– Отступи! – крикнул он Вульфу. – Не то они убьют нас!

Д Арси внезапно отступили и прислонились спиной к двери; так они стояли, призывая на помощь и кругообразно размахивая перед собой мечами; федаи не смели подходить к ним. Снаружи доносились крики и топот; раздались тяжелые удары в ворота, которые убийцы задвинули засовом; из спальни Салахеддина голос султана спрашивал, что случилось. Федаи слышали все и поняли, что они погибли. Полные отчаяния и бешенства, ассасины забыли об осторожности; они бросились на братьев, полагая, что, свалив их, все же проберутся к Саладину и убьют его раньше, чем сами будут убиты. Годвин и Вульф жестоко ранили двоих, и в это время к братьям прибежал Гассан с внешней стражей.

Еще через минуту легко раненные Годвин и Вульф стояли, опираясь на мечи, а федаи, одни убитые или раненые, другие взятые в плен и связанные, лежали перед ними на мраморном полу. Дверь в спальню открыли, оттуда показался султан в своем ночном одеянии.

– Что случилось? – спросил он, подозрительно глядя на д'Арси.

– Ничего особенного, – ответил Годвин. – Эти люди пришли убить вас, и мы задержали их, пока не подоспела помощь.

– Убить меня? Моя собственная стража хотела убить меня?

– Это не ваши воины, а федаи, переодетые в платье мамелюков и подосланные аль-Джебалом, – сказали д'Арси.

Саладин побледнел, он, не боявшийся ничего на свете, всю жизнь боялся ассасинов и их повелителя, который трижды старался убить его.

– Снимите с них кольчуги, – продолжал Годвин, – и я думаю, вы, султан, увидите, что я говорю правду; если же нет – допросите оставшихся в живых.

Воины Саладина повиновались, и на груди одного убитого федая нашли выжженное клеймо в виде кроваво-красного кинжала. Саладин отозвал братьев в сторону.

– Как вы узнали об этом? – подозрительно спросил он, всматриваясь в их лица.

– Масуда… из свиты госпожи Розамунды… предупредила нас, что вы, властитель, и мы будем убиты сегодня убийцами.

– Почему же вы не сказали об этом мне?

– Потому, султан, – ответил Вульф, – что мы не знали, правильно ли известие, не хотели принести ложных опасений и остаться одураченными, а также думая, что сумеем выдержать нападение восьми крыс Сипана, наряженных воинами Саладина.

– Вы хорошо поступили, хотя задумали безумное дело, – сказал султан. Он подал руку сперва одному, потом другому рыцарю и прибавил: – Рыцари, Саладин обязан вам жизнью.

Если когда-нибудь случится, что ваша жизнь будет зависеть от Саладина, он вспомнит о сегодняшнем вечере.

На следующее утро оставшихся в живых федаев допросили, и они сознались во всем; потом их казнили. Многих из горожан арестовали и убили по подозрению в сообществе с федаями, и на время страх перед ассасинами замер.

С этого дня Саладин стал очень дружески относиться к братьям, предлагал им подарки, всевозможные почести, но они отказывались от всех милостей, говоря, что им нужно только одно: что именно – он знает. И, слыша этот ответ, он делался мрачен. Раз утром султан послал за д'Арси, и они застали Саладина только с его любимым эмиром – принцем Гассаном и со священником – имамом.

– Выслушайте меня, – отрывисто сказал Годвину Саладин. – Я знаю, что вы любите мою племянницу, принцессу Баальбека. Хорошо. Подчинитесь Корану, и я отдам вам ее в жены; тогда, может быть, она тоже примет истинную веру, а я приобрету прекрасного воина и дам раю прекрасную душу. Имам научит вас истиной вере.

Но Годвин только посмотрел на него широко открытыми, изумленными глазами и ответил:

– Султан, я благодарю вас, но не могу изменить веры.

– Так я и думал, – со вздохом сказал Саладин. – Мне очень жаль, что суеверие до такой степени ослепляет храброго и хорошего человека! Ну, сэр Вульф, теперь ваша очередь. Что вы скажете на мое предложение? Хотите ли вы получить руку принцессы и ее владения, а в придачу и мою любовь?

Вульф задумался. Он невольно вспомнил зимний вечер, когда они с братом и Розамундой стояли на берегах Эссекса и шутливо говорили о перемене религии. Наконец он ответил с привычным громким смехом:

– Я хотел бы того, другого и третьего, султан, но на моих условиях, а не на ваших, потому что в противном случае благословение Его не освятило бы моего брака. Да и Розамунда, пожалуй, не согласилась бы выйти замуж за вашего единоверца, имеющего право взять других жен.

Саладин оперся головой на руку и посмотрел на д'Арси с разочарованием в глазах, однако без злобы.

– Рыцарь Лоэель был также поклонником креста, – сказал он, – но вы совсем не похожи на него. Он охотно принял нашу веру.

– Чтобы работать для вас, – с горечью сказал Годвин.

– Не знаю, – ответил султан, – хотя он, кажется, действительно считался христианином между франками, а здесь был последователем Пророка! Ну, он умер, и несмотря на все, да будет мир его душе! Теперь мне нужно сказать вам еще одно слово: франк принц Рене Шатильонский – да будет проклято его имя – снова нарушил мир между мной и королем Иерусалима, перебив моих купцов и украв мои товары. Я не потерплю такого позора и скоро распущу по ветру мои знамена, которые не будут свернуты, пока не взовьются над мечетью Омара и над каждой башней в Палестине. Ваш народ осужден. Я, Юсуп Саладин, – и, говоря это, он поднялся, и даже волосы его бороды стали дыбом от гнева, – объявляю священную войну и скоро загоню в море поклонников креста! Выбирайте же, братья, чего вы хотите: биться со мной или против меня? Или вы снимете мечи и останетесь здесь как мои пленники?

– Мы слуги креста, – ответил Годвин, – и не можем поднять оружие против него, не погубив наших душ. – Пошептавшись с Вульфом, он прибавил: – На вопрос, останемся ли мы здесь в цепях, должна ответить наша дама Розамунда; мы поклялись служить ей. Мы просим свидания с принцессой Баальбека.

– Пошли за ней, эмир, – сказал Саладин принцу Гассану; тот поклонился и вышел.

Через несколько минут пришла Розамунда, и, когда она откинула покрывало, братья увидели ее бледное и печальное лицо.

Она поклонилась Салахеддину и братьям, которым не позволили пожать ее руки.

– Привет, дядя, – сказала молодая девушка султану, – и вам, мои двоюродные братья, привет. Чего вам угодно от меня?

Саладин знаком предложил ей сесть и попросил Годвина объяснить, в чем дело. Тот повиновался и в заключение прибавил:

– Чего желаете вы, Розамунда? Должны ли мы остаться пленниками или вы велите нам сражаться вместе с франками во время будущей великой войны?

Розамунда посмотрела на них, потом ответила:

– Кому вы присягали раньше: вашему Господу или вашей даме? Я окончила.

– Такого ответа мы и ждали от вас, – воскликнул Годвин;

Вульф только кивнул головой и прибавил:

– Султан, мы просим у вас пропускной грамоты до Иерусалима и оставляем нашу родственницу на ваше попечение, полагаясь на данное вами слово не принуждать ее переменить религию и защищать от всякой опасности.

– Вам будет дан пропуск, – ответил Саладин, – мое дружеское расположение пойдет за вами. Если бы вы поступили иначе, я был бы о вас худшего мнения. Ну, с этих пор мы в глазах людей враги; я буду стараться убить вас, а вы меня. Что же касается моей племянницы, не бойтесь. Я исполню данное обещание. Проститесь же с ней, потому что вы никогда больше не увидите ее.

– Кто вложил такие слова в ваши уста, султан? – спросил Годвин. – Разве вам дано читать будущее? Разве вам ведомы постановления Божий?

– Я хотел сказать, – ответил султан, – что вы не увидитесь с нею, если мне удастся разделить вас. Можете ли вы жаловаться на это, раз оба отказались жениться на ней?

Розамунда в изумлении подняла глаза, а Вульф сказал:

– Объясните ей все, султан. Скажите, что ей предложили бы выйти замуж за того из нас, который преклонил бы колена перед Магометом, и дали бы возможность сделаться главой его гарема; я думаю, теперь она не будет порицать нас.

– Никогда на свете я не сказала бы ни слова давшему другой ответ, – воскликнула Розамунда, а Саладин нахмурился. -