Ирония Теккерея беспощадна. Он не просто осмеивает – он уничтожает своей сатирой. «Теккерей, – говорит немецкий историк английской литературы Карл Блейбрау, – в своих сатирах вообще беспощаден. Но его ирония бывает наиболее жестока именно тогда, когда он принимается кого-нибудь хвалить или защищать». Против кого же он, главным образом, направляет свои ядовитые сатиры, в кого метит он стрелы своей жестокой иронии? Прежде всего, против так называемых снобов, которые, по его мнению, составляют продукт разделения общества на сословия и классы. «Табель о рангах и достоинствах, – говорит он в своих „Записках о снобах“, – это ложь и должна быть брошена в огонь. Организовывать классы и привилегии! Да ведь это имело смысл только для церемониймейстеров старого времени! Настоящее время нуждается в церемониймейстере, который бы организовал равенство в обществе».

«Но если, – говорит известный французский историк английской литературы Ипполит Тэн, – Теккерей ненавидит аристократию, то это не столько потому, что она, по его мнению, угнетает человека, сколько потому, что она его портит. Уродуя общественную жизнь, она уродует и частную: устанавливая несправедливости, она вместе с тем устанавливает и пороки; после того как она захватила государство, она начинает отравлять и душу. Теккерей находит следы ее влияния в развращенности и нелепости всех классов и всех чувств… потому что неравенство, испортив высших, которым оно кружит головы, начинает портить и низших, которых оно унижает, и зрелище зависти и низости в последних столь же отвратительно, как зрелище наглости и насилия в первых…»

«Теккерей, – говорит уже не раз упомянутый нами английский критик Джеймс Генней, – изобличает в своих произведениях эгоизм, низость и холопство нашего века; но он с той же правдивостью выставил и такие благородные натуры, как полковник Ньюком, Этель Ньюком и Генрих Эсмонд. Суровый по отношению к современному ему обществу, он, однако, глубоко верил в человеческую натуру, и в великой душе его находило отклик все, что было возвышенного в истории, в искусстве или в современной ему жизни». «Теккерей строго осуждал современных ему людей, – говорит другой английский критик, – потому что он имел высокий идеал того, чем они могут быть. Писатель не был бы в состоянии нарисовать „Ярмарку тщеславия“, как он это сделал, если бы Эдем не сиял ярко перед его глазами».

Таким образом, если Теккерей жестоко нападал на аристократию и вообще на деление общества на классы, то это было не следствием его озлобленности, как полагают некоторые критики, а происходило от оскорбленного чувства справедливости и во имя равенства; если сатирик беспощадно громил своих современников, то это было не следствием его мизантропии, а того, что он глубоко верил в людей и потому много требовал от них; если произведения его изобилуют мрачными картинами, если тон всех его сочинений грустен, то это не оттого, что он был пессимистом, а оттого, что современная ему действительность была слишком несогласована с его идеалами. И в самом деле, может ли пессимист говорить, например, о любви так, как Теккерей говорит в «Истории Эсмонда»:

«Поистине, любовь vincit omnia (побеждает все); она бесконечно выше честолюбия, гораздо драгоценнее богатства, несравненно возвышеннее знатного имени. Тот не знает жизни, кто не знает любви; тот не испытал высочайшего блаженства, которое только доступно Душе, кто не испытал любви». Или в другом месте: «Что такое честолюбие в сравнении с любовью, как не простое тщеславие? Быть богатым или знаменитым! Какой толк вам будет от этого через какой-нибудь год, когда другие имена будут греметь больше вашего и когда вы сами будете зарыты глубоко в земле вместе с вашими титулами, вырезанными на вашем гробу? Только любовь переживает нас; она свято чтит нашу память, когда нас уж больше нет. Non omnis moriar (не весь я умру), если, умирая, я продолжаю жить в нежной душе того, кто меня любит… Любовь бессмертна, потому что, если мы продолжаем любить тех, которых потеряли, то можем ли совершенно потерять тех, которых мы любим?»

