Но его творческая деятельность никак не проявлялась. Многие думали, что развлечения и другие соблазны Парижа заглушили на время его гений; но они ошибались: Мейербер никогда не увлекался низменными удовольствиями, всегда стремясь только к духовным наслаждениям, и в то время как его обвиняли в рассеянной жизни, он неутомимо, хотя незримо для постороннего глаза, продолжал трудиться и идти вперед по указанному ему его гением пути. Он проникался духом французского народа и, уже знакомый с немецким и итальянским стилем, теперь со свойственной ему страстной энергией изучал французскую музыку в ее лучших образцах, стараясь усвоить ее своеобразный ритм, ее элегантность и блеск. В то же время в нем самом происходила усиленная внутренняя работа: его потрясенная натура успокаивалась, складывалась, сосредоточивалась и определялась, выясняя все больше и больше настоящий характер и направление его гения. «Я долгое время искал и писал, – говорит он сам, – прежде чем нашел свою индивидуальность и присущий мне род творчества; прежде чем я нашел, что история и сильные драматические характеры составляют мой настоящий элемент». Уяснив себе призвание своего творчества, Мейербер должен был решить еще одну очень трудную задачу – найти подходящего либреттиста. Хороший либреттист и в наше время редкое явление: помимо того, что он должен обладать большим знанием сцены и многими другими весьма трудно сочетаемыми в одном лице качествами, от него еще требуется полное самоотвержение и подчинение своей воли, своих вкусов намерениям его музыкального соавтора. Крупным поэтам неохота снисходить до такой трудной и вместе с тем неблагодарной работы, так как имя автора текста поглощается именем композитора; мелким дарованиям часто недостает многих качеств, необходимых автору оперного текста: мелодичности, сжатости, выразительности стиха, художественного чутья, способности создавать сильные характеры и эффектные положения. Между тем текст имеет громадное влияние на работу композитора, на его вдохновение, и потому хорошие либреттисты всегда составляли предмет их особых забот. Мейербер пишет по этому поводу:
«Я истратил много, очень много денег на либретто, и по большей части даром. Как часто я обращался к тому или другому поэту в надежде и уверенности, что он напишет мне хороший текст. Я вступал с ним в переговоры, советовался, обещал ему большое вознаграждение, платил высокий гонорар и получал произведения, совершенно непригодные. Таким образом я заказал и оплатил по крайней мере с дюжину либретто, которых я не мог употребить». Случалось, что он заказывал одно либретто сразу двум стихотворцам и принужден был возвращать работу обоим. «Поэты того времени, – пишет он д-ру Шухту, – даже Гете, были слишком низкого мнения об опере, они не доверяли ни ей, ни сочинителям; менее всего считали ее способной сделаться большой, захватывающей драмой; еще менее могли предположить, что она может изображать всемирные события, героические характеры и рисовать их с психологической правдой. Они считали оперу пригодной лишь к изображению домашних сцен; любовные истории, колдовство и весь мир суеверия со всеми добрыми и злыми духами – вот что, по их мнению, было главным содержанием оперы. Исполнить более крупную, драматическую задачу – на это они ее не считали способной. Это низкое мнение было в то время всеобщим и держится еще до сих пор. Большинство наших драматических писателей смотрит на нас с высоты своего величия с некоторым сожалением и считает оперу пустой забавой, украшенной всякими прелестями; некоторые забываются до того, что говорят о „щекотании ушей“. В этом закосневшем убеждении они продолжают упрямо пребывать, не обращая никакого внимания на наши стремления. Еще менее труда они себе дают на изучение действительно хорошей оперы, чтобы увидеть, как музыка могущественна, с какой правдой передает она все душевные движения, все чувства, и даже подробнее и глубже, чем это возможно словами. Еще худшего мнения эти господа о музыкальном изображении характера. Что можно посредством музыки создать настоящие, живые характеры и изобразить весь строй мыслей и чувств, это выше их понимания. Многие из них очень мало или вовсе музыкально не образованны, для того чтобы оценить вполне большую, глубоко задуманную оперу. Отсюда их неверные взгляды и неправильная оценка. Последняя происходит также от уверенности в едином господстве драмы. Для этих господ опера – только игрушка, драма же призвана выражать идеи духа и изображать героев. Могут ли поэты с подобными воззрениями написать хорошее либретто?»
Наконец после долгих поисков Мейербер нашел Скриба, дарование которого вполне отвечало требованиям и дарованию самого Мейербера, духу его музыки, стремящейся равно как к изображению сильных характеров, так и к созданию внешних эффектов.
«Этот дьявол (Скриб), – пишет о нем Лист, – мог быть схвачен только музыкальным гением, который в понимании акустических эффектов, в инструментовке, в гармонии, в приложении и комбинации масс и отдельных лиц так бы был опытен, как Мейербер. Любовь этого последнего к натянутым и блестящим, чарующим, одуряющим впечатлениям подходила Скрибу. Он питал такое же пристрастие к сильным контрастам, неожиданным противоречиям, кричащим сопоставлениям, как и Скриб, прибегал, так же как он, к мишурному блеску, чтобы ввести в музыку чуждые ей доселе элементы, при посредстве которых можно бы было ярче оттенять в опере светлые и темные стороны драмы».
