Когда наконец–то мои батареи Заполнит крутой кипяток, Они мне и душу, и кости прогреют, Улучшат мозгов кровоток. Я сяду тогда у окошка на кухне, В котором – река и рассвет, И чувством, и оком и внутренним слухом В картинки войду прежних лет. И будет на кухне тепло, как в июне, И память вновь станет свежа. Я детство припомню златое и юность, Пока не покрыла их ржа. Я вспомню, как страсти во мне созревали И лопались, как пузыри. Как будни хребетик мечтам поломали, Как зрели в душе пустыри. Про то, как в стране друг на друга стучали, Но краше «другой нет такой». Про то, что и в мудрости много печали, Что в снах только снится покой. О том, как надои росли у доярок, Как гнали мы правду взашей, Как сказки на дубе мурлыкал котяра, Как ждал коммунизм алкашей. О том, куда нынче (тьфу! тьфу!) мы приплыли На ржавом своём корабле. О том, как в отчизне вчера жили–были, И как оказались на дне. О радости тоже. О бренном, о вечном, О том, как горчит жизни мёд. О Боге, о вере, о пункте конечном, К которому жизнь нас ведёт… 26 сентября 2008 г. Осень свой старый мольберт извлекла и рисует пейзаж. Сколько бликов, оттенков и с сердцем осенних созвучий. Как прекрасен последний, последний, увы, вернисаж! И от солнечных красок картинки всё лучше и лучше. То не масло и холст, – не для плоти осенней они. Здесь, скорее, наплывы и лёгкий туман акварели. И прозрачны, как листья, сентябрьские поздние дни, И тропинки аллей и надежд заметают златые метели. И обходит степенно и важно владения осени кот, – Нет, не тот, что заводит под дубом то сказки, то песни. Он не знает, скорее, ни пушкинских сказок, ни нот. – Для меня всё равно он – загадка природы – чудесен. И на лавочке сидя, вбираю всем сердцем пейзаж, Чтобы памяти было в зимний сумрак за что зацепиться, Когда будет наброски простой рисовать карандаш, И душа чёрно–белой печали успеет досыта напиться… 30 сентября 2008 г. «И в сердце растрава, и дождик с утра. Откуда бы, право, такая хандра?.. Хандра ниоткуда, но та и хандра, Что не от худа и не от добра…» Поль Верлен Каша дышит, как загнанный пёс, Сквозь дырочки–ноздри парóк выпуская… Песчаный мой сыплется счастья утёс, – Печальна вся радость людская. И сколько ни ищешь в себе оптимизм, Силков среди бед ни расставишь, Опять разразится в душе катаклизм: Ты, радость, всё таешь и таешь… Вот только вчера твой мерцал огонёк, А нынче – ни зги, ни просвета. Куда она делась, душе невдомёк. – Ах, да, ведь закончилось лето. Вчера ещё птицу удачи держал, А нынче – лишь пёрышко птичье. Коль обруч тоски сердце радости сжал, – Что деньги?.. что слава?.. величье?.. Сколь силы в любви! Но и та не спасёт Того, кто заглядывал в бездну. Тоска цепким Цéрбером счастье пасёт, Её обмануть бесполезно. В её лабиринтах есть выход и свет Для тех, кто душой чист и светел. Для нáс на тоску есть привычный ответ: Работа, природа и дети. 7 октября 2008 г. Я не знаю теперь, что такое любовь: Чувств паренье? Дрожанье аорты? Ослепленье? Безумная, шалая кровь И химизм непонятный реторты? Восхожденье по узкой и скользкой тропе К ослепительной горной вершине? Притяжение к взрыву гормонов–торпед? Иль влечение к Силе – мужчине? Знаю точно, что это не мат и не храп, Не взаимной досады попрёки, Бытовых передряг неустойчивый трап, После ссор под глазами отёки. Нет, скорее прощенье она, доброта, Компромисс эгоизмов, уступки, Взгляда утреннего теплота, Песня–жалость рогóзовой дудки [27]. Я не помню тех первых восторженных дней, Поцелуев, головокружений… Слишком рьяно судьба подгоняла коней По ухабам земных притяжений. Знаю только, нить жизни пока теребят Пальцы старой прядильщицы Клóто [28], Мне и дня не прожить, дорогой, без тебя, – Как без прошлого нет жены Лóта [29]. 10 октября 2008 г. вернутьсяРогозовая, а также тростниковая или деревянная дудка – жалейка: русский народный духовой язычковый музыкальный инструмент. вернутьсяКлото – одна из богиней судьбы в греческой мифологии; Клото прядёт нить жизни, другая – Лахесис распределяет судьбы, а третья – Антропос в назначенный час обрезает жизненную нить. вернутьсяЛот – библейский персонаж. Его жена была превращена в соляной столб за то, что при спасении жизни семьи праведника Лота и бегстве их из Содома, она, несмотря на запрет Бога, оглянулась, чтобы ещё раз напоследок увидеть город, где она жила, была и счастлива, и горевала, и где прошла вся её жизнь. |
