Уилбер показал, что «Сознание единства» не обособлено от других состояний, оно является условием и истинной природой (основой) всех предшествующих состояний. Человек, достигая этого уровня, словно бы пробуждается от долгого и запутанного сна, чтобы обнаружить то, что в глубине он знал всегда: как обособленное «я», он не существует. Его подлинное «Я», которое есть Все, никогда не рождалось и никогда не умрет. «Есть лишь „Сознание-как-Таковое“, абсолютное и всепроникающее, озаряющее все условия существования и принимающее их форму, источник и сущность всего возникающего в каждый момент, безусловно лежащее в основе всего этого мира восприятий, но не отличное от него. Все вещи – лишь рябь на глади этого океана; все возникающее – лишь движение единого» (К. Уилбер).

На протяжении жизни человек способен пройти через все стадии спектра. Однако на самом деле огромное количество людей застревает уже на первом, самом низшем уровне развивающегося человеческого сознания.

В своих следующих работах Кен Уилбер подробно исследовал многочисленные различные линии развития. Он показал, что эти линии не всегда вытекают одна из другой, они идут как бы параллельно друг другу, хотя некоторые действительно могут начаться только тогда, когда предыдущая уже прописана. Размер этих линий может сильно отличаться друг от друга. Например, человек может находиться на очень высоком уровне когнитивного развития и, в то же время, оставаться на низкой стадии морального развития. Недостаточно просто мыслить с позиции более высокого уровня, надо жить в соответствии с ней, а для этого требуется нравственное мужество. Можно разговаривать разговоры, но не шагать шагами, то есть Самость может оставаться в достаточно низком положении, даже быть испорченной, ведя при этом крайне возвышенные беседы. И всё-таки всё больше людей способно заглянуть за порог трансперсональных областей. Они ещё во многом загадочны, непонятны и воспринимаются как нечто отдельное от человека. Так и должно происходить – сначала мы неизбежно «рассматриваем» следующий уровень как бы со стороны. Увидеть и признать эти области реально существующими – первый шаг к их освоению. А они признаны, и с ними начали «работать» – в этом состоит величайшее достижение и современной науки, и практиков, занятых собственным развитием.

10. Навсегда

В конце лета, вскоре после того как мне исполнилось семь лет, наша семья перебиралась из Севастополя в Ленинград. Папу в очередной раз перевели на другое место работы. Он – военнослужащий, а в то время – преподаватель в военно-морском училище.

Мы жили в чудесном месте Севастополя – в Стрелецкой бухте. Дом располагался буквально в нескольких десятках метров от берега. Окно одной из двух комнат нашей квартиры смотрело на море, а из окна другой были видны завораживающие развалины древнего Херсонеса.

Представьте себе Крым в разгар лета. К середине августа в воздухе уже устоялся летний зной. Особые запахи моря, душистых растений и тёплой земли. А потом всего два дня в поезде – и вокруг настолько иной мир, что кажется, ты попал на другую планету: непривычного цвета небо над головой, по-другому освещает всё вокруг прохладное солнце, дождик такой мелкий, что не идёт, а просто висит в воздухе, высоченные сосны, качающиеся на ветру, осенние запахи сырого мха, жёлтых листьев, грибов и ещё непонятно чего.

Наша семья поселилась в двадцати пяти минутах езды на электричке от Финляндского вокзала Ленинграда, в посёлке Песочный. В середине прошлого века здесь был построен небольшой городок, состоящий примерно из трёх сотен финских домиков, которые заселили семьями морских офицеров. Городок так и назывался: Военно-морской.

Финские домики – это небольшие, относительно благоустроенные деревянные дома, состоящие из одной или двух трёхкомнатных квартир. С внешней стороны стены домов «одеты» листами плоского шифера и покрашены светлой краской: жёлтой, розовой или голубой, а двускатные крыши покрыты серым волнистым шифером. В нескольких метрах вокруг домов заборчики, так что у каждого свой небольшой палисадник.

