Чем руководился он в выборе театрального имени, где заимствовал его – неизвестно. В Париже знали в то время двух Мольеров, романиста Франца и танцора-музыканта Луи. Некоторые биографы склонны думать поэтому, что Поклен воспользовался знакомою парижанам фамилией одной из этих личностей, другие же ищут его театральное имя за стенами столицы Франции, в провинции Ле-Керси, где насчитывалось несколько местечек под названием Мольер и где у Покленов могли быть родственники или друзья с такою фамилией. Все это, конечно, одни догадки. Что же касается причины, заставившей Поклена переменить имя, то он сделал это или по примеру других актеров, или вследствие нежелания обижать отца профанацией родового имени.
Бывший владелец «Павильона обезьян» на улице Сент-Оноре, несмотря на королевский указ от 16 апреля 1641 года, считал актера достойным всякого презрения, и велик был его гнев, когда он узнал о решении своего сына поступить в число этих несчастных лицедеев. Долго увещевал он его отказаться от этого намерения, обещал купить ему какую угодно должность, если стоимость ее не превысит его средств, – все было напрасно. По рассказу Шарля Перро, автора «Знаменитых людей», убедившись в бессилии своих просьб, не понимавший сына, несчастный отец послал к Жану его бывшего учителя чистописания Жоржа Пинеля. Почтенный наставник, вероятно, славился своим красноречием среди пользовавшихся его услугами. Но и эта миссия успеха не имела. На советы своего бывшего учителя отказаться от сцены Жан-Батист Поклен ответил такою страстною речью в защиту избранного им поприща, так ярко изобразил возможность служить обществу и на театральных подмостках, что посол его отца смутился и, забыв цель своего прихода, сам поступил в актеры труппы «Блистательного театра», где пробыл до 1645 года, а потом скитался по провинциям в другой труппе.
Существует еще иной рассказ, возбуждающий великое негодование клерикальных врагов Мольера, рассказ о том, что роль отцовского посла исполнял не Жорж Пинель, а какой-то благочестивый монах, который тоже не устоял перед красноречием молодого Поклена и, сбросив рясу, сделался актером. Разгневанный непокорностью сына, Поклен-отец послал ему свое проклятие. Очень может быть, что ничего подобного не было. Много лет спустя, когда Мольер праздновал свою свадьбу, в числе присутствовавших при венчании находился и его отец; но в родословной Покленов, относящейся к этой эпохе, имя Жана-Батиста Поклена было пропущено. Мы тоже будем называть его в дальнейшем изложении не Покленом, а Мольером.
Небольшие театральные труппы обыкновенно давали свои представления в залах для игр – jeu de paume. «Блистательный театр» избрал одно из подобных зданий в Сен-Жерменском предместье. Оно принадлежало некоему Галлуа и находилось в довольно плачевном состоянии, но так как владелец обещал произвести необходимый ремонт и переделки, если ему дадут время для этих работ, то другого не искали, и 12 сентября 1643 года заключили с Галлуа контракт. Пока Галлуа готовил помещение, труппа «Блистательного театра» дебютировала в Руане. Это было в ноябре 1643 года. Рассчитывая на тароватость провинциальной публики и ее нетребовательность, молодые актеры, вероятно, хотели пополнить сборами свою небогатую кассу, с другой стороны, спектакли в Руане были для них своего рода репетицией. Кто был главным руководителем этой труппы – мнения биографов в этом случае расходятся. Одни склонны приписывать главную роль Мольеру, но гораздо вероятнее предположение, что эту роль он получил впоследствии, по мере того как все ярче и ярче обнаруживался его талант; в начале же сценической деятельности он занимал в «Блистательном театре» второе, если не третье, место. Главенство принадлежало там Мадлене Бежар и Бейсу. Мадлена была уже опытной актрисой, а Бейс сверх того и писателем.
