– И что они – эти тени – там делали?

– Очевидно, поздравляли ее с преображением. Но может быть, они не тени – переодетые жрецы, свершающие какой-то тайный ритуал?

Лео пожал плечами и ничего не ответил.

Наконец отворилась дверь, вошел Орос и сказал, что нас призывает к себе Хесеа.

Все еще не придя в себя от удивления и страха, ибо ничего более ужасного нам никогда не доводилось видеть, мы пошли к Айше; она сидела с обычным своим, разве что немного утомленным, видом. Тут же находилась и Папаве, она помогала своей повелительнице снять ее царское облачение.

Айша поманила Лео, взяла его за руку и искательно заглянула ему в глаза – не без некоторого, как я отметил, беспокойства.

Я повернулся, намереваясь оставить их наедине, но она с улыбкой сказала:

– Почему ты покидаешь нас, Холли? Или ты хочешь возвратиться в храм? – Она многозначительно посмотрела на меня. – Чтобы задать кое-какие вопросы статуе Матери? Говорят, она предсказывает судьбу тем, кто осмеливается прийти туда ночью, еще до рассвета, когда в этом месте, которое так тебе понравилось, никого нет. Я пробовала это сделать много раз, но со мной она ни разу не заговорила, а ведь никто больше меня не хочет знать будущее.

Я ничего не ответил, да она, видимо, и не ожидала ответа, потому что сразу добавила:

– Нет, оставайся здесь, хватит с нас всяких горестных, скорбных размышлений. Поужинаем все втроем, как встарь, отвлечемся на время от всех своих страхов и забот, будем счастливы, словно дети, не ведающие ни греха, ни смерти, ни того перехода, который и есть смерть. Орос, подожди моего господина снаружи. Папаве, я позову тебя позже. А пока пусть никто нас не тревожит.

Комната Айши была не очень велика, освещалась она подвесными лампадами. Обставлена и убрана была хоть и богато, но просто: гобелены на каменных стенах, столики и стулья, инкрустированные серебром, вазы с цветами – только они и говорили, что здесь живет женщина. Особенно, помню, понравилась мне ваза с колокольчиками, посаженными в мох.

– Не очень роскошная комната, – сказала Айша, – но все же лучше, чем та, где я две тысячи лет ждала твоего прихода, Лео, ибо здесь есть садик, прекрасное место, чтобы посидеть.

Она опустилась на диван возле столика и пригласила нас сесть напротив.

Еда была отнюдь не изысканная: для нас – яйца вкрутую и холодная оленина, для нее – молоко, лепешки и горные ягоды.

Лео поднялся, сбросил свое великолепное, с пурпурным шитьем, одеяние и положил на стул посох, который Орос вновь вложил ему в руку. Айша улыбнулась.

– Я вижу, ты относишься без особого почтения к этим святым реликвиям.

– Без всякого, – ответил он. – Ты помнишь, что я сказал в Святилище, Айша, поэтому давай сразу договоримся: твоей религии я не понимаю, зато понимаю свою, и даже ради тебя я не стану идолопоклонствовать.

Я думал, что она будет разгневана его откровенностью, но она только склонила голову и кротко сказала:

– Твоя воля для меня закон, Лео, хотя мне не всегда легко будет объяснить твое отсутствие в храме. Но у тебя есть право на свою религию, – я уверена, что она и моя тоже.

– Как это может быть? – спросил Лео, подняв на нее глаза.

– Потому что все великие религии, в сущности, одинаковы, их только приспосабливают к меняющимся потребностям разных времен и народов. Чему учит египетская религия, которую мы здесь исповедуем? Что миром правит великая, всеблагая Сила, имеющая множество проявлений; что праведники обретут жизнь вечную, а грешники – смерть вечную; что судьба людей определяется их поступками и помыслами; что им суждено вкушать напиток, который они сами же заваривают; что их истинное обиталище не земля, а другой мир, где они получат ответы на все свои вопросы и где конец всем страданиям. Скажи, веришь ли ты во все это?

– Да, Айша, но ты поклоняешься Хес или Исиде, ведь ты сама рассказывала о том, что ты претерпела от нее, мы сами слышали, как ты ей молилась. Кто же эта богиня Хес?