В 1830 году, после почти пятилетнего перерыва, композиторское дарование Мейербера вновь проявляет себя, и вновь иначе, чем прежде. Начинается третий – последний и самый блестящий – период его творческой деятельности. Произведения этого периода принесли Мейерберу всемирную славу, к которой он так горячо, так долго стремился. Его эластичное дарование, сумевшее быть по очереди немецким и итальянским – двумя крайностями, позволило ему усвоить и французский стиль: к немецкой серьезности, вдумчивости, к итальянской мелодичности и чувствительности он прибавил французское веселье, элегантность и блеск; но пока он еще не умел связать этих разнородных элементов, соединить их в одно целое; поэтому в «Роберте-Дьяволе», первом произведении французского периода, конкретные особенности всех трех стилей слишком заметны.
Либретто, написанное Скрибом, было основано на легендарном нормандском сказании о Роберте, родившемся «со всеми зубами и таким злым, что он кусал грудь матери и был прозван Дьяволом». Содержание этого необыкновенно фантастического сюжета, собственно, составляет борьба двух начал: злого (Бертрам, за которым скрывается сам дьявол) и доброго (Алиса).
Роберт-Дьявол, герцог Нормандский, этот бич своей страны, убивавший мужей, соблазнявший жен и дочерей своих вассалов, был изгнан ими наконец за пределы герцогства. Он долго скитался из государства в государство, ища смерти в ужасных боях, и наконец попал в Сицилию, где влюбился в принцессу Мессинскую, Изабеллу. Заметив расположение к себе принцессы, он желает ее похитить, что ему не удается: он вызывает на бой всех мессинских рыцарей и уже почти погибает в неравной борьбе, когда к нему на помощь является Бертрам. Но рука принцессы обещана ее отцом тому, кто окажется победителем на турнире, который герцог Мессинский для этой цели назначает. Когда занавес поднимается, Роберт пирует со своими оруженосцами и с Бертрамом, который сделался его неразлучным спутником и другом. Во время пира приводят пойманного пилигрима Рембо, рассказывающего о том, как в Нормандии некогда царствовал доблестный герцог, у которого была прекрасная дочь, Берта, презиравшая всех поклонников. Ее соблазнил дьявол, явившийся к ней под видом блестящего принца, и она родила сына Роберта, настоящего дьявола. Слыша это, Роберт приходит в бешенство, велит убить рассказчика, но узнав, что у него есть прелестная невеста, дарует ему жизнь – за невесту. Но он щадит невесту Рембо, которая оказывается его молочной сестрой, Алисой, пришедшей в Палермо, чтобы сообщить своему государю о кончине его матери, страстно его любившей, и передать ему ее завещание. Пораженный Роберт не берет этого завещания, считая себя недостойным его. Между тем он посылает Алису узнать у принцессы Изабеллы о ее чувствах к нему, и за эту услугу обещает Алисе устроить ее брак с Рембо. Бертрам, который есть не кто иной, как сам дьявол – отец Роберта, проникнут адской любовью к своему детищу. Вследствие этой любви он усиленно старается склонить его на все дурное, для того чтобы увлечь его в свой ад и больше с ним не расставаться. Он заставляет Роберта играть в кости с рыцарями, причем Роберт проигрывает все свое золото, оружие и лошадей. Алиса тем временем, проникнув во дворец, узнает у принцессы Изабеллы о ее любви к Роберту. День турнира наступает, и Роберт заранее наслаждается счастьем победы. Но Бертрам присылает к нему одного из подчиненных себе дьяволов, принявшего образ принца Гренадского, который вызывает Роберта на дуэль, увлекает его в глубину леса, где Роберт и блуждает все время, пока его соперник побеждает на турнире остальных рыцарей и делается женихом Изабеллы. Роберт в отчаянии. Бертрам убеждает его совершить кощунство: проникнуть в развалины монастыря и с гробницы св. Розалии сорвать вечнозеленую ветвь – страшный талисман, который все его желания сделает доступными. Бертрам надеется, что Роберт падет жертвой своих страстей и станет добычей ада. Бертрам спешит в монастырь до появления Роберта. Бывшие обитательницы этого монастыря, прикрываясь отшельнической жизнью, предавались удовольствиям и греховным наслаждениям. Св. Розалия, узнав о том, призвала на них гнев неба, и смерть поразила их среди наслаждений. При приходе Бертрама они оживают; он заклинает их своими чарами соблазнить Роберта к кощунству, что они исполняют. При посредстве чар волшебной ветви Роберт проникает в спальню принцессы, но его хватают и приговаривают к смертной казни. Бертрам его вторично спасает и в день свадьбы принцессы с принцем Гренадским открывает сыну тайну их родства и обещает ему любовь принцессы, если только он подпишет адский договор, соединяющий их навеки; в противном случае они должны расстаться, так как в полночь этого дня истекает срок пребывания Бертрама на земле. Любовь к отцу, любовь к принцессе, все блага, которые сулит ему Бертрам, почти что склоняют его подписать договор, когда входит Алиса с радостной вестью, что принц Гренадский не может переступить порога церкви, свадьба не состоится и принцесса ждет Роберта у алтаря. В Роберте происходит сильная борьба зла с добром. Алиса, видя его мучения и нерешительность, протягивает ему завещание матери, в котором мать умоляет сына избегать советов ее обольстителя. Бьет полночь. Добро побеждает. Дьявол исчезает с проклятиями. Роберт падает без чувств. Апофеоз показывает принцессу со свитой, ожидающую Роберта.
