Что до его размышлений, то их было множество, но в основном они отражали ту причудливую созерцательную сторону его природы, которую он никогда не приоткрывал постороннему взору. Мечты о счастье, ни разу не выпавшего на его долю за всю прошлую жизнь, полумистические, религиозные размышления о величии неведомых миров, окружающих нас, грандиозные планы возрождения всего человечества – все это составляло предмет его раздумий.
Но существовала одна главная мысль, неподвижная звезда в его сознании, вокруг которой непрерывно вращались все остальные, переняв ее свет и цвет, и это была мысль о Мадлене Кростон, женщине, с которой он был помолвлен. Долгие годы прошли с тех пор, как он видел ее лицо в последний раз, и все же оно всегда было рядом. Кроме редких упоминаний ее имени в какой-нибудь светской хронике, – кстати говоря, он годами выписывал несколько газет и нарочно выискивал там это имя – до сегодняшнего дня он ни разу не слышал его из чужих уст. И тем не менее со всей глубиной и силой своей натуры он помнил о ней. То, что она оставила его и вышла замуж за другого, нисколько не поколебало его любви. Когда-то она любила его, а значит, он был вознагражден за пожизненную верность. Он не был тщеславен. Все его тщеславие сосредоточилось на Мадлене, и, когда эта мечта рухнула, все остальное рухнуло вместе с нею, рассыпавшись в прах. Он попросту выполнял свой долг, в чем бы он ни заключался, как велел ему Господь, не боясь быть обвиненным в чем-нибудь и не надеясь на похвалу, избегал мужчин и по возможности не общался с женщинами, довольствовался своим скромным заработком, а что касается остального – нисколько не выделялся, держа в секрете свою тайную и безнадежную страсть.
А теперь оказалось, что Мадлена – вдова, а это означало, – его сердце начинало радостно биться при одной мысли об этом – что она свободна. Мадлена – свободная женщина и сейчас находится в трех минутах ходьбы от него. Их уже не разделяют морские просторы. Он встал, подошел к столу и заглянул в Красную Книгу, лежавшую на нем. Там был ее адрес – дом на Гросвенор стрит. Не справившись с порывом чувств, он вышел из комнаты. Прийдя в свою собственную, он взял свой макинтош и круглую шляпу и тихо вышел из дому. Было два часа утра, лил сильный дождь и дул резкий ветер.
Ребенком он бывал в Лондоне и помнил главные улицы, так что без труда дошел от Пикадилли до Парк Лейн, где по данным Красной Книги начиналась Гросвенор стрит. Но найти саму Гросвенор стрит оказалось значительно сложнее – в такую ночь и в такой час спросить некого, а маловероятней всего встретить полицейского. В конце концов, он нашел его и поторапливающимся шагом заспешил вниз по улице. Он не мог сказать, куда он так спешит, но этот подчинявший его себе ритм все время подгонял его.
Вдруг он запнулся и начал разглядывать номер дома при слабом, мерцающем свете от ближайшего фонаря. Это был ее дом, теперь их разделяло всего несколько футов тротуара и четырнадцать инчей кирпичной кладки. Он перешел на другую сторону улицы и взглянул на дом, но с трудом различал его сквозь проливной дождь. Кругом никаких признаков жизни. Свет в доме не горит. Но свет и жизнь трепетали в сердце безмолвного наблюдателя. Кровь бежала наперегонки с мыслями, толкавшимися в уме. Он стоял в тени, пристально глядя на мрачный дом, не обращая внимания на резкий ветер и проливной дождь, и чувствовал, как вся его жизнь и дух уходят из-под его власти. И даже шторм, бушевавший вокруг, казалось, ничего не значит рядом с судорогами, сотрясавшими все его естество, в этот миг безумия и одновременно счастья. И как внезапно это возникло, точно также стремительно и схлынуло, оставив его стоять там с холодным ощущением безумия в мозгу и промозглой погоды во всем теле, ибо в такую ночь макинтош и пальто не спасли бы даже самого пылкого любовника. Он поежился и, повернувшись, направился назад в Олбани, искренне застыдившись самого себя и своей полночной экспедиции и искренне радуясь, что о ней никто не знает, кроме него самого.
