За работой Лютер часто забывал о еде и сне. Рассказывают, что когда он был занят толкованием псалмов, то, боясь, чтобы ему не помешали, захватил с собой хлеба и воды и, никого не предупредив, заперся в кабинете, где провел за письменным столом целых три дня и три ночи. Домашние тщетно искали его повсюду, наконец догадались взломать дверь, и только тогда Лютер очнулся. При всем том он находил еще время читать лекции в университете, проповедовать два раза в день, вести обширную корреспонденцию. Со всех концов Германии обращались к нему за советом не только по религиозным вопросам, но и по совершенно частным делам. Всякий написавший что-нибудь по богословию посылал свое произведение Лютеру с просьбой прочитать, исправить и позаботиться об издателе, а если возможно, как шутливо жаловался Лютер, то даже о покупателях. Особенно строго реформатор относился к своим обязанностям духовного пастыря. В годы эпидемий, когда весь университет разбегался, он один, презирая опасность, оставался в зачумленном городе и бесстрашно исполнял свои обязанности, утешая больных, напутствуя умирающих.

Что такая напряженная деятельность в конце концов должна была сокрушить даже самое крепкое здоровье – это понятно само собой. Уже со времени Вартбурга у Лютера появились головокружения, обмороки, сильный звон в ушах, мешавший ему иногда по целым дням работать. С течением времени, несмотря на то, что прежний худой, как скелет, монах превратился в дородного отца семейства, эти болезненные припадки стали повторяться все чаще и осложнились каменной болезнью, от которой он несколько раз был близок к смерти. Но гораздо мучительнее, чем физические страдания, были время от времени повторявшиеся у него душевные кризисы – те припадки сомнения и малодушия, которые знакомы всем новаторам и людям, порвавшим с традицией, но которые у Лютера имели особенно мучительный, чисто демонический характер. После вартбургских искушений особенно тревожно прошел у Лютера период 1527 – 1530 годов, то есть именно тот период, когда ряд разочарований, начавшихся с виттенбергских беспорядков 1523 года, усиливающийся раскол в новой церкви, а особенно неутешительные наблюдения, вынесенные из церковной визитации, заставили его во многих отношениях отступить от первоначальной программы.

Мартин Лютер. По оригиналу Лукаса Кранаха

Оставаясь наедине с самим собой, реформатор все чаще и чаще задумывался о лежащей на нем ответственности, и в душу его закрадывалась тревога.

“Всякую ночь, когда я просыпаюсь, – пишет он в одном месте, – я чувствую присутствие дьявола. Он мучит меня вопросами: Кто велел тебе проповедовать евангелие так, как ни один человек не проповедовал его в течение стольких столетий? Что, если Богу это не угодно и ты понесешь наказание за осуждение стольких душ?”

...Больше недели, – пишет он Меланхтону после одного из таких кризисов, – я был брошен в ад на смерть, так что, разбитый во всем теле, дрожу всеми суставами. Так как я почти совсем утратил Христа, то волны и приливы отчаяния и богохульства возмущают меня против Бога. Но, движимый молитвами святых, Бог начал жалеть меня и извлек мою душу из преисподней”.

В другой раз он пишет: “Я, право, питаю подозрение, что не просто бес, а сам князь бесовский ополчился на меня; очень уж велики его сила и знание Писания, направленные против меня: если бы я не ухватился за слова других, то мое собственное знание было бы недостаточно”.

Читатель может подумать, что, говоря об искушениях дьявола, Лютер только употребляет образное выражение, что это, так сказать, мифологическая одежда, в которую он облекает переживаемую им душевную борьбу. Ничуть не бывало. Слова эти следует понимать в самом буквальном смысле. Лютер, как мы знаем, не только верил в личное существование злого духа, но приписывал ему громадную роль в судьбах всего мира. Пропитанный суевериями своего времени, реформатор развил до последних выводов слова Евангелия, по которым злой дух назван князем мира сего. В известном смысле миросозерцание Лютера не лишено даже поэзии и своеобразной суровой красоты. Дьявол, по его представлениям, царствует в этом мире безраздельно, и человеческие страсти – его прислужники. Он вмешивается решительно во все; он изменяет ход природы, причиняет болезни и несчастия, но всего больше мучит души людей, вселяя в них сомнения, дурные мысли и уныние. Особенно заметно его могущество в делах государственных и вероисповедальных. Дьявол посылает даже особых княжеских и дворянских чертей, чтобы совратить с пути истины сильных мира сего. Он ослепил анабаптистов и сакраментариев, он действовал через Мюнцера, все паписты – его слуги. На Аугсбургский сейм все прелаты привезли с собой массу чертей, помогавших им строить козни против приверженцев Евангелия. Против него же, Лютера, дьявол особенно изощрял свое искусство, стараясь смутить его душу и уловить ее в свои сети.

Как бы то ни было, периоды этих “дьявольских” искушений были самыми мучительными в жизни реформатора. Обыкновенно столь жизнерадостный, служивший для других в дни испытаний неисчерпаемым источником утешений, он впадал тогда в отчаянное малодушие и слезно просил друзей молиться за него. Бывали моменты, по его собственному признанию, когда он был близок к самоубийству. Даже всякая проповедь на новую тему повергала его в борьбу с самим собой. Во время спора с Цвингли он “извивался, как червь”, чтобы не дать себя опутать столь убедительными доводами противника. Однако в конце концов все эти колебания и сомнения только укрепляли его веру. После каждого приступа слабости он устремлялся в бой с удвоенной энергией и проявлял еще большую неуступчивость, чем прежде. Сама сила искушений укрепляла его в мысли, что он – избранное оружие Божие. Он неоднократно заявляет, что его учение внушено ему Богом, что его слово – слово Христа, пославшего его вновь возвестить миру чистое евангельское учение, затемненное и искаженное католической церковью. Отсюда тон величайшей самоуверенности, с которой он постоянно говорит о себе как о проповеднике слова Божия. Смиренно признаваясь в своих личных слабостях, он в то же время предъявляет такие же претензии на непогрешимость в делах веры, какие предъявляла столь беспощадно бичуемая им старая Церковь:

“Пусть мир порицает нас, пусть свирепствует против нас, как знает; но праведный суд ожидает нас на небе. Я, доктор Мартин Лютер, уверен, что проповеди моей воздадут свидетельство птицы, камни и песок морской. Там, на небе, у меня больше союзников, чем здесь, на земле, врагов”. В другом месте он выражается еще решительнее: “Я, Лютер, не подчиню своего учения ничьему суду, даже ангелов. Кто не принимает его, тот не может спастись”.

Подобные заявления, в связи с соответствующим образом действий, без сомнения, вполне оправдывают насмешливое прозвище “виттенбергского папы”, данное реформатору его противниками.