Так говорит о Варфоломее его биограф и племянник. Это – сын его брата Матье от жены Екатерины, урожденной Гревинье де ла Гусс, герой Суэца. Он родился в Версале 10 ноября 1805 года, а время детства провел в Париже, будучи баловнем бабушки и обожателем дяди. В этом дяде все вызывало его удивление, начиная с шубы, в которой тот приезжал из России, и кончая рассказами о виденном им. Приключения в Сибири, сидение в Семибашенном замке, восстание матросов на фрегате, поход в Россию – все это было канвой, по которой юное воображение ребенка ткало уже свои собственные узоры подвигов среди полуфантастических народов и нереальной обстановки. В нивелирующей атмосфере Парижа Фердинанд вырастал с задатками оригинальности, живой, веселый и остроумный, с жестикуляцией, послушной живому воображению. Когда его отдали в лицей Генриха IV – заведение военного склада, где вставали по барабану и носили форму, – ребенок не поддался деспотическому влиянию школы и школьной жизни. Он покорял товарищей, а не покорялся им. Игры, забавы и шалости – все это затевалось по его инициативе и шло по его плану. Это был маленький герой, в уме которого постоянно жили воспоминания о подвигах дяди.
В 1828 году Лессепс распрощался с лицеем и поступил на службу в Лиссабон как атташе посольства, под руководство дяди. Этот пост был важной школой для дипломата. Португалия переживала в ту пору период смут, столкновений династических интересов между собой и с демократическими тенденциями нации. Некоторое время спустя Лессепс был уже в Тунисе, где служил когда-то и где умер его отец. Португальские впечатления пополняются встречами с представителями восточного деспотизма, ленивыми и жестокими, варварами по нравам и хитрецами по уму. Это – преддверие Египта; а в 1829 году Лессепс уже в самом Египте. Он был назначен консулом в Александрию. Здесь он провел семь лет и с этих пор стал известным. В 1835 году в Александрии свирепствует чума. Картина, характерная для востока: болеют кварталами, умирают целыми семьями. Кто только может, бежит из города, кто остается – теряет голову. Один Лессепс сохраняет хладнокровие. Он превращает консульство в амбулаторию, ухаживает за больными и спасает умирающих. Мало-помалу спокойствие сменяет в городе панику: Лессепс становится идолом иностранной колонии и туземцев.
Политика тоже не была забыта: Лессепс умел отстаивать не одни только интересы французов. Он помогал примирению Египта с Турцией и делал то же в правящих классах страны фараонов, то есть тоже мирил враждующие стороны, у него самого врагов не было, по крайней мере в эту пору, зато друзьями были все, кто имел с ним дело. Будущий вице-король Египта видел в Лессепсе защитника перед суровым отцом и даже наставника. Сам искусный ездок, Лессепс обучал его верховой езде и даже лечил гимнастикой от излишней полноты. Чем это сказалось впоследствии – увидим. В личной жизни консула в эту пору отметим женитьбу на девице Деламаль.
В 1842 году, после консульства на Мальте, Лессепса назначили в Барселону. Это был настоящий город заговорщиков, очаг пропаганды карлистов, приверженцев конституции 1812 года и республиканцев – одним словом, центр Каталонии, богатой, плодородной и, вопреки правилу, вечно недовольной. С назначением Эспартеро регентом Испании Барселона возмутилась и подверглась бомбардировке, а затем и экзекуции. Лессепс повел себя в эту пору как во время чумы в Александрии. Здание консульства, на котором не спускали флаг, сделалось убежищем недовольных и несчастных; из гавани, с ведома консула, уходили корабли с беглецами. После этого неудивительны почести, которыми осыпали Лессепса жители Барселоны. Иностранная колония поднесла ему медаль в память пережитых событий, городские власти поставили его бюст в здании ратуши, из Марселя прислали адрес, иностранные дворы и мадридский – ордена. Только в Париже взглянули на дело несколько иначе. Деятельность Лессепса показалась там подозрительной – не играл ли он на руку монархистам? – и его отозвали. Впрочем, вскоре разъяснилось, что это были поступки не дипломата, а гуманиста, и Лессепса даже повысили, назначив полномочным министром в Мадрид.