Все это очень мало похоже на пессимизм. Так же мало похожи на мизантропию следующие слова Теккерея: «Мир обыкновенно обращается добродушно с добродушными людьми, и я никогда не встречал сердитого, ссорившегося с ним мизантропа, относительно которого нельзя было бы сказать, что в этой ссоре виноват он сам, а не мир». Или в другом месте: «Мы можем быть заранее почти уверены в том, что личности, с которыми все обращаются скверно, вполне заслуживают подобного обращения. Мир – это зеркало, которое дает каждому человеку отражение его собственного лица. Хмурьтесь на него, – и он, в свою очередь, будет угрюмо смотреть на вас; смейтесь над ним и с ним, – и он будет для вас веселым и добрым товарищем…»

О пародиях Теккерея его биограф Антони Троллоп говорит следующее: «Ни один писатель не любил так писать пародии, как Теккерей, а между тем этот род литературной шутки есть самый опасный. Пародия часто портит впечатление, полученное от прекрасного произведения, если она грубо воспроизводит одно внешнее подобие его. Но должно признать, однако, что Теккерей при всей своей любви к этому роду литературных произведений принес очень мало или даже вовсе не принес вреда своими пародиями. Все его пародии полны шуток, но написаны так, что не портят красоты оригинала и не оскорбляют его автора».

Тот же писатель отзывается о стихотворениях Теккерея так:

«Я не могу сказать, что Теккерей займет когда-нибудь высокое место среди английских поэтов. Он бы первый осмеял подобное предположение, сделанное на его счет. Но мне кажется, что его стихи впоследствии будут более популярны, чем стихи многих известных современных поэтов, и что они с течением времени скорее выиграют, чем потеряют во мнении публики».

Язык всех произведений Теккерея бесподобен по своей простоте и ясности. Вы никогда не встретите у него такого места, над которым необходимо было бы остановиться для того, чтобы понять его, или смысл которого допускал бы больше чем одно толкование. Он писал обыкновенно медленно, обдумывая каждое слово, и ему чрезвычайно редко приходилось исправлять или переписывать написанное. У него был мелкий, но вполне отчетливый и даже красивый почерк. Он писал всегда с сигарой в зубах. Некоторые свои сочинения он диктовал. Когда Теккерей выходил из дому, он часто брал с собой в карман рукопись и, если на пути ему приходила в голову какая-нибудь новая мысль, – немедленно записывал ее. Он вообще очень дорожил своими идеями и типами и никогда не бросал их до тех пор, пока не извлекал из них всего что мог. Если это не удавалось ему в одном сочинении, он переносил их в другое. В его ранних мелких произведениях можно найти зародыши всех тех типов, которые были потом развиты им в его крупных сочинениях.

Всякого рода чванство глубоко возмущало Теккерея, в том числе и чванство его собственных собратьев по профессии. «Зачем эти громкие фразы, – говорит он устами одного своего героя, – о великих побуждениях? Нам не следует быть слишком высокомерными и воображать себя мучениками или апостолами правды. Мы не более как ремесленники, работающие для хлеба, а не во имя одной справедливости. Будем стараться работать честно, но перестанем говорить высокопарно о нашем „высоком призвании“». Этому мнению своему о профессии литератора, высказанному им в одном из первых произведений, Теккерей оставался верен в течение всей своей жизни. Он всегда смотрел на литературное дело просто и выражался о нем чрезвычайно скромно. Но зато относился к этому делу честно и никогда не писал ничего такого, во что не верил или чего не чувствовал. Стихотворение Теккерея «The faithful old gold Pen» («Верное старое золотое перо»), в котором он заставляет перо свое рассказывать, на что употреблял его хозяин, кончается следующим двустишием, которое может служить прекрасным эпиграфом к его сочинениям: