Что касается отдельных форм правления, то Монтескье на основании исторических данных и многочисленных личных наблюдений над современными государствами старается определить, с одной стороны, те условия, которые необходимы для прочного существования той или иной формы, и с другой – те, которые ведут к ее упадку.
Общее направление законодательства для прочности каждой данной формы правления должно сообразоваться с ее природой и принципом. Так как принцип каждой формы правления, дающий ей прочность, коренится в психических свойствах человека, законы о воспитании граждан должны иметь важное значение в государственной жизни.
В демократии, принцип которой – добродетель, требующая от граждан при случае полного самоотречения, воспитание получает особенно выдающееся значение, и поэтому, говорит Монтескье, во всех демократических государствах, оно имеет публичный государственный характер.
Демократии не существовало в Европе в его время, а потому свое понятие об этой форме он строит на основании того, что ему было известно о республиках древности. В этом и лежит корень ошибочных суждений Монтескье о демократии. Он не предвидел скорого наступления господства демократии в Европе, и его суждения о ней поэтому слишком узки. Для существования демократии, по его мнению, необходима небольшая государственная территория, малочисленные граждане, занятые исключительно политическими делами; земля делится тут периодически между ними, и власть непосредственно принадлежит народному собранию. Это верная картина древности; но демократия может существовать, как доказали новейшие события, и вне этих условий. Демократия Монтескье далека от той, которой суждено было пышно расцвести за Атлантическим океаном и завоевать затем полмира. Но, несмотря на все это, благодаря глубине ума Монтескье многие политические советы, извлеченные им из изучения древних демократий, остаются и теперь еще весьма ценными и вполне пригодными. Так, например, он говорит, что если правящее при демократии большинство начинает смешивать понятие свободы со своими личными интересами, то меньшинство оказывается в подавленном состоянии, и истинный принцип демократии – любовь к свободе – является нарушенным.
Насколько верно это замечание Монтескье, можно заключить из того, что в настоящее время внимание общества на Западе серьезно занято вопросом об обеспечении законного влияния меньшинства на законодательства, и в качестве средства, способного обеспечить это влияние, рекомендуется введение так называемого пропорционального представительства. Указание автора на важность общественного воспитания при демократии, хотя оно заимствовано из истории, также не лишено основания, так как народные массы при демократиях и теперь, конечно, особенно нуждаются в воспитании и образовании, чтобы правильно пользоваться своими политическими правами. Да и вообще подобными примерами можно было бы наполнить целые страницы.
При аристократии для укрепления духа умеренности законы должны заботиться о том, чтобы правящие как можно менее отличались от остальных граждан даже внешне, и особенно о том, чтобы распределение податей было равномерно. Но, несмотря на это, при аристократии всегда существует опасность захвата власти кем-либо из членов правящего класса. Чтобы предотвратить возможность подобного захвата, необходимо такое учреждение, которое было бы способно в каждый данный момент устранить опасного члена правящего класса, подобно эфорам Спарты или государственным инквизиторам Венеции.
Кроме исторических данных об аристократиях древности, живыми образцами для Монтескье послужили Польша и Венеция, и он предсказывает им близкую гибель, так как они выродились в деспотии, «имеющие несколько деспотов», для поддержания власти которых необходима постоянная внешняя опасность, что уже само по себе является ненормальным. Но подобная аристократическая республика в настоящее время отжила свой век, и поэтому теперь имеют мало значения все глубокие наблюдения Монтескье над ними.
С особенным вниманием Монтескье рассматривает монархию. Оно и понятно, так как эта форма была в его время почти исключительно господствовавшею в Европе, и вместе с тем в большинстве стран королевский произвол давал себя чувствовать слишком сильно. Не предвидя близости революции, не признавая возможности утверждения во Франции республики, Монтескье видел, что старая монархия падает, а потому старался указать те условия и реформы, при осуществлении которых монархия могла бы, по его мнению, не только продержаться, но и обеспечить благосостояние и свободу народа.
Поэтому начертанный им идеал монархии далеко расходился с теми образцами, которые предоставляла современная ему действительность.
В монархиях XVIII века произвол королей не знал границ, а в монархии Монтескье выше воли монарха стоят основные законы страны. Монарх и тут есть источник всякой власти, но он осуществляет ее в монархии нашего автора посредством определенных органов, подчиненных в своих действиях законам, а потому и умеряющих своею закономерною деятельностью всяческий произвол. Главнейшие из этих посредствующих властей суть дворянство и духовенство, а затем сословие легистов, охраняющее неприкосновенность законов и напоминающее монарху о всяком их нарушении, от кого бы оно ни исходило.
Само повиновение воле монарха не должно быть рабским и слепым, как в деспотии; напротив, оно должно быть закономерным.
Так как принцип монархии – честь, то монарх не должен никогда приказывать своим подданным совершить что-либо противное установленным понятиям о чести, рискуя натолкнуться на неповиновение лучшей части своих подданных, которыми он особенно должен дорожить. Так было с Карлом IX, который на приказ, разосланный комендантам о внезапном избиении гугенотов в провинциях, получил следующий ответ от коменданта Байонны: «Государь, в среде жителей Байонны я нашел лишь честных граждан и храбрых солдат, но ни одного палача. Поэтому я и они просим Ваше Величество употребить нас на какое-либо иное дело».
Но при монархии также имеет серьезное значение воспитание подрастающих поколений, целью которого должно быть развитие чувства чести.
С этой же целью при монархии необходимо существование привилегий для господствующих классов, составляющих ее опору. Так как повиновение при монархии не носит такого рабского характера, как при деспотии, то оно должно казаться повинующимся почетным. Монархия, во главе которой стоит одно лицо, отличается по сравнению с республикой быстротою исполнения, но, чтобы эта быстрота не перешла в произвол, необходимы посредствующие власти – хранители законов, без которых монархия рискует обратиться в деспотию.
Как видит читатель, картина, нарисованная Монтескье, напоминает французские учреждения, но, тем не менее, очень далека от действительности, которая самым несомненным образом доказала, что как только королевская власть достаточно усилилась во Франции, она поглотила все, и для независимых сословий и парламентов не осталось места. Монархия Монтескье есть не столько картина будущего, сколько идеализация прошлого. Это скорее Франция доброго старого времени, Франция Генриха IV. Но в ней есть, несомненно, некоторые черты конституционной монархии XIX века. Таково понятие нерушимых основных законов, стоящих выше воли монарха, у Монтескье, правда, не указан способ изменения старых и проведения новых основных законов при монархии, не указаны признаки, по которым основной закон отличается от обыкновенного; но уже само понятие о согласовании воли монарха с законом составляет одно из весьма важных ограничений абсолютизма, и из него развилась система конституционализма. Так как монархия поддерживается благодаря взаимному уравновешиванию посредствующих властей, то умеренность во всех действиях должна руководить правительством.
«Иначе, – говорит Монтескье, – чувство чести вырождается в тщеславие, придворная служба поглощает государственную, монарх правит произвольно и его абсолютизм развращает двор; основные законы нарушаются, а магистратура молчит, парламенты теряют свое достоинство, привилегии утрачивают всякое право на существование, и сама монархия вырождается в деспотию». Это верная картина современного Монтескье состояния Франции, но картина собственно деспотического правления нарисована им по восточным его образцам, знакомым автору только из книг, а потому и безжизненна. Краски положены слишком густо, тени чересчур резки, контуры неясны. Если бы Монтескье, не трогая Востока, в качестве образца деспотии пополнил бы только вышеуказанную картину современного ему состояния Франции и прибавил описания некоторых стран Европы, он был бы ближе к действительности. Но тогда, конечно, созданный им идеал монархии и ее отличие от деспотии не выступали бы так резко.