Когда состоялось это назначение, Париж волновался: Июльскую монархию сменяла Вторая республика. Король бежал скорее, чем того ожидали, королевский дворец был занят народом. Среди арестованных при этом вещей, как узнал Лессепс, находились вещи испанской принцессы, герцогини Монпансье. Он поспешил на выручку и добился их передачи в испанское посольство. Таким образом, единственное облако, грозившее омрачить франко-испанские отношения, рассеялось, и Лессепс поехал за Пиренеи почти как на родину. В Испании его имя было одинаково популярно среди партий всех оттенков, потому что и одни, и другие, и третьи могли смотреть на него и как на возможного защитника в тяжелую минуту. Примеров этого много и помимо барселонских, но вот пример отношения к Лессепсу господ заговорщиков и бродяг. Отправляясь на пост посланника, он свернул, по дороге в Мадрид, в Барселону за семьей. Оттуда предстоял переезд по горам Каталонии, где еще бродили шайки карлистов и других повстанцев, наконец, контрабандистов и просто разбойников. Лессепсу предложили конвой, но он отказался, найдя это скорее помехой, нежели подмогой. Тронулись в путь. Вскоре действительно стали попадаться подозрительные группы всадников. Они останавливались вдали и высылали одного узнать, кто такие. Как только становилось известным, что это Лессепс с семьей, и разведчик, и группа скрывались в горы.
Одним словом, путешествие до Мадрида совершилось вполне благополучно. Зато в Мадриде было иначе. Лессепс приехал туда на другой день после восстания двух полков, которое было подавлено и теперь его участников судил полевой суд. Ночью, едва успел французский посланник расположиться на отдых, как его разбудили. Какая-то дама желала его видеть и ждала внизу в кабинете. Лессепс поспешил спуститься. Он тотчас, как только она подняла вуаль, узнал посетительницу. Это была жена генерала Морены, предводителя только что подавленного восстания. Его еще не схватили, но могли схватить ежеминутно как уличенного признаниями солдат. Лессепса просили заступиться или сделать то же, что он сделал когда-то для того же Морены в Барселоне, то есть тайно отправить его за границу. Лессепс ответил, что Барселона – одно, а Мадрид – другое, но обещал подумать и просил зайти завтра днем, у него была одна надежда – на дружбу с Нарваэсом. Как только рассвело, он поспешил к нему. На звонок отворил сам маршал, к удивлению Лессепса – с испуганным видом. В немногих словах тот объяснил причину визита.
– Ну, – отвечал маршал, – а я, когда вы позвонили, решил, что это полицейские агенты с известием о поимке Морены. Поймите, он мой старый товарищ по школе и защите отечества в 1808 году, и мне пришлось бы его расстрелять!
– В чем же дело? – сказал Лессепс, пожимая руку Нарваэса. – Значит, мы сойдемся.
Друзья действительно сошлись. Было решено, что Лессепс воспользуется отъездом в Байонну одного французского семейства и присоединит к нему на площади Correos переодетого Морену, а маршал даст полиции приказ искать преступника в другой части города. Одним словом, Морена был спасен, и это дает Лессепсу повод опровергнуть рассказы о жестокости Нарваэса. Но едва ли это обоснованно. Гораздо вернее взглянуть на этот эпизод как на обычное явление кумовства и протекции, только в области политических преступлений. Тех, кто не имел чести учиться вместе с маршалом, агенты полиции могли ловить, не расстраивая нервов Нарваэса, – и в этом случае маршал был действительно жесток. После уз дружбы только сильное давление со стороны и протекция могли повлиять на его решения. Сам Лессепс приводит рассказ об этом. Вскоре после хлопот с Мореной к нему явилась девица Монтихо, племянница его матери, впоследствии жена Наполеона III. Речь опять шла о спасении осужденных. Два полка, стоявшие в Валенсии, не зная, чем кончился мятеж в Мадриде, тоже подняли знамя восстания, которое также было подавлено. В смуте приняли участие представители лучших испанских фамилий, но приговор был оглашен суровый – смертная казнь. Исполнение этого приговора замедлилось лишь в ожидании конфирмации королевой. Этим воспользовались заступники. Сестра одного из осужденных добилась, через девицу Монтихо, свидания с королевой и успела склонить ее к прощению. Однако Нарваэс, забыв о Морене, настаивал на принятом решении и даже грозил отставкой в случае его отмены. Новый перерыв еще раз отсрочил конфирмацию. Королева уехала в Аранхуэс, не подписав приговора. В этот момент обратились к Лессепсу. Дело было нелегкое, но он решил попытаться. Он послал за почтовой каретой и поехал в Аранхуэс. Как поступить – он решил дорогой.
