– А мне также показалось, что били в набат, – продолжал маркиз. – По какому поводу?

– Да по какому же еще, как не по поводу вас!

– Но теперь его уже не слышно.

– Потому что ветер относит звук, – ответил незнакомец. – А читали ли вы касающуюся вас афишу? Знаете ли вы, что вас разыскивают? – и, бросив взгляд по направлению к ферме, он прибавил: – Там целый полубатальон республиканцев-парижан.

– Ну, так идем же туда, – сказал маркиз и сделал шаг по направлению к ферме.

– Ради Бога, не ходите туда, – проговорил незнакомец, хватая его за руку.

– А куда же мне идти?

– Да хотя бы ко мне.

Маркиз пристально взглянул на нищего.

– Послушайте, господин маркиз, у меня вы не найдете удобств, но найдете безопасность. Хижина моя не выше погреба. Вместо постели – охапка водорослей, вместо потолка – плетенка из ветвей и травы. Но все равно, идемте. На ферме вас расстреляют; у меня же вы, по крайней мере, уснете. Вы, должно быть, сильно устали. А завтра утром синие мундиры уйдут, и вы вольны будете отправиться, куда вам заблагорассудится.

– Но чью же сторону вы держите? – спросил маркиз, пристально глядя на нищего. – Кто вы такой? Республиканец? Роялист?

– Я – бедняк.

– Ни роялист ни республиканец?

– Кажется, ни то ни другое.

– Но все-таки, что же вы – за или против короля?

– У меня нет времени этим заниматься.

– Но что же вы думаете о всех последних событиях?

– Я думаю только о том, как бы прокормиться.

– Однако же вы вызываетесь мне помочь?

– Я узнал, что вас поставили вне закона. Что такое после этого закон? Как можно быть вне закона? Я этого не понимаю. Впрочем, и я, пожалуй, стою вне закона. Мне, по крайней мере, это неизвестно. Разве умирать с голоду значит стоять в пределах закона?

– А давно ли вам приходится умирать с голоду?

– С тех пор, как я себя помню.

– И в то же время вы вызываетесь меня спасти? С какой стати?

– Потому, что я сказал себе: вот еще более несчастный человек, чем я. Я, по крайней мере, имею право дышать, а он и этого права не имеет.

– Это верно! И вы решили меня спасти?

– Без сомнения! Теперь ведь мы братья, ваше сиятельство. Я прошу хлеба, вы просите жизни. Мы оба – нищие.

– Но известно ли вам, что за мою голову назначена награда?

– Известно.

– Каким образом вы это узнали?

– Потому, что я прочел объявление.

– Вы, значит, умеете читать?

– Да, и писать также. С какой стати мне быть скотиной?

– Ну, если вы умеете читать и прочли объявление, то вам должно быть известно, что человек, который выдаст меня, получит в награду шестьдесят тысяч франков.

– Да, знаю, и вдобавок еще золотом, а не ассигнациями.

– Ведь шестьдесят тысяч франков, это – целое состояние. Значит, вы могли бы разбогатеть.

– Ну, так что же? Я об этом подумал. Увидев вас, я сказал сам себе: как подумаешь, – человек, выдавший этого старика, получит шестьдесят тысяч франков! Поторопимся укрыть его.

Маркиз пошел вслед за нищим. Они вошли в чащу, в которой была скрыта его берлога. Это было не что иное, как отверстие под старым дубом; оно было вырыто под корнями дерева и прикрыто сучьями. Оно было низко, темно, незаметно для глаза. В нем было место для двоих.

– Я предвидел, что мне, быть может, придется принимать у себя гостя, – заметил нищий.

Такого рода подземные жилища встречаются в Бретани чаще, чем многие думают, равно как и ниши, проделанные в толстых стенах. Вместо всякой меблировки в них бывает лишь связка соломы или промытых и высушенных морских водорослей, кусок дерюги вместо одеяла, несколько горшков, сальный огарок, огниво и связка лучин.

Они нагнулись, немного проползли и очутились в подземелье, разделенном толстыми корнями как бы на несколько отделений; здесь они уселись на мешке, набитом сухими водорослями и заменявшем постель. Сквозь образуемое двумя корнями отверстие, служившее в одно и то же время и дверью, и окном, проникало немного света. Правда, уже наступила ночь, но глаза привыкают даже к самому слабому освещению. В одном углу стояла кружка воды и лежали маисовая лепешка и горсть-другая каштанов.

