– Именно так, сеньорита. Господин Пабло, э-э-э… – полицейский заглянул в бумаги, – Пабло Ла Торкес только что сделал официальное заявление. Ведь вы летели с ним вместе из Лондона?

– Да, – чувствуя, как душа и тело становятся бесцветными, вялыми и никому не нужными, ответила Джанет, даже не вспомнив о том, что в области юриспруденции она гораздо искушеннее, чем эти двое вместе взятые, и может элементарно оспорить столь голословное утверждение.

– Вот видите, – успокоившись, вздохнул полицейский. – Пожалуйста, следуйте за мной. – И сопровождаемая ясной и отстраненной улыбкой Паблито, Джанет пошла через битком набитые залы в полицейский офис. Но у самого порога ею вдруг овладела такая обида, что, яростно вырвав свою руку из цепкой хватки полицейского, она подскочила к Паблито и остановилась перед ним с полными слез глазами.

– Вы… жалкий шарлатан! – И ничего не видя глазами, застланными пеленой слепого гнева, она со всей силой ударила его по лицу.

Паблито не шевельнулся, а только шире улыбнулся узкими губами.

Джанет громко и отчаянно заплакала. Вот она, расплата за собственные фантазии, за эгоизм, за цинично и хладнокровно обманутого Хью, за маму, о которой она посмела забыть в этом непонятном дурмане, за оставленную в одиночестве бабушку, за… Она никогда не лгала себе и поняла, что должна принять нынешний грязный фарс как еще одно испытание. И внезапно Джанет успокоилась, поняв, что ничего другого ей просто не остается. Она подняла на Паблито равнодушные глаза и медленно двинулась в сторону прозрачно-синеватой стеклянной стены полицейского офиса. Но внезапно ей на плечо легла тяжесть, словно приковавшая ее ноги к полу.

– Простите, господин капрал, это было недоразумение, – услышала она, оборачиваясь, и лицо ее вновь осветил теплый свет, льющийся из прозрачных глаз Паблито. – Вот видишь, Джанет, я же говорил тебе, что ты не слышишь даже слов, в мире которых живешь. Всего два часа назад, в самолете, я говорил тебе о необходимости уроков. А ты снова поверила внешнему, пустым, как воздушные шарики, формальным словам. Но, успокоившись, ты победила и слова, и себя. Ты очень способная ученица, Джанет, – Паблито низко склонил перед ней голову, – но надо еще и уметь учиться.

Весь остаток пути до Боготы они провели молча, лишь однажды Паблито провел рукой по ее распущенным волосам, и недавний инцидент тут же ушел в небытие, опять сменившись благодарным доверием.

__________

Из столицы они долго добирались до места разбитыми автобусами, спускаясь с предгорий все ниже и ниже в сторону юга. Неправдоподобно яркая зелень слепила глаза, заполняя собой все вокруг. Все меньше стало встречаться европейских лиц, которые сменились выжженными на солнце пергаментными лицами колумбийцев в широких плетеных шляпах и белых, хитроумно повязанных платках. Последним населенным пунктом оказался Пуэрто-Альфонсо на самой бразильской границе. На пустынной, раскаленной добела вокзальной площади Джанет в своем дымчатом шелке с изящным чемоданом смотрелась какой-то растерянной инопланетянкой. Паблито же, наоборот, вдруг словно стал выше ростом.

– А теперь пешком. Но это не так долго, всего километров пятнадцать в сторону Ики, притока Амазонки. – И в ответ на изумленный взгляд Джанет добавил: – Но чемодан придется нести самой.

Через три часа изнурительного пути, порвав в нескольких местах совершенно промокшее от пота платье, Джанет наконец оказалась в деревушке, или жаже, состоявшей всего из четырех домов. Паблито направился к самому крайнему, что стоял прямо под ветвями придвинувшейся вплотную сельвы. Дверь оказалась незапертой, и в на удивление прохладной комнате Джанет увидела два простых шкафа и матрац, положенный на деревянные чурбаки. Потолок, стены и особенно пол сияли чистотой и переливались каким-то розовато-коричневым успокаивающим светом.

– Располагайся. А я буду жить на улице. Можешь делать что хочешь. Все, что хочешь. Но меня зови только в том случае, если будет необходимость. Верь своим ощущениям и желаниям, но мыслям, оформленным в слова, верь в последнюю очередь. – С этими словами Паблито прикрыл дверь и словно растворился в дрожащем горячем воздухе – по очереди подойдя ко всем четырем окнам комнаты, Джанет не увидела его нигде.

