Первые инквизиционные трибуналы появляются в Испании в 1232 году. По повелению папы Григория IX, таррагонский епископ Эспарраго поручил тогда доминиканцам начать преследование еретиков. Ревность этих инквизиторов с первых дней поселила недовольство и озлобление в населении, но дело нетерпимости не умалялось даже после убиения двух представителей его – Петра Планедиса и Петра Кадирета. Особенно неуклонно велось оно в Аррагонии при инквизиторе Николае Эймерике, который оставил своим преемникам “Руководство для инквизиторов”, а потомству – славу жестокого гонителя еретиков.
Кастилия также не избегла ига инквизиции, но двоевластие, ослаблявшее папство в конце XIV и в начале XV веков, привело к тому, что в 1460 году в Кастилии не было уже ни одного инквизитора. Заслуга вторичного водворения их в этой стране принадлежит Торквемаде. По его настояниям Фердинанд и Изабелла упросили папу Сикста IV опять ввести инквизицию в Кастилии. Разрешение было получено вместе с буллою 1 ноября 1478 года. Давая свое согласие на розыск и преследование еретиков, Сикст указывал в то же время, каких судей должно поставить во главе насаждаемых трибуналов: людей по крайней мере сорокалетнего возраста, чистой нравственности, магистров или бакалавров богословия, или же докторов и лиценциатов канонического права. Изабелла не сразу решилась на введение инквизиции в своих владениях. Голос совести удерживал ее от этого шага, но Торквемада сумел победить ее сомнения, в ярких красках изобразив ей, как угодно Богу учреждение инквизиции. Однако и после папской буллы Фердинанд и Изабелла не сразу приступили к исполнению замыслов своего духовника, но решили испытать сперва меры кротости и увещевания. По желанию обоих правителей, кардинал Мендоца, архиепископ Севильи, составил краткий катехизис для верных католиков, своего рода спутник христианства от купели до могилы. Многочисленные экземпляры этого наставления были розданы народу в Севильи и по всем приходам севильской епархии как главному обиталищу еретиков. Священникам было приказано разъяснять его смысл прихожанам и вместе с тем предупреждать их, чтобы они и дети их поступали согласно предписаниям катехизиса. Что касается отпавших от истинной веры, то для мирного возвращения их в лоно церкви предполагалось воздействовать словом проповеди и назидательной беседы. Для наблюдения за результатами этой меры были назначены особые лица, которым суждено было решить: быть или не быть инквизиции. Сторонники этой последней употребляли, конечно, все усилия, чтобы доказать правительству бесплодность мирных намерений; с другой стороны, еретики не только не думали раскаиваться в своих заблуждениях, но, предчувствуя начало преследований и сознавая свое право веровать по убеждению, неосторожно выступили с памфлетом против своих “спасителей”.
Ересь упорствует – таков был приговор наблюдателей за мирными попытками Изабеллы и Фердинанда... В 1481 году в монастыре св. Павла в Севилье открылись заседания инквизиционного трибунала под руководством доминиканцев, провинциала Михаила Морилло и викария ордена Мартена. Недружелюбно встретило население этих братьев-проповедников. Начальникам провинций было приказано оказывать содействие инквизиторам и их свите, но потребовалось вторичное приказание, чтобы достигнуть желаемых результатов. Тогда началось массовое бегство мараносов в соседние земли. Мараносы были крещеные евреи, но общий голос считал их тайными приверженцами Моисеева закона, и на них прежде других еретиков должны были сказаться приемы севильских инквизиторов. Их бегство было признано уликою, и потому 2 января 1481 года инквизиторы издали прокламацию, в которой объявляли бежавших мараносов еретиками и приказывали всем вельможам Кастилии под страхом анафемы, отнятия владений, чинов и достоинств задержать беглецов и под стражей доставить в Севилью, а имущество их конфисковать.