На следующий день Бутылкин – для удобства будем называть его прежним именем – должен был повидаться с адвокатом в связи с деньгами, которые он унаследовал, и еще поискать коробку, затерявшуюся на корабле, затем купить шляпу с высокой тульей, которую он не надевал вот уже четырнадцать лет, так что уже было полчетвертого, когда он попал в Олбани. Здесь он надел новую шляпу, которая как-то несуразно смотрелась на нем, и новое черное пальто, которое сидело как влитое, и отбыл по направлению к Гросвенор стрит, яростно сражаясь с парой перчаток, тоже недавно приобретенных.
Через четверть часа он добрался до дому, уже хорошо зная путь к нему. Бросив мимолетный взгляд на то место, где стоял прошлой ночью, он поднялся вверх по лестнице и позвонил в звонок. Хотя с виду он казался достаточно храбрым – вернее внушительным – широкоплечий с большим шрамом на бронзовом лице, в груди его гнездился ужас. Однако времени на то, чтобы углубиться в это чувство, у него было немного, поскольку привратник, все еще облаченный в траурные одежды по случаю чужого несчастья, открыл дверь с поразительным проворством и его ввели наверх, в небольшую, но богато обставленную комнату.
Мадлены в комнате не было, хотя судя по кружевному платку, упавшему на пол возле небольшого стула, и раскрытому роману, оставленному на плетеном столе, она только что вышла. Привратник ушел, проговорив торжественным шепотом, что «госпоже» будет доложено, оставив нашего героя наедине с его переживаниями. Принадлежа к тем людям, в которых любое ожидание вселяет беспокойство, он принялся рассматривать картины и фарфор и даже приблизился к паре очень тяжелых, голубых бархатных портьер, которые явно сообщались с другой комнатой, и заглянул через них в значительно более просторное помещение, где стояла мебель в чехлах, напоминавших приведения.
Эта печальная картина заставила его отступить, и, в конце концов, он замер на коврике перед камином и стал ждать. «Не рассердится ли она на меня за этот непрошенный визит? – спрашивал он себя. – Не напомнит ли он ей о том, что ей хотелось бы забыть. Но может быть, она и так все забыла – ведь сколько времени прошло. Интересно, сильно ли она изменилась? А может, он ее не узнает? Возможно.» Тут он поднял глаза и увидел, как, выступая из голубых бархатных складок, появилась Мадлена во всем блеске и великолепии красоты, без малейших следов возраста, по крайней мере в этих тусклых ноябрьских сумерках. Она стояла перед ним, чуть приоткрыв красиво очерченный рот, словно собравшись сказать что-то, а во взгляде больших темных глаз таилось смутное любопытство и грудь ее слегка вздымалась, словно от волнения.
Бедный Бутылкин! Одного взгляда оказалось достаточно. Не пристать ему к благословенной гавани развеянных иллюзий. Через пять секунд он уже был далеко в море – и много дальше, чем прежде. Когда она осознала, кто стоит перед нею, она слегка опустила глаза – и он увидел загибающиеся кверху ресницы, закрывавшие полщеки, и сделал шаг навстречу.
– Здравствуй! – тихо сказала она, протягивая ему свою тонкую, прохладную руку.
Он взял эту руку и пожал ее, но сказать ничего не мог, хоть убей. Ни одна из заранее приготовленных речей не приходила в голову. Однако жестокая необходимость сказать хоть что-нибудь висела над ним.
– Здравствуй! – воскликнул он, рванувшись вперед. Сейчас – сейчас очень холодно, да?
Это замечание прозвучало, как признание в полном и анекдотическом фиаско, так что леди Кростон не могла не рассмеяться.
– Я вижу, – сказал она, что ты так и не преодолел свою робость.
– Столько времени прошло с тех пор, как мы не виделись, – выпалил он.
– Я очень рада видеть тебя, – последовал ее простой ответ. – Теперь присаживайся и поговорим. Расскажи мне все о себе. Стоп – прежде, чем ты начнешь – одна любопытная вещь. Знаешь, прошлой ночью я видела сон о тебе – такой странный, болезненный сон. Мне снилось, что я сплю в своей спальне – так оно и было на самом деле, – дул сильный ветер и хлестал дождь – и все это тоже именно так и было – так что ничего удивительного в этом нет. Но тут и начинается самое удивительное. Мне снилось, что ты стоишь под дождем и ветром и глядишь на меня, словно ты совсем рядом. Я не видела твоего лица, потому что ты стоял в темноте, но знала, что это ты. Потом я внезапно проснулась. Сон был таким ярким. А теперь ты пришел ко мне после стольких лет.