Весь первый день она спала, и прошлое, властно действуя в ее снах, словно теряло свою реальность наяву. Проснувшись, Джанет почувствовала себя чистым листом бумаги, младенцем, даже животным. То, что прошел всего один день, она смогла понять лишь по своим часам, ибо ей казалось, что, засыпая, видя сны, просыпаясь и снова проваливаясь в реалии прошлой жизни, она провела здесь не меньше чем неделю. На второй день ее стало одолевать мучительное беспокойство и интерес к будущему. Зачем Паблито привез ее сюда и почему оставил одну? Чего он хочет от нее? Как женщина чувственная, Джанет не могла обманываться – она нравилась этому загадочному индейцу, но его физическое отношение к ней все время было лишь фоном, некой данностью, но никак не выражалось поступками.

Как вообще могло случиться, что она, весьма правдоподобно объяснив Хаскему, что должна пережить смерть Пат в каком-нибудь совершенно новом, ни о чем не напоминающем месте, оказалась здесь с чужим человеком, фамилию которого узнала совершенно случайно и уже только на другом континенте? На что надеется она сама, ведь не на банальную же, хоть и экзотическую, связь с индейцем? – с ужасом спросила себя Джанет. Ответов на ее вопросы не было, и волей-неволей она стала ждать Паблито, чтобы он разрешил их хотя бы частично. Но он не появился, и Джанет заснула на полосатых простынях уже безо всяких сновидений. А на третий день она неожиданно поняла всю тщету своих размышлений как о прошлом, так и о будущем.

Она здесь для того, чтобы понять себя после всего, что случилось: гибели матери, своей возможной смерти во чреве, своего исчезнувшего полностью телесного влечения к Милошу… Кроме того, она ощущала освобождение от интеллектуальной власти Хаскема и с трудом осознавала прежде скрываемое даже от себя внутреннее неприятие своей юридической деятельности.

Но разве она рискнула бы отправиться сюда только ради этого понимания? И, надевая тонкую рубашку, только что извлеченную из чемодана и ласкавшую голое тело, Джанет провела рукой от ключиц до колен, признаваясь себе, что без возникшего еще в филадельфийском аэропорту ощущения доверия, единения и физической радости от присутствия Паблито она никогда не появилась бы на полуразрушенных ступеньках дома в этом месте, которому даже нет названия.

В крошечном дворе, если так можно было назвать огороженное редкими колышками пространство вокруг дома, стоявшего на невысоких подпорках, вилось, ползло и просто тянулось к дышащему жаром небу множество неизвестных Джанет растений. Их разлапистые, стреловидные или веерообразные листья складывались своими переплетениями в какой-то странный узор, словно сопровождаемый некой причудливой мелодией, которая вдруг явственно зазвучала в ушах Джанет. Влекомая ею, девушка шагнула с прогнивших ступенек вниз. Растения улыбались ей навстречу, словно говоря о том, что не надо бесплодно умствовать, а надо просто отдаться этой изумрудной красоте и радоваться ей. И Джанет, всегда остро воспринимавшая красоту природы, так и поступила. Полдня провела она в рассматривании изумительных природных гармоний, а когда солнце поднялось уже на непереносимую высоту, ощутила тревожное чувство цивилизованного человека, возникающее при виде неподвластной ему красоты. Красота должна быть запечатлена, хоть как-то – иначе ее невозможно вынести. И Джанет, несмотря на жару и полное отсутствие принадлежностей и умения, принесла из дома единственную бумагу, которая у нее была, – свою записную книжку и тонкую гелевую ручку.

Она накладывала штрих за штрихом, прямо по адресам и телефонам, зачеркивала – и снова вела упрямые линии. Наконец от непривычного напряжения у нее свело средний палец, и она отставила свое занятие, начав разглядывать то, что получилось. В хаотичном сплетении штрихов, линий и точек было мало внешнего сходства с окружающим, зато явно звучало настроение и даже то ощущение, которое она испытывала, глядя на окружающее ее буйство растений. Джанет удовлетворенно вздохнула, разгибая спину, и удивилась тому, что день прошел так незаметно. Солнце на мгновение оказалось закрытым чьей-то тенью – над ней, улыбаясь, стоял Паблито.