– Ну что же, поужинаем? – пригласил нищий своего гостя. Они по-братски разделили каштаны, маркиз достал свой сухарь, и они поочередно откусывали от него и пили воду из кувшина. Постепенно завязался разговор. Маркиз стал расспрашивать своего нового знакомого.

– Значит, что бы ни случилось – вам совершенно все равно?

– Да, более или менее. Ваше дело другое, вы – господа. Это дело господское.

– Но наконец-то, что творится кругом…

– Не нашего это ума дело, – перебил его нищий, – это творится наверху, над нашими головами. Еще выше творится и многое другое: солнце восходит, луна прибывает и убывает. Вот это меня действительно интересует.

Он глотнул из кувшина и сказал:

– Какая славная, свежая вода!

Затем он прибавил:

– Как вы находите эту воду, ваше сиятельство?

– А как ваше имя? – спросил, в свою очередь, маркиз, не отвечая на его вопрос…

– Мое имя – Тельмарк, а мое прозвище – Попрошайка или Нищий. Меня прозвали также «Стариком». Да, вот уже сорок лет, как меня зовут «Стариком», – прибавил он.

– Сорок лет! Да в то время вы были молоды!

– Я никогда не был молод. Вот вы, господин маркиз, всегда останетесь молодым. У вас такие же прыткие ноги, как у двадцатилетнего юноши; вы без труда взбираетесь на высокую дюну. Мои же ноги совершенно отказываются служить мне; пройдя с четверть мили, я уже чувствую усталость. Мы, однако, приблизительно одних лет с вами. Но богатые люди имеют за собою то преимущество, что они едят каждый день. А хорошая еда сохраняет человека.

Помолчав немного, нищий продолжал:

– Вот что ужасно, что есть богатые и бедные. Это-то и вызывает катастрофы. Мне, по крайней мере, так кажется. Бедные желают быть богатыми, богатые не желают становиться бедными. Вот в этом-то и вся суть. Я, впрочем, в это дело не вмешиваюсь; события идут своим чередом. Я не стою ни за кредитора ни за должника. Я знаю, что если существует долг, то нужно заплатить по этому долгу. Вот и все. Я предпочел бы, чтобы они не убивали короля, хотя я и сам не мог бы толком сказать, почему бы я этого желал. На это мне отвечают: «А как же в прежние времена вздергивали людей на деревьях ни за что ни про что?» Вот видите ли, я собственными глазами видел, как за несчастный выстрел из ружья, сделанный по королевской лани, повесили человека, у которого была жена и семь человек детей. Нечего и говорить – неправы и те и другие.

Он опять помолчал и затем продолжал:

– Впрочем, как я уже сказал вам, я в эти дела не вмешиваюсь. Вокруг происходят такие-то события, все суетятся. Я же гляжу на звезды и молчу.

Тельмарк опять задумался на минуту и затем прибавил:

– Я немножко костоправ, немножко врач, я знаком с разными травами, извлекаю пользу из всяких растений, крестьяне часто видят меня рассматривающим то, что, по их мнению, не заслуживает внимания, и всему этому я обязан репутацией колдуна. Я размышляю, а они воображают, что, значит, я знаю.

– Вы здешний уроженец? – спросил маркиз.

– Я никогда не покидал этих мест.

– И вы меня знаете?

– Без сомнения. В последний раз я видел вас в последний ваш приезд, два года тому назад. Тогда вы отправились отсюда в Англию. А вечером я заметил какого-то человека на вершине дюны, человека высокого роста. Высокие люди здесь редкость: в Бретани почти все низкорослы. Я стал всматриваться, – я ведь только что прочел публикацию. «Эге!» – подумал я. А когда вы спустились вниз, я, благодаря лунному свету, вас сразу же узнал.

– Я, однако, вас не знаю.

– Вы видели меня, но это, пожалуй, все равно, что вы меня не видели, – и Тельмарк-Попрошайка прибавил: – А я вас видел. У прохожего – одно зрение, у нищего – другое.

– А я вас раньше встречал?

– Часто, ибо я не раз просил у вас милостыни. Я обыкновенно сидел на дороге возле вашего замка. Вы частенько бросали мне монету; но дело в том, что тот, кто дает, не смотрит, а кто получает – всматривается и наблюдает. Нищий – это тот же шпион. Но я, хотя мне и не весело живется, стараюсь не быть злым шпионом. Я протягивал руку, вы видели только протянутую руку, и вы бросали в нее ту милостыню, которая мне необходима была утром, чтобы не умереть с голоду вечером. Иногда мне приходилось голодать целыми сутками. Порой даже грош – это спасение жизни. Я обязан вам жизнью, – я вам ее возвращаю.