– Дело не закончено! – закричал бывший эмир Мустафа. – Вы, Абдаллах, вынесли это неправильное решение потому, что ваше сердце настроено против меня, место которого вы заняли!
– Вы можете взывать к мудрости халифа, – сказал Абдаллах. – Но помните, что если вы попытаетесь хоть пальцем тронуть эту госпожу, я прикажу, чтобы вас уничтожили, как врага закона. Патриарх христиан, вы тоже отправитесь в Багдад, чтобы посетить халифа по его приглашению, на судне, присланном за вами. В ваши руки я передаю этих пленников под охрану, зная, что вы станете хорошо относиться к ним, так как они одной с вами ложной веры. С вами, к которому халиф питает благосклонное внимание, не знаю, почему, я также передам письма, в которых будет содержаться правдивый отчет обо всем этом деле. Побеспокойтесь, чтобы была подготовлена вся необходимая провизия и чтобы генерал Олаф и те, кто будет отправлен с ним, ни в чем не нуждались и не испытывали недостатка. Мустафа, вы можете надеяться, что решение высокого суда в Багдаде будет таким, какого вы заслуживаете. А пока перестаньте меня беспокоить.
У самой двери в коридор я был разлучен с Хелиодорой и Мартиной и отведен в какой-то дом или тюрьму, где мне выделили большую комнату со слугами, уже поджидавшими меня. В ней я провел ночь, а утром спросил, когда же мы отплываем в Багдад. Старший из слуг ответил, что ему об этом ничего не известно. Днем меня посетил Юсуф, офицер, задержавший нас на борту «Дианы». Он также ответил мне, что не ведает этого, но наверняка это случится в один из ближайших дней. Кроме того, он сообщил, что мне не следует беспокоиться о госпоже Хелиодоре и Мартине, так как они хорошо устроены в некоем месте. Затем он вывел меня в большой сад, в котором, как он сказал, я могу ходить, куда мне захочется.
Так началось, наверное, самое страшное время моей жизни, время ожиданий и сомнений, тянувшееся бесконечно долго. Каждые два-три дня Юсуф приходил ко мне с визитом, и мы с ним беседовали на различные темы. В конце концов мы с ним подружились. Только о Хелиодоре и Мартине он ничего не мог или не хотел мне говорить, равно как и о том, когда же мы отправимся в Багдад. Я просил, чтобы мне разрешили переговорить с патриархом Политеном, но он ответил, что это невозможно, так как его на некоторое время вызвали из Александрии. Не смог я получить аудиенцию и у эмира Абдаллаха, потому что он тоже был куда-то вызван.
Теперь мое сердце переполнилось страхом, я боялся, как бы тем или иным образом Хелиодора не попала в руки Мустафы, ненавистного нам. Я умолял Юсуфа сказать мне правду обо всем, но он каждый раз клялся Пророком, что она в безопасности, но больше не говорил ничего. И эти его слова не успокаивали меня, поскольку мне было известно, что в безопасности она может быть в данной ситуации только мертвой. Я был осведомлен о том, что мусульмане не считают преступлением обман неверных. Неделя тянулась за неделей, а я все еще томился в этой богатой тюрьме. Мне предоставили лучшую одежду и пищу, давали даже вино. Заботливые и любезные руки переводили меня с одного места на другое. Я ни в чем не нуждался, кроме свободы и правды. Сомнения и страх мучили меня настолько, что в конце концов я заболел и потерял интерес даже к прогулкам по саду. Однажды, когда Юсуф посетил меня, я сказал, что скоро ему уже не придется приходить ко мне, ибо я предчувствую свою скорую смерть.
– Не надо умирать, – сказал он. – Может случиться так, что это будет напрасная смерть. – И с этими словами он оставил меня одного.
На следующий день он, вернувшись ко мне, сообщил, что привел врача, который меня осмотрит. Им оказался некий Мухаммед, стоявший рядом с Юсуфом. Хотя я и не надеялся на помощь врача, но попросил того присесть, после чего Юсуф оставил нас.
– Будьте любезны, расскажите мне о своем состоянии, генерал Олаф, – произнес Мухаммед тихим и серьезным голосом. – Вам надлежит знать, что я послан самим халифом, чтобы помочь вам.
– Возможно ли это? Ведь он же в Багдаде? – спросил я, но, не дождавшись от него ответа, рассказал о своем нездоровье.
Когда я закончил, он заключил:
– Я чувствую, что вы больше страдаете от своего рассудка, чем тела. Будьте так добры и повторите мне историю вашей жизни, о которой я кое-что слышал. И особенно подробно расскажите о той ее части, которая касается госпожи Хелиодоры, дочери Могаса, об обстоятельствах, из-за которых вы были ослеплены Ириной, и о том, как вы путешествовали по Египту, куда прибыли переодетым в одежду нищего, и разыскали ее.
– Но почему я должен вам это рассказывать, господин?
– Чтобы я знал, как мне вас исцелить. Кроме того, генерал Олаф, буду с вами откровенен. Я больше, чем простой доктор. У меня есть некоторая власть, предоставленная мне халифом, и с вашей стороны было бы разумно открыться мне.