В Севилье узников ожидала монастырская тюрьма, заседания инквизиторов и застенок. Скоро число этих несчастных возросло до такой степени, что пришлось искать другое помещение в предместье Севильи. “Бог печется о распространении и поддержке веры, – гласила впоследствии надпись на севильской тюрьме, – да пребудет она до скончания веков. Восстань, Господи, и будь судьею в нашем деле, излови для нас лисиц”... Как ни много было жертв в темницах инквизиции, или “лисиц”, как называли их инквизиторы, это число не удовлетворяло Морилло и Мартена. Они издали новую прокламацию, так называемую “грамоту милосердия”, и призывали в ней мараносов добровольно предаться их власти, обещая за это лишь легкое наказание. Многие беглецы и скрывавшиеся поверили обещаниям инквизиторов и явились на трибунал. Их заключили в тюрьму и действительно соглашались отпустить на свободу, но лишь с условием предварительной выдачи арестованными всех известных им еретиков. Уже на пятый день после водворения инквизиторов в Севилье костры пожрали шестерых осужденных, немного позже семнадцать, и так, все увеличивая число своих жертв, севильская инквизиция в течение полугода сожгла 298 мараносов и 79 осудила на вечное заточение. Многочисленность осужденных на сожжение заставила сельского губернатора устроить особый постоянный эшафот, так называемое квемадеро. Квемадеро было сложено из камня. На верхней его площадке были установлены четыре гипсовые статуи пророков. Внутри этих статуй была пустота, куда вводили осужденных и затем сжигали сразу нескольких в этом подобии вавилонской огненной печи. Один из историков инквизиции говорит, что осужденных привязывали снаружи, поэтому можно думать, что практиковалось и то, и другое.
Не одни отступники погибали среди этого огненного апофеоза религии. Спешность процессов, доносы, личная злоба служителей инквизиции, желание овладеть имуществом богатых – все это очень часто кидало в костры людей ни в чем не повинных, искренних католиков. Чтобы спастись от этой участи, еретики и верные из намеченных жертв трибунала одинаково спешили выбраться из Испании, одни – во Францию, другие – в Португалию, третьи – в Африку. Не успевшие сделать этого или перехваченные агентами инквизиции, а также и другие осужденные ею апеллировали в Рим, и скоро канцелярия Ватикана была завалена жалобами на жестокость севильских инквизиторов. Рассмотрение этих жалоб приносило папской казне значительные выгоды. Можно судить поэтому, как вопиющи были горести искавших в Риме правосудия, если там решили пожертвовать доходами и обратить внимание на жестокость и беззакония инквизиторов. 29 января 1481 года, следовательно, менее, чем через месяц после открытия севильского трибунала, Сикст IV уже указывает Фердинанду и Изабелле на злоупотребления поставленных ими инквизиторов. Папа говорит в своем бреве, что Морилло и Мартен заключают в темницы верных католиков, подвергают их жестоким мучениям и, чтобы овладеть их имуществом, объявляют их еретиками и ведут на казнь. Только уважение к правителям, по словам Сикста, не позволяло ему самому устранить инквизиторов, но он рекомендует эту меру королю и королеве.
Новейшие историки инквизиции из рядов католического духовенства любят ссылаться на это бреве как на свидетельство того, как далеки были папы от мысли одобрять инквизиторов. Но если обратить внимание на все бреве и письма того же Сикста, то нельзя не прийти к заключению, что папа недоволен только самостоятельностью инквизиторов и в виде оппозиции критикует их деятельность. В принципе он одобряет меры строгости с еретиками, но хотел бы видеть их в руках епископов и вообще людей более зависимых от Рима. Им руководила в данном случае политика, а не искреннее проявление гуманности, хотя несколько запоздалой. Испанская инквизиция с 1481 года сразу обнаружила тенденцию сделаться орудием правительства, средством удалять с его пути все, что могло вредить этой власти, будут ли то евреи или мавры, или строптивые католики и даже епископы. В свою очередь папы по традиции не могли спокойно взирать на увеличение королевской власти, отсюда их оппозиция так называемой второй инквизиции, то есть той, о которой идет теперь речь. В рядах этой оппозиции стоял между прочим кардинал Родриго Боржиа, впоследствии папа Александр VI, – одного этого достаточно для характеристики ее направления... Но могущество Григория VII и Иннокентия III становилось уже достоянием истории. На смену чудному прошлому надвигалось неотразимое бессилие и вместе с ним бессилие затормозить такие явления, как вторая инквизиция. В феврале 1483 года в виде тормоза этой последней Сикст IV назначил севильского архиепископа Иниго Манрика своим делегатом по приему и разбору апелляций на решение инквизиции, а 2 августа того же года он поступил уже совсем иначе: 2 августа 1483 года папа утвердил Фому Торквемаду в звании великого инквизитора Кастилии и предоставил ему право назначать подчиненных чиновников трибунала, иначе говоря, явно способствовал обособлению испанской инквизиции. Оставалось только объединить под одной властью все трибуналы Испании, и тот же папа в том же году новым бреве 17 октября объявил Торквемаду “великим инквизитором” Аррагонии с теми же правами, как и в Кастилии...
