Надо думать, Беранже был хорошо знаком с их творениями, потому что в одном из предисловий к своим песням он выводит Колле в разговоре с цензором, да и сам он сложился, конечно, под влиянием своих предшественников в песенном творчестве.

Во времена революции, несмотря на всеобщее увлечение новыми идеями или страстную борьбу за старые, песня лишь в «Марсельезе» Руже де Лиля поднимается на высоту требований эпохи. Большинство ее авторов придерживалось традиций Колле и Пирона, далеко не имея, однако, таланта этих писателей… «Друг красотки», «Репертуар влюбленных», «Новогодние подарки любви», «Капризы», «Любовные волнения» – вот, за малым исключением, заглавия сборников песен ближайших предшественников и современников Беранже. Легко заключить отсюда о содержании этих альманахов. Стиль их авторов в большинстве случаев ниже всякой критики, как и остроумие, и художественные достоинства. «Моему портному в благодарность за похвалы, которых удостоилось сшитое им платье со стороны одной петербургской дамы», «Куплеты четырнадцатилетнего юноши его крестной матери, подарившей ему часы», «Госпоже Б. при поднесении ей чашки с изображением собаки и под собакой надписи: верность» и т. д. – вот заглавия песен, которыми угощали французского читателя в первые годы жизни Беранже. Среди последователей Колле насчитывались также духовные лица, например аббат Лотеньян. Он писал торжественные вирши на библейские сюжеты, но еще чаще песни, до того игривые и легкомысленные, что ему действительно мог позавидовать не один из светских коллег, конечно, из сотрудников каких-нибудь «Любовных волнений».

Дезожье – почти единственный выдающийся талант той поры. Вокруг него группировалось несколько других писателей, а все вместе они составляли кружок, по примеру кружка Колле под названием «Погреб» и с той же программой – вино, женщины и любовь. Форма песен Дезожье была безукоризненной и была проникнута неподдельным весельем. Как личность он был человеком без всяких убеждений, добрым малым, любителем общества – из-за панического страха перед одиночеством.

Беранже был ревностным читателем Дезожье и одно время, никому еще не известный, чувствовал к нему что-то вроде зависти. Он часто встречал его на улице и всякий раз говорил про себя: «Не будь мои поэмы… я написал бы лучше тебя…» Когда по Парижу распространились рукописные экземпляры песен Беранже – «Король Ивето», «Человек в сером» и «Сенатор», – Дезожье был в восторге и непременно хотел познакомиться с их автором. Этот автор всегда боялся показываться в каком-либо обществе, кроме общества близких друзей, и потому Арно, которому было передано пожелание Дезожье, должен был прибегнуть к хитрости. Он назначил свидание поэтов у брата маршала Сюше и, под видом приглашения зайти в ресторан, привел туда Беранже. Председатель «Погреба» Дезожье находился уже там, и к концу обеда, предложенного гостям, оба соперника в деле песен сделались закадычными друзьями. Беранже согласился при этом посетить заседание «Погреба».

В назначенный день он явился среди веселых членов этого общества и во время не менее веселого обеда спел им песню «Измены Лизы». Он привел их в такое восхищение, что все порешили сейчас же избрать его членом «Погреба» и очень изумились, когда узнали, что он не печатает своих песен. По уставу «Погреба», избрание новых членов производилось заочно, но Дезожье и его товарищи до того сгорали нетерпением видеть Беранже в числе «своих», что тут же приступили к баллотировке. В обход устава они спрятали поэта за портьеру и занялись голосованием, в то время как Беранже с бокалом в одной руке и с бисквитом в другой готовил в своем убежище благодарственные куплеты! Он был избран, конечно, единогласно…