Я подумал, что ничего не потеряю, если повторю этому странному доктору свою историю, хотя многое из нее, как я понял, уже было ему известно. Я рассказал все, и мой рассказ получился длинным.
– Это удивительно! – проговорил доктор серьезным тоном, когда я закончил. – Просто удивительно! Все же мне кажется странным один момент из вашей истории, а именно роль, которую в ней играла госпожа Мартина. Если бы она была вашей любовницей, тогда, возможно всякому было бы понятно… – И он сделал паузу.
– Господин доктор! – заявил ему я. – Госпожа Мартина была и остается моим другом.
– Вот как! Тогда я вижу новые добродетели в вашей религии, поскольку мусульманин не нашел бы подобного друга среди женщин, если только они не его мать или сестра. Очевидно, христианская вера имеет силу изменить натуру женщины; я же считал это невозможным. Хорошо, генерал Олаф, я обдумаю ваше дело. Хочу признаться вам, у меня есть веские основания надеяться, что удастся найти лекарство, с помощью которого можно исцелить вас, исцелить все, кроме вашего зрения. Последнее же не мог бы вернуть вам и сам Аллах. А теперь я попрошу у вас одолжения. В этой вашей комнате я вижу занавес, скрывающий кровать слуги, спящего рядом с вами. Я хотел бы здесь принять еще одного пациента, но этот пациент не должен вас видеть. Будьте так добры и пересядьте туда. И поклянитесь мне честью солдата, что бы вы ни услышали, не обнаруживать своего присутствия.
– Конечно, если не случится ничего плохого, что навлекло бы бесчестье на мою голову и имя.
– Не случится ничего, что бы навлекло бесчестье на вашу голову и имя, генерал Олаф, хотя, возможно, что ваше сердце и испытает некоторую тревогу. Отчего – я не могу пока вам сказать.
– Мое сердце уже встревожено настолько, что не способно испытывать что-либо большее, – ответил я.
Затем он подвел меня к кровати слуги, на которую я и уселся, будучи весьма заинтригован этой игрой. Он задернул за мной занавес, и я услышал, как, вернувшись на середину комнаты, он хлопнул в ладоши. Кто-то вошел, проговорив:
– Что прикажете, повелитель?
– Тихо! – воскликнул он и шепотом отдал какое-то приказание, пока я за занавесом раздумывал, что это за доктор, к которому обращаются, называя его повелителем.
Слуга вышел, и после некоторого ожидания дверь снова открылась и мне послышался шелест женского платья, касавшегося ковра.
– Присаживайтесь, госпожа, – прозвучал строгий голос доктора. – Так как мне необходимо сказать вам несколько слов.
– Господин, я повинуюсь, – раздался другой голос, от звука которого у меня перехватило дыхание. Это был голос Хелиодоры!
– Госпожа, – продолжал врач. – Моя одежда говорит о том, что я – доктор медицины. Но кроме того, так уж получилось, что я больше, чем врач, а именно – посланник Харуна аль-Рашида, облеченный полной властью решить ваше дело. Вот мои полномочия, если вам угодно их прочесть, – и я услышал звук развертываемого пергамента.
– Господин, – сказала Хелиодора, – я прошу эти бумаги прочесть позднее, а пока доверяю вашему слову. Почему меня и генерала Олафа не отконвоировали к самому халифу, как приказал эмир Абдаллах?
– Потому, госпожа, что халифу неудобно принять вас, ибо в настоящее время он переезжает с одного места на другое по делам государства. Поэтому – вы можете узнать об этом из бумаг – он поручил мне решить ваше дело. Халиф и я, его слуга, знаем вашу историю, госпожа, из уст, которым вы можете вполне верить. Вы помолвлены с неким нашим врагом, норманном по имени Олаф Красный Меч, или Михаил, ослепленным императрицей Ириной за некоторые преступления против нее, но затем назначенным ее сыном, Константином, губернатором острова Лесбоса. Этому Олафу, так было угодно Аллаху, удалось нанести тяжкое поражение войскам халифа, которые тот послал, чтобы захватить Лесбос. Затем, благодарение Аллаху, он отправился в Египет, чтобы разыскать вас. И в результате этого вы оба стали пленниками. Госпожа, вам должно быть совершенно ясно, что, получив в руки этого дикого ястреба, халиф вряд ли отпустит его, чтобы он снова начал охотиться за мусульманами, хотя то, как халиф поступит с ним, умертвит ли его или сделает своим рабом, мне еще неизвестно. Нет, выслушайте меня, прежде чем что-либо говорить. Халиф наслышан о вашей изумительной красоте, и, как я вижу, сказанное ему о ней меньше того, что есть в действительности. Он также слышал и о той смелости и энергии, которую вы проявили во время восстания коптов, когда ваш отец, принц Могас, был убит; слышал он и о том, как вы бежали из рук эмира Мустафы Жирного и не побоялись жить несколько месяцев в гробницах древних фараонов. И теперь халиф, сердце которого тронули ваше печальное положение и все остальное, что он слышал о вас, приказал мне сделать вам одно предложение.
