальная лента об этом «Падении Рима» окажется интереснее, чем сам этот грандиозный фильм. И тогда студенты, изучающие кино во всех странах мира, толпами бросятся смотреть ее. Может быть, я даже сколочу на ней немножко денег.

Устав от своих бесцельных блужданий по студии, я стал крутиться возле ребят с переносной рацией, пока не появилась какая-то машина, ехавшая в Рим. В этой машине везли мало известного актера по имени Эллис Малки. Ему на ногу наступил верблюд, и он испытывал ужасную боль. Эллис был своего рода «шестеркой» и уже не очень молодой. Он играл роль какого-то чиновника или еще что-то похожее. Всю дорогу до Рима он делал страшные усилия, чтобы не кричать от боли. Желая продемонстрировать свое сострадание, Тони Маури сейчас отправил с Эллисом в Рим своего личного водителя, чтобы тот как можно быстрее домчался до больницы.

– А они ведь еще и кусаются, – сказал водитель, имея в виду верблюдов. – Когда мой кузен работал на студии «Уорнерз», верблюд откусил ему ухо.

То, что Эллис Малки корчился от боли, никак не отражалось на уличном движении Рима. Нас швыряло из стороны в сторону как какой-нибудь черный военный корабль в бурном море. Со всех сторон нас окружали «хонды» и «фиаты». Лицо Эллиса становилось все зеленее и зеленее; я уже порядком устал слушать, как он судорожно заглатывает воздух.

Позже, когда я потягивал какое-то вино, позвонил Бо Бриммер. Там, откуда звонил Бо, должно быть, уже пробило три часа утра, но голос в трубке звучал бодро, будто Бо был свежее маргаритки.

– Ну, как первое впечатление? – спросил Бо.

– Проект идиотский, – честно сказал я.

– Это уж вне всяких сомнений, – сказал Бо. – Хотя, разумеется, идиотский и неприбыльный – отнюдь не синонимы. А что делает Тони?

– Стоит на холме и нудит, что ему нужен еще один слон, – сказал я.

– Сделайте мне тогда хороший документальный фильм, – сказал Бо. – Чем вульгарнее, тем лучше; по-итальянски – «мондо биззаро» – если вы понимаете, что я хочу сказать. Пусть будут кадры, в которых Винфильд и Гохаген писают или еще что-нибудь в этом роде. Пусть вам и ребятам поможет Джилл, если она сама захочет.

– Никаких шансов на это нет, – сказал я. – Она даже считает, что нам этот документальный фильм вообще делать не надо.

– Я знаю, – сказал Бо. – Она считает, что мы хотим высмеять старика Тони. А мы, конечно же, этого и хотим. В данном случае нам остается только на это и надеяться.

– Хотя, – добавил Бо, – Джилл, возможно, и права. Может быть, на самом деле не в наших интересах представить эту профессию вот в таком ее грязном обличье, таким нечистоплотным бизнесом, каким она на самом-то деле и является. Тем не менее, мне нравится, как звучит название вашего фильма «Изъятые кадры». Это одна из моих лучших идей.