В Париже существовало в это время еще одно общество любителей песен, под названием «Ужины Момуса»; оно также считало Беранже в числе своих членов и притом наиболее желательных. «Ужины Момуса» почти во всем походили на собрания «Погреба» с тою лишь разницей, что председательствующий исполнял свои обязанности с дурацким колпаком на голове… Еще в 1810 году, не состоя членом ни того, ни другого общества любителей песен, Беранже написал своих «Гастрономов», где весьма удачно посмеялся над людьми, венчающими лаврами «соусы и ветчину». Члены «Погреба» и «Ужинов Момуса» как раз приходились по этой мерке: boire и manger, пить и есть, были неразлучными припевами их куплетов. Сделавшись участником этих обществ, автор «Гастрономов» не мог не почувствовать поэтому, что он и его друзья – люди различных взглядов и стремлений. Во время владычества Наполеона Дезожье и его товарищи спокойно распевали свои «boire» и «manger», но когда переменился ветер, настала Реставрация Бурбонов, они не замедлили приветствовать ее радостными криками и послать стихотворные укоры и оскорбления по адресу свергнутого «корсиканца». Питомцы муз спешили заслужить расположение новых правителей и обивали пороги в надежде на теплые места. Один из них, Пиис, член «Погреба», писатель не без таланта, сочинял даже ответы на первые нападки Беранже на Бурбонов и передавал их на усмотрение Людовика XVIII. Дезожье, которого водили, что называется, куда хотели, пристроился в эту пору директором театра «Водевиль». Когда появилась песня Беранже «Паяц», сатира на людей без всяких убеждений, плывущих под флагом «чего изволите», Дезожье вообразил, что автор песни имел в виду именно его. Этого не было на самом деле, Беранже говорил вообще о многих, и не его была вина, если Дезожье оказался в числе этих многих.

Через год после появления «Короля Ивето» Беранже представился печальный случай убедиться, что он был прав, когда намекал на опасности наполеоновского деспотизма. Французские войска после несчастной кампании в России быстро отступали в свои пределы. В песне «Галлы и франки» Беранже еще не верит опасности, или верит, но призывает к мужеству. В тот же месяц, когда появилась эта песня, в конце января 1814 года, он пишет другую. Поэт называет ее своей «Последней песней», но все еще не чужд оптимизма и потому прибавляет к ее заглавию – «может быть…» Почему он назвал ее последней? По всей вероятности, сознавая, что цикл веселых песен в годину несчастий должен смениться другими.

30 марта 1814 года союзные войска подошли к Парижу. Беранже квартировал в это время на улице Бельфон, недалеко от заставы Рошшуар. Он мог видеть отсюда весь Париж и его окрестности: агония великого города происходила перед его глазами. В пять часов вечера он с волнением следил за геройским сопротивлением группы молодых людей на холмах Сен-Шамона. Вдруг он видит: кавалерийская колонна поднимается на высоты Монмартра, вот она около мельницы и поворачивает к заставе. Он сейчас же узнал в наступавших неприятеля. Враги занимали высоты, господствующие над Парижем. Немного времени спустя замолкла ружейная и пушечная пальба. Беранже бросился на улицу, чтобы узнать, в чем дело. Повсюду несли раненых, гремели фургоны, мель кали растерянные лица. На бульваре он узнал, что герцог Рагузский подписал капитуляцию. Первое время никто не хотел верить этому известию. Народ, главным образом, рабочие, все поджидал прибытия Наполеона, и всякий раз, когда вдали, за оборонительной линией, показывался генерал на белой лошади, все с волнением кричали: «Это он, это он!» Когда стала известна сдача Парижа, эти ожидания сменились гневом. Многие требовали оружия – и в том числе Беранже. В течение ночи, – Беранже не мог найти покоя, пока она тянулась, – по городу были расклеены прокламации, извещавшие парижан о сдаче города.

С наступлением дня столицу Франции заняли союзные войска. Если это оскорбляло патриотическое чувство Беранже, то еще сильнее было его негодование при виде поведения некоторых французов. Едва ли нужно говорить, что это были сторонники дореволюционного режима, вздыхавшие по Бурбонам и мечтавшие занять хорошие места. То тут, то там в Париже мелькали уже белые кокарды и знамена, цвета семейства Бурбонов. Вступление неприятельских войск носители этих королевских знаков встречали радостными криками, а некоторые из них даже унижались до целования пыльных сапог победителей. Униженная и оскорбленная Франция для этих людей не существовала. Особенно возмутило Беранже, что эти господа не стеснялись аплодировать конвою, под прикрытием которого проводили по Парижу взятых в плен солдат Наполеона. Не меньшую боль чувствовал он при виде общего равнодушия к судьбам отечества, причину которого приписывал деспотизму Наполеона. Император, по мнению Беранже, стеснил свободу печати, лишил народ всякого влияния на дела государства, волю народа заменил своею, и потому в минуту опасности все полагались на него и только от него ожидали спасения. Вместе с падением Наполеона, казалось, падение ожидало и всю Францию.