Дом, в котором поселились мы, располагался на окраине городка, дальше – самый настоящий лес. Осенью мы ходили туда по грибы, а зимой катались на лыжах. Это позже, когда я уже оканчивала школу, в Песочном построили большой онкологический центр, несколько современных домов для персонала, и от леса остались жалкие вытоптанные остатки.

Сейчас городок, про который говорили, что он был построен в первые послевоенные годы пленными немцами и был рассчитан лет на двадцать пять – тридцать, пришёл уже в абсолютную негодность, но в нём до сих пор живут, правда, уже совсем другие люди. Мои родители, да и почти все, кто когда-то жил по соседству, давно переселились в городские квартиры. Хотя наш городок никогда не был «закрытым» и располагался всего в получасе езды от огромного города, в те времена он жил своей особенной «отгороженной» жизнью. Чуть ниже будет понятно, зачем я всё это описываю.

Позже я осознала, что тогдашний переезд оставил в моём детском сознании очень глубокий след. Переживание такой грандиозной перемены в жизни было сродни рождению: внезапно я обнаружила себя совсем в другом, незнакомом космосе. Причём, я думаю, что этот опыт стал скорее позитивным: я была так поражена разнообразием мира, что чувство детского удивления и восторга перед творением навсегда осталось со мной.

Из дневника

Дата

Сновидение.

Мне снится, что я лежу на земле, уткнувшись в стену дома. Ночь, и я не могу рассмотреть, какая она. Переворачиваюсь и вижу перед собой строительную площадку. День. Светло. Как же так, на одном боку лежу – ночь, а перевернулась на другой – день? Такого не может быть! Наступает осознание – да ведь я во сне!

Как всё ясно вокруг! Метрах в пяти передо мной старенький дощатый заборчик, за ним строительная площадка. А позади меня, я помню, была стена дома, но я не могла её разглядеть. Какая она? Почему-то вспомнилась стена финского домика из детства. Я разворачиваюсь. Да, это она. Листы шифера с почти уже сошедшей желтоватой краской, видна их настоящая поверхность – серая с белыми разводами. Низенький фундамент с жестяным настилом. От дома отходит земляной откос, выложенный булыжниками. Между булыжниками уже местами пожелтевшая трава. В те первые дни после нашего переезда стояла ясная погода. Дождя нет, но пахнет сыростью. Вообще отовсюду доносятся сильные запахи: земли, сосен, опавших листьев, мха…

Моё сознание как-то странно раздвоилось. Я, маленькая девочка, стою у пока ещё незнакомого дома. Светло, но солнца нет. Всё небо затянуто белизной, а отдельных облаков не видно. На мне темно-коричневые байковые изнутри шаровары и желтовато-коричневые ботиночки с облупившимися носами. Метрах в пяти-семи вокруг дома на колышках натянута проржавевшая колючая проволока – сооружение, призванное играть роль изгороди. Дальше дорога, а по другую сторону от неё тёмно-серый, почти чёрный от сырости и старости, но всё же настоящий забор вокруг соседнего дома. Мы теперь будем здесь жить. Папа с двумя дядями разгружают машину с нашими вещами. Мама накричала на бабушку, чтобы она «не мешалась под ногами и пошла с детьми на улицу». Утром пили баночное какао со сгущенным молоком, которое я впервые попробовала в поезде. Сегодня мы пойдём записывать меня в школу, в первый класс.

Слышу бабушкин голос: «Людкя, ты иде»? Наверное, одели Танюшу и тоже вышли на улицу. Я стою за углом дома, они меня не видят. Не отвечаю. Зачем? Я ведь здесь, рядом. Просто разворачиваюсь и иду к ним. На крыльце стоит Танюша в коричневом пальтишке, таких же шароварах, а на голове вишнёвого цвета фетровая кругленькая шапочка с цветочком на боку. Между прочим, у меня есть такая же. Но как же необычно здесь пахнет воздух.

Всё настолько достоверно и узнаваемо, что та часть сознания, которая как бы помнила о себе сегодняшней и что это сон, не выдерживает, по моему спящему телу пробегает волна озноба, и я обнаруживаю себя в постели, а перед глазами темнота…