– Знай, Лео, она – та, кого я называю Духом Природы, не божество, но тайный дух мира; вселенское Материнство, чей символ ты видел в храме и чьи тайны объемлют всю земную жизнь и все знание.

– И это милосердное Материнство сурово карает своих поклонников, как оно покарало за ослушание тебя – и меня – и еще одну женщину за нарушение каких-то нелепых обетов?! – спокойно спросил Лео.

Положив руку на стол, Айша посмотрела на него мрачным взглядом и ответила:

– В этой твоей религии, о которой ты говоришь, вероятно, два бога, имеющих множество посланников: бог добра и бог зла – Осирис и Сет20?

Он кивнул.

– Так я и думала. И бог зла очень силен и может рядиться в личину добра? Скажи мне, Лео, в этом нынешнем мире, о котором я знаю так мало, встречаются ли слабые души, за какие-нибудь земные блага продающиеся богу зла либо его посланникам, за что потом расплачиваются горечью и отчаянием?

– Такая судьба так или иначе постигает всех порочных людей, – ответил он.

– А если некогда жила женщина, одержимая таким безумным желанием красоты, жизни, мудрости, любви, что может быть… может быть…

– Продалась богу по имени Сет или одному из его ангелов? Неужели ты хочешь сказать, Айша, – испуганно выговорил Лео, вставая, – что эта женщина – ты?

– А если и так? – спросила она, также вставая и придвигаясь к нему.

– Если так, – хрипло ответил он, – если так, то я полагаю, что нам, может быть, следует расстаться.

– Ах, – воскликнула она с такой болью, будто ее ударили кинжалом, – ты хочешь уйти к Атене? Нет, ты не можешь оставить меня. Уж ты-то, кого я однажды убила, должен знать, как велико мое могущество. Но нет, ты ничего не помнишь, бедное дитя мгновения, – зато я… я слишком хорошо помню. На этот раз я удержу тебя – живым, а не мертвым. Посмотри на мою красоту, Лео! – Она перегнулась к нему своим гибким телом, зачаровывая его взглядом своих сияющих глаз. – Уйди, если сможешь! Но ты тянешься ко мне. Так ли спасаются бегством?

Но нет, Лео, я не буду прельщать тебя таким заурядным способом. Уходи, если хочешь. Уходи, мой любимый, а я останусь наедине с моим одиночеством и грехом. Уходи – сейчас же, немедленно! До весны тебя приютит Атене, а там ты сможешь перейти через горы и вернуться в свой прежний мир, к радостям обыденной жизни. Смотри, Лео, я закрываю лицо, чтобы не искушать тебя.

Она прикрыла лицо капюшоном – и вдруг сказала:

– Я просила, чтобы ты оставил меня одну в храме, но ведь ты приходил туда вместе с Холли? Мне кажется, я видела вас у дверей.

– Да, мы искали тебя, – ответил он.

– И нашли больше того, что искали? Такое нередко бывает с людьми смелыми. Это я захотела, чтобы вы пришли и увидели, что там происходит; и это мое покровительство спасло вас от неминуемой смерти.

– Что ты делала, сидя на троне, и что за тени подходили к тебе и кланялись? – сухо спросил он.

– Я правила во многих странах и во многих обличиях, Лео. Может быть, меня приходили проведать и поздравить мои прежние служители. А может быть, они были лишь порождениями моего ума, как те изображения на огне, которые я тебе показывала, чтобы испытать твою стойкость и верность.

Знай же, Лео Винси: все на свете иллюзорно, нет ни будущего, ни прошедшего; и то, что было, и то, что будет, существует извечно. Знай же, что я, Айша, двуедина: уродливая, когда ты представляешь меня уродливой, прекрасная, когда ты представляешь меня прекрасной, духовное облако, горящее тысячами огней в солнечном свете твоей улыбки, серый прах в тени твоего гнева. Королева на троне, перед которой благоговейно склоняются силы тьмы, – это я. Безобразный сморчок, которого ты видел на скале, – это я. Обожай меня, поклоняйся моей красоте, хотя в душе моей сосредоточено все зло, – ибо это я. Теперь, Лео, ты знаешь всю правду. Если хочешь, навсегда отрекись от меня, тебе ничто не угрожает, либо крепко прижми, прижми меня к своей груди, и в уплату за мои губы и любовь возьми все мои грехи на свою голову. Молчи, Холли, пусть решает он сам.