Между тем мать Андерсена вторично вышла замуж. Новый муж ее, тоже сапожник, совсем не походил на первого. Это был простой и добрый малый очень веселого нрава. Он нисколько не вмешивался в воспитание пасынка и предоставлял ему полную свободу. Мальчик ходил в семью пастора-поэта и читал там книги, а дома занимался своим кукольным театром и упражнялся в шитье. Это было нужно для кукольного театра. Особенно нравилось ему сшивать вместе разноцветные куски материи. Мать его находила, что такое занятие может пригодиться в будущем. