Малодушие спутников и их враждебное настроение по отношению к Колумбу предвещали мало успеха экспедиции. Дурное настроение экипажа увеличивалось с каждой милей, которую они делали на запад, так как каждая миля увеличивала расстояние, отделяющее эскадру от известных мест, и уменьшала в глазах экипажа шансы на возвращение назад. К тому же море не раз давало нашим путешественникам доказательства опасности путешествия по океану, особенно на таких скорлупах, в которых они плыли. Вскоре после того, как скрылся из виду последний из Канарских островов, эскадра встретила остатки разбитого судна, носимые волнами. Эта встреча, по мнению экипажа, говорила каждому очень ясно: «поворачивай назад!», и нужно было быть безумцем или еретиком, чтобы не послушать этого предостерегающего голоса. Вскоре было обнаружено еще одно явление, прибавившее к страхам, охватившим спутников Колумба, еще новый: стрелка компаса вдруг начала сильно отклоняться к западу. Здесь в первый раз было замечено отклонение магнитной стрелки, дотоле совершенно неизвестное. Сам Колумб не знал, чем объяснить это явление, а на спутников его оно навело ужас.
Однако путешествие шло самым счастливым образом, и ничто не оправдывало опасений спутников Колумба. Это был период пассатных ветров, которые были попутными эскадре, и гнали ее в нужном, западном направлении. Бурь не было, ветры дули умеренные. Воздух был чистый, небо ясное. Днем не замечалось ни облачка; вечером и утром легкие облака показывались на горизонте и окрашивались в пурпурный цвет. Ночью наступала полная тишина в атмосфере и в море, как бы для того, чтобы дать путникам покой. Такая совершенная противоположность тем ужасам, которых ожидали спутники Колумба в океане, должна бы успокоить их; но их смущало то обстоятельство, что они с каждым днем все более и более удаляются от родины. Страх их сделался совершенно болезненным, и они были недовольны решительно всем: если дул ветер, они боялись, что он унесет их слишком далеко от известных мест; если начинался штиль, они опасались, что им нельзя будет вернуться назад.
Время от времени замечались признаки, свидетельствовавшие о том, что в направлении, которого держалась эскадра, действительно есть земля, и это несколько поддерживало дух экипажа, хотя следовавшее затем разочарование делало людей еще более малодушными. Уже через восемь дней по оставлении последнего острова из группы Канарских экипаж увидел двух птиц, которые, по сведениям моряков, не встречаются вдали от берега. В этой встрече увидели указание на близость земли, что ободрило всех. Однако на другой же день страшное электрическое явление, довольно обычное под этими широтами и состоявшее в падении с неба огненного шара, снова привело в ужас людей, не имевших до той поры никакого понятия о подобных метеорах. Еще через день по морю плыла масса травы, настолько зеленой, что казалось, будто она сорвана весьма недавно. Экипаж снова обрадовался, видя в указанном обстоятельстве несомненное доказательство близости земли. Но когда то же явление повторилось и в последующие дни, а земля не показывалась, путники снова впали в мрачное отчаяние, видя в этом явлении свидетельство обманчивости таинственного моря, в которое они вступили и которое дразнит их ложными признаками близости земли. Однако признаков этих с каждым днем было все более и более, и они невольно привлекали к себе внимание людей, отвлекая их от мрачных мыслей. Трава попадалась все в большем количестве и разнообразных видов; морская вода казалась менее соленою, нежели на Канарских островах; снова появились птицы, считаемые прибрежными. Все внимательно всматривались вдаль, в надежде увидеть землю и получить солидную денежную награду, назначенную Изабеллой тому, кто первым увидит землю Нового Света. Однажды общая уверенность в близости земли была так велика, что ее все ожидали увидеть на следующее утро; и действительно, утром на горизонте показалась земля, которая, однако, с восходом солнца исчезла бесследно: казалось, что это было только облако.
Через две недели по оставлении эскадрой Канарских островов наступил полный штиль. Эскадра в это время попала в средину особого рода плавающих лугов. Это были водоросли, покрывающие в известном месте Атлантического океана поверхность моря на огромном пространстве. Явление это ранее совсем не было известно, и экипаж экспедиции стал бояться, что ему не выбраться из этого моря зелени, тем более, что царило полное безветрие. Недовольство с каждой минутой увеличивалось. «Довольно с нас, – говорили моряки, – и того, что мы зашли так далеко на запад, как не заходил еще никто из мореплавателей, и поставили себя вне возможности всякой помощи в случае несчастья. Зачем нам идти далее – на верную смерть?» Однако пока недовольство не выражалось открытым неповиновением. Причиной тому было то невольное уважение, которое экипаж чувствовал к Колумбу. Он не был суровым начальником, поддерживающим дисциплину недоступностью своей личности и строгими наказаниями. Напротив, он был добрым, ласковым товарищем, охотно вступавшим в общение с матросами, выяснявшим их недоумения и старавшимся разогнать их страхи и опасения. Страха к своему начальнику экипаж экспедиции не чувствовал ни малейшего; но зато сознание величия начатого им дела и уверенность в своем предназначении для совершения этого дела ставили Колумба так высоко над толпою, что это невольно чувствовалось всеми и весь экипаж проникался благоговейным уважением к столь глубоко верующему в свое дело и в себя человеку.
Тем не менее, опасения и недовольство продолжали увеличиваться. Зеленые луга водорослей, по которым суда едва могли двигаться, и полное безветрие породили среди экипажа идею о том, что экспедиция пришла к концу света, на границу, отделяющую землю от небесных пространств; дальше, очевидно, некуда идти и надо поворачивать назад. Чего же медлит этот генуэзец? Но в то время, когда недовольство было уже близко к открытому взрыву, поднялся сильный ветер и вынес эскадру в чистое от водорослей море. Одно из созданий воображения напуганных людей, таким образом, исчезло само собой.
Через три недели по выступлении из Канарского архипелага с «Пинты» раздался радостный крик Алонсо Пинсона: «Земля! земля!» И действительно, к югу от эскадры увидели узкую длинную полоску земли. Страстная радость охватила всех. Немедленно же направили суда к югу и шли по этому направлению до утра следующего дня; но с наступлением дня земля исчезла: это было опять только облако.
Мрачное отчаяние овладело экспедицией. Озлобление матросов дошло до крайней степени. Авторитет Колумба пал; авторитет испанских короля и королевы, на которых ссылался Колумб, желая успокоить экипаж, потерял в глазах последнего всякое значение. Матросы между собой называли Колумба не иначе, как чужеземцем, чужеземцем-предателем. Они обвиняли его в том, что он рискует их жизнью и средствами королевы для того, чтобы из нищего сделаться богачом, из ничтожества – важным господином. «И ради капризов такого-то авантюриста должны погибать сто двадцать человек – благородных кастильцев и добрых христиан? Что это за человек? У него каменное сердце. Он слышит их жалобы, видит их отчаяние – и ничего не хочет знать. Ни резоны, ни просьбы, ни слезы – ничто его не трогает. Не должен ли экипаж ввиду этого позаботиться сам о себе? Необходимо потребовать возврата в Европу, а если Колумб откажет, они сделают это сами, а его закуют в цепи. Никто не поставит им в вину такого поступка с безумным человеком, раз этого требует общее спасение». Мало-помалу такие разговоры сделались всеобщими, и против Колумба рос страшный заговор. Заговор этот окреп, когда один из офицеров объявил матросам, что они прошли на запад от Канарских островов уже пятьсот восемьдесят лье (2400 верст). Это заявление привело окончательно в ужас экипаж. К заговору пристали все офицеры, не исключая и командиров судов. Колумб остался один против всех. Однако то невольное уважение, которое он внушал всем, не позволяло начать насильственных действий против него. Решились только на среднюю меру. 6 октября, то есть ровно месяц спустя по отплытии от Канарских островов, Алонсо Пинсон заявил Колумбу, что отправит свое судно «Пинту» вместо запада на юг, так как уверен, что в этом направлении скорее встретится земля. На самом деле он собирался, пройдя некоторое время к югу, повернуть к востоку – в Европу. Колумб отказал в позволении изменить направление и потребовал, чтобы капитаны двух судов переходили каждую ночь на борт адмиральского судна. Вслед за этим 10 октября экипаж всех трех судов поднял открытый бунт против своего адмирала. Все три судна сцепились и почти все люди собрались на адмиральский корабль «Санта-Мария». Бунтовщики были вооружены. К ним пристали буквально все, не исключая и племянника жены Колумба, бывшего фактическим командиром «Санта-Марии». Колумб, безоружный, стоял один против всей этой возбужденной толпы, потрясавшей оружием и угрожавшей ему насилием и смертью, если он не согласится повернуть назад. Это была ужасная и величественная сцена. С одной стороны стояла физическая сила, обезумевшая от страха и освободившаяся от всякого уважения к сдерживающему ее авторитету, а с другой – только нравственная сила одного человека, сила мужества и веры в свое дело и в себя. И нравственная сила победила. Колумб категорически заявил, что он не переменит направления эскадры и потребовал безусловного повиновения со стороны взбунтовавшихся. Энергия и присутствие духа у Колумба спасли все. Продолжительное напряженное состояние обессилило бунтовщиков, и они уступили настойчивости великого человека. Все разошлись по своим местам, и плавание продолжалось в прежнем направлении.
