Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однако он несколько изменил образ жизни, принимал в своей второй квартире лишь немногих избранных друзей, в том числе графа де Люсетта, и зажил с любовницей более замкнутой и более уединенной жизнью.

И тогда она окончательно завоевала его своими чарами, милой заботливостью, лукавым, бойким остроумием, приберегаемым, казалось, для него одного, даже чтением вслух – она читала ему по вечерам, когда они оставались одни. Мало-помалу часы, проводимые наедине с нею, начали казаться ему приятнее почти всех тех развлечений, которые забавляли его раньше. Но вдруг однажды утром перехваченное Мариолем у горничной письмо открыло ему имя нового соперника.

Он подумал, что было бы наивно и смешно затевать вторую дуэль из-за этой распутницы, и попросту бросил ее. Но он два года прожил в постоянной близости этого нежащего тела, он томился по своим уже сложившимся привычкам, по ее особенным поцелуям, которые не мог ни забыть, ни заменить поцелуями других женщин, – и в течение трех месяцев ночи его были беспокойны, дни тревожны.

Она прислала ему письмо; он оставил его без ответа. Второе письмо взволновало его. Она каялась в своей вине, приводя смягчающие обстоятельства, и просила у него, как милости, чтобы он изредка навещал ее, хотя бы только как друг.

После полуторамесячного сопротивления он уступил ее просьбам. Спустя несколько дней они снова зажили вместе.

Так прошел еще год. Затем к Мариолю явилась однажды старуха, торговавшая подержанными вещами, которой он несколько раз оказывал денежную помощь по ходатайству Анриетты. Женщины рассорились, и старая сводня пришла к Мариолю единственно затем, чтобы из мести сообщить ему, что Анриетта превратила ее дом в место своих свиданий.

Тут Мариоль окончательно возмутился. Он был так взбешен, что почувствовал себя исцеленным – как будто его сердечная рана сразу зарубцевалась. Он решил отныне иметь дело с женщинами лишь на правах господина, который оплачивает их и которого ничто не волнует. Желая переменить местопребывание и образ жизни, он уехал из Парижа.

Он выбрал Экс, потому что там находился его друг граф де Люсетт, и, встретившись с графом, тотчас рассказал ему эту тяжелую историю; тот, впрочем, уже знал ее почти всю по частям. Однако он с чуть насмешливым любопытством выслушал Мариоля до конца. Потом, глядя ему прямо в глаза, спросил:

– Через сколько же времени ты снова возьмешь ее?

– О! Никогда.

– Молчи уж лучше.

– Никогда.

– Шутник ты, право! Ведь ты всего полчаса здесь, а только о ней и говоришь.

– Прости, пожалуйста, я говорю о себе, как говорят все.

– Да, но в связи с нею.

– Точно так же, как я говорил бы о себе в связи с каким-нибудь путешествием, если бы возвратился из Китая или Японии; это еще не доказывало бы, что я собираюсь туда вернуться.

– Это доказывает, что ты думаешь о ней.

– О, только по вечерам.

– Ого! Самое опасное время.

– Но утром, когда я просыпаюсь, я в восторге, в полном восторге, что порвал с ней. За целый день я ни разу не подумаю о ней, как будто ее и на свете нет. Правда, с наступлением сумерек в моей душе всплывают воспоминания, кое-какие интимные воспоминания, и от них становится чуть грустно. Но я так презираю ее, что между нами все кончено.

Их внимание отвлекла хлынувшая в зал толпа. Кончился спектакль; зрители, которые привыкли ложиться рано, расходились по своим гостиницам и виллам, а привыкшие ложиться поздно двинулись толпами в игорные залы. Одна за другой появились кокотки, старые кокотки пляжей и казино, из Биаррица, из Дьеппа, из Монте-Карло, легендарные подстерегательницы счастливых игроков – сестры Делабарб, Розали Дюрдан, высокая Мари Боннфуа, – в охотничьих костюмах и шляпках, выдававшихся над головами толпы наподобие видных издали маяков. Вокруг них теснились мужчины – высокие, низкорослые, толстые, худые, – и на каждом из них, то вплотную прильнув к костлявой спине, то выпукло обрисовывая жирные формы, красовалось все то же смехотворное одеяние, изобретенное, как говорят, наследником английского престола.

Появились в зале и светские женщины, представительницы высшего общества, его избранных кругов, сопровождаемые свитой кавалеров: княгиня де Герш, маркиза Эпилати, леди Уормсбери, английская красавица, одна из любимых подруг принца Уэльского, знатока женщин, – и ее соперница, белокурая американка миссис Филдс.

И сразу же, несмотря на то что шум шагов и голосов все усиливался, звон золота на столах стал таким громким, что его ясный, неумолкающий металлический звук начал покрывать гул толпы.

Мариоль смотрел на прибывающих, узнавал знакомые лица и, претендуя на роль эксперта в оценке женской красоты, спорил с Люсеттом о том, о чем случалось спорить любому светскому человеку. Появилась еще одна дама, брюнетка, одна из тех жгучих брюнеток, которые встречаются только на Востоке; над ее лбом и висками вздымалась густая копна черных волос, словно венец из ночного мрака. Среднего роста, с тонкой талией, с полной грудью, она шла гибкой походкой, с задорно-веселым и в то же время лениво-небрежным видом, как вызывающе красивая завоевательница сердец.

– Вот эта недурна! – сказал Мариоль.

– Могу представить тебя в любое время! – отвечал Люсетт.

– Кто это?

– Графиня Мосска, румынка.

– Странно, – продолжал Мариоль, – я никогда особенно не увлекался брюнетками.

– Да ну! Почему же?

– Не знаю, не подвернулось такой брюнетки, что ли. А потом, мне больше нравятся шатенки и блондинки.

– Они крашеные, эти блондинки.

– Да нет же, мой милый.

– Вот именно крашеные, мой друг. Или по крайней мере их так много и красятся они так искусно, что их не отличишь от настоящих блондинок и самые большие знатоки часто попадают впросак. Найти настоящую блондинку так же трудно, как купить художественную безделушку, которая не оказалась бы поддельной; никогда не знаешь в точности, кого обнимаешь.

– Да нет же, совсем нет. В блондинках есть та прелесть, какой не найти у брюнеток. Затылок, например. Что может быть красивее, чем тот легкий пушок первых коротких волос, золотистых или каштановых, которые отливают красным деревом, на фоне белой шеи, постепенно переходящей в плечо? В брюнетках есть какая-то жесткость; они воительницы любви. Посмотри на эту: она кажется амазонкой кокетства. Помнишь медлительную походку и нежные позы Анриетты?

– Еще бы. Она хорошо знала свое ремесло.

Подумав с минуту, Мариоль добавил:

– А все-таки, будь она такая подлая или я чуть-чуть подлее, из нас вышла бы неразлучная пара.

Несколько мужчин, завидя их, подошли, протягивая руки. Только и слышалось: «Здравствуйте, Мариоль!», «Ба! И вы здесь?», «Как поживаете?», «Когда приехали?», «Так и вам, значит, случается выезжать из Парижа?»

Мариоль пожимал руки направо и налево и отвечал, улыбаясь, что чувствует себя превосходно и что приехал в Экс повеселиться.

Один из собеседников, маркиз Пимперани, знатный разорившийся итальянец, вечно кочующий по курортам, спросил у него:

– Вы знакомы с княгиней де Герш?

– Да. Я езжу к ней на охоту и даже иногда у нее обедаю.

– Так подойдите к ней: она пригласит вас принять участие в нашей завтрашней прогулке.

Княгиня была маленькая худая женщина, почти всегда одетая несколько на мужской лад: она носила суконные плотно облегающие жакеты и не стеснявшие движений юбки, удобные для женщины, которая любит пешеходные прогулки, охоту, верховую езду. Княгиня беседовала с миссис Филдс. Вокруг них теснилась, подобно отряду телохранителей, группа мужчин.

Увидев Мариоля, княгиня дружески протянула ему руку.

– А! Здравствуйте, господин Мариоль, – сказала она. – Так и вы приехали в Экс?

Она тут же представила его прекрасной американке, ясное лицо которой, обрамленное золотыми волосами, улыбалось всегда одной и той же улыбкой. Это было не то легкое облако, которое как бы ореолом окружает лица некоторых английских красавиц, а солнечно-сияющая масса волос, напоминающая созревшую на девственной почве жатву. Слава о миссис Филдс гремела во всех столицах мира.

3
{"b":"114875","o":1}