Из слов Тальмана де Рео можно даже заключить, что «Блистательный театр» образовался до вступления в него Мольера. «Она, т. е. Мадлена Бежар, – рассказывает в своих „Historiettes“ Тальман де Рео, – играла в Париже в 1655 году, но в труппе любителей, бывшей в столице некоторое время. Какой-то юноша по имени Мольер оставил ради нее школу, долго был влюблен в нее, давал советы ее труппе и наконец сам поступил туда. Это чудный актер, но только в комических ролях». Сообщение Тальмана де Рео, представляя прекрасную характеристику Мольера как актера в самый ранний период его сценической деятельности, совершенно неверно в том, что касается времени поступления Поклена в труппу Мадлены Бежар. Находясь в Руане, труппа выдала доверенность для побуждения Галлуа к скорейшему окончанию работ по театру, и под этой доверенностью, помеченной 3 ноября 1643 года, подписались все члены труппы, в том числе Жан-Батист Поклен. Очевидно, он был в числе основателей «Блистательного театра». Та же доверенность раз решает и вопрос, кому принадлежало главенство в этом театре. Она ясно показывает, что организация его участников представляла собою товарищество, где все были равны и равно отвечали своими кошельками. Что же касается главенства, то оно, по безмолвному согласию всех, принадлежало наиболее талантливым и опытным.
Работы Галлуа по устройству театра, откуда Мольер начал свой трудный путь к славе великого писателя, подвигались очень медленно, и еще до окончания их приходилось выдавать векселя в обеспечение уплаты за разные поделки и, между прочим, вексель в 200 турских ливров (4 тысячи су) мостовщику Леонару Обри. Услуги Обри понадобились для улучшения подъезда к театру, так как актеры «Блистательного театра» рассчитывали на знатную публику. Наконец 31 декабря 1643 года новый театр открыл свои двери. Плата за вход была самой незначительной, всего пять су: товарищество надеялось привлечь посетителей общедоступностью зрелищ. Но почти с первого же дня надежды его не оправдались. Напрасно, желая поразить свежестью своего репертуара, оно приобретало у авторов нигде не игранные еще пьесы, например, «Сцеволу» у Тристана и «Смерть Криспа» у дю Рийе, – это влекло за собою только новые, ничем не вознаграждавшиеся издержки, а зрительный зал по-прежнему оставался пустым. В скором времени труппа задолжала всем своим поставщикам: сперва свечнику, потом декоратору и торговцу бельем. Здесь на помощь молодым актерам пришел известный уже нам граф Моден. Он был в это время в Париже, и благодаря его стараниям брат Людовика XIII, Гастон, герцог Орлеанский, пригласил Мольера и его коллег дать представление в Люксембургском дворце. Казалось, счастье начинало, наконец, улыбаться «Блистательному театру». Зная любовь герцога Орлеанского к балету, труппа прихватила с собою еще танцовщика Палле из театра акробата Гарделена и по ставила в Люксембурге «Живую воду» и «Панфусскую сивиллу». Игра актеров понравилась герцогу, он разрешил им в награду называться его придворною труппою и дал щедрое пособие. Это была едва ли не единственная светлая страница в истории нового театра. В 1644 году герцог Орлеанский уехал к армии в Пикардию и среди военных тревог забыл о своих артистах. Для труппы опять настали тяжелые дни. В это время из ее среды выделяется Мольер. До сих пор он был как бы на втором плане, и его судьба исчезала от глаз исследователя в неясной истории «Блистательного театра», но мало-помалу он начинает занимать здесь первое место. С одной стороны, сценический опыт и неудачи доказали товарищам Мольера его энергию и быстро растущий талант – припомните слова Тальмана де Рео, – с другой, – сам бедняк, среди бедняков товарищей он оказался все-таки самым богатым и, вероятно, наиболее готовым пожертвовать всем ради искусства и его жрецов. И вот имя Мольера начинает встречаться при всех финансовых затруднениях труппы.
Очевидно, в эпоху, когда розовые надежды основателей театра начинали рушиться, он один хлопотал о его спасении. Он продолжал изредка получать от своего отца небольшие суммы в счет своего наследства от матери, а в ожидании этих получений занимал деньги у ростовщиков и расплачивался с кредиторами театра. Но дела последнего шли все хуже и хуже. Публика по-прежнему оставалась равнодушной к «Блистательному театру», несмотря на то, что его блеск удвоился титулом артистов герцога Орлеанского.
