Освободить Скрупа было довольно трудно, так как зверь был очень тяжел, но мне наконец удалось сделать это с помощью наиденного мною сука, отломанного от дерева каким-нибудь слоном.

Этим суком я воспользовался как рычагом. Скруп лежал, весь покрытый кровью, хотя трудно было сказать, его ли это собственная кровь или кровь леопарда. Сперва мне показалось, что он мертв, но после того как я плеснул на него водой из маленького ручейка, падавшего со скалы, он пришел в себя и несвязно спросил:

– Что со мной?

– Вы герой, – ответил я.

Потом, видя бесполезность дальнейших попыток разговаривать с ним, я решил перенести его в лагерь, который, к счастью, находился недалеко.

Пройдя сотни две ярдов note 2(Скруп все время говорил несвязным фразы; его правая рука охватывала мою шею, я же своей левой рукой держал его за талию), я вдруг почувствовал, что он потерял сознание Нести его мне было слишком тяжело, поэтому я оставил его и отправился за помощью.

В конце концов я с помощью кафров донес его на одеяле до палаток, где внимательно осмотрел его раны.

Он был весь исцарапан, но серьезными ранами можно было считать только прокушенные мускулы на левой руке и три глубоких ранения на бедре, нанесенные когтями леопарда.

Я дал ему небольшую дозу лауданума note 3, чтобы заставить его уснуть, и как сумел, перевязал ему раны. В продолжение первых три дней все шло хорошо и раны, казалось, начали заживать. Как вдруг у моего пациента появилось нечто вроде лихорадки, вызванное, я полагаю, ядом когтей или зубов леопарда.

Ох, какая ужасная неделя последовала за этим!

Скруп впал в горячечное состояние и беспрестанно бредил различными вещами, особенно часто упоминая мисс Маргарет Маннерс. Я поил его крепким мясным бульоном, смешанным с небольшим количеством водки, и вообще, насколько было возможно, старался поддерживать его силы. Но он становился все слабее и слабее.

Кроме того, у него начали гноиться раны на бедре. Бывшие с нами кафры не могли оказать мне достаточной помощи, и ухаживать за раненым приходилось почти исключительно мне. К счастью, леопард не причинил мне никакого вреда, если не считать потрясения, а в те времена я был довольно крепким человеком. Но скоро недостаток отдыха отразился на мне, так как я не осмеливался уснуть больше чем на пол часа зараз.

Наконец наступило утро, когда я окончательно выбился из сил. В маленькой палатке лежал и метался в бреду бедный Скруп, а я сидел около него, раздумывая, доживет ли он до следующего дня, и если доживет, то сколько времени еще я буду в состоянии ухаживать за ним. Я приказал одному из кафров принести мне кофе и едва поднес своей дрожащей рукой чашку к губам, как неожиданно ко мне пришла помощь…

Перед нашим лагерем росло два больших куста терновника, и вот, при свете восходящего солнца, я увидел среди них странную фигуру, медленно направлявшуюся ко мне. Это был мужчина неопределенного возраста. Несмотря на то что его длинные волосы и борода были совершенно седыми, его лицо было сравнительно молодым, если не считать нескольких морщинок около рта. Его темные глаза были полны силы и энергии. Одет он был в сильно поношенное платье, поверх которого было накинуто кожаное одеяло, неуклюже висевшее на его высокой худощавой фигуре. Обут он был в охотничьи сапоги из недубленой кожи. За спиной у него висел погнутый жестяной ящик, и в своих костлявых, нервных руках он держал длинную палку из черного с белым дерева, называемого туземцами умцимбити, к верхнему концу которой была прикреплена сетка для ловли бабочек. За ним шло несколько кафров, несущих ящики на головах.

Я сразу узнал его, так как мы встречались с ним как-то раз в Земле Зулу, когда он спокойно вышел из-за рядов воинов враждебно настроенного к белым туземного племени.

Джентльмен в полном смысле этого слова, он был одной из самых странных личностей во всей Южной Африке. Никто не знал, кто он и откуда, за исключением того, что он американец по происхождению. Последнее часто выдавал его выговор. Он был доктором по профессии и, судя по его искусству, имел одинаково большую практику как в чистой медицине, так и в хирургии. Для всех было тайной, откуда он получал средства к существованию. В продолжение многих лет он бродил по Южной и Восточной Африке, ловя бабочек и собирая цветы.

Туземцы и, я должен прибавить, многие белые считали его сумасшедшим. Такая репутация вместе с его врачебным искусством позволяла ему, не подвергая себя опасности, бродить, где только вздумается, так как кафры смотрят на безумных как на вдохновленных Богом. Они называли его Догита (испорченное произношение английского слова «доктор»). Белые называли его «братом Джоном», «дядей Сэмом», «святым Джоном». Второе прозвище он получил за свое необыкновенное сходство (когда бывал выбрит и хорошо одет) с фигурой, в виде которой изображают в юмористических журналах великую американскую нацию, точно так же, как Англию изображают в виде Джона Булля. Первое и третье прозвище он получил за свою доброту и предполагаемую способность питаться «акридами и диким медом» note 4. Сам же он предпочитал, чтобы его называли братом Джоном.

Ох! С какой радостью и облегчением я встретил его! Когда он подошел, я налил для него вторую кружку кофе и, вспомнив, что он любит очень сладкий кофе, положил побольше сахару.

– Здравствуйте, брат Джон, – сказал я, протягивая ему кофе.

– Здравствуйте, брат Аллан, – ответил он, потом взял кофе, опустил в него свой длинный палец, чтобы посмотреть, насколько он горяч и размешать сахар, и выпил его одним духом, словно это был не кофе, а лекарственный препарат. После этого он вернул мне кружку, чтобы я снова наполнил ее.

– Все собираете жуков? – спросил я. Он утвердительно кивнул головой.

– Жуков и цветы. Кроме того, делаю наблюдения над человеческой натурой и чудесными творениями Природы.

– Откуда вы теперь? – спросил я.

– С холмов, что миль note 5за двадцать отсюда. Покинул их вчера вечером. Шел всю ночь.

– Зачем? – спросил я, посмотрев на него.

– Мне казалось, что кто-то зовет меня. Признаться, мне казалось, что это были вы, Аллан.

– Значит, вы слышали, что я здесь и что со мной раненый товарищ?

– Нет, я ничего не слышал. Я собирался отправиться к побережью сегодня утром. Но вчера вечером передумал и направился сюда. Вот и все.

Я снова посмотрел на брата Джона, но ничего не сказал. Все это было очень странно, если только он говорил правду. Но он никогда не лгал. Это был в высшей степени правдивый человек.

– Что с вашим товарищем? – спросил он.

– Изранен леопардом. Раны не заживают, кроме того, у него лихорадка. Я думаю, что он не долго протянет.

– Ну, об этом вы ничего не можете сказать. Покажите мне его. Он внимательно осмотрел Скрупа и сделал много чудесного. Его жестяной ящик был наполнен разнообразными лекарствами и хирургическими инструментами, которые он хорошо прокипятил, прежде чем начать ими пользоваться. Потом он настолько тщательно вымыл руки, что едва не стер с них кожу, употребив на это очень много мыла. Бедный Чарли прежде всего получил дозу какого-то лекарства, которое, казалось, убило его. Брат Джон сказал, что это кафрское снадобье. Потом он вскрыл раны на бедре у Скрупа, очистил их, приложил к ним какие-то травы и перевязал их. Когда Скруп очнулся, он дал ему какого-то питья, вызвавшего сильную испарину и прекратившего лихорадку.

Через два дня пациент брата Джона попросил поесть и уже мог сидеть в постели, а через неделю он настолько оправился, что его можно было нести к побережью.

– Ваш призыв спас жизнь брату Скрупу, – сказал мне старый Джон на пути к побережью.

Я ничего не ответил. Этот «призыв», как называл его брат Джон, может быть объяснен телепатией note 6, внушением, инстинктом или просто совпадением. Пусть читатель сам выведет о нем свое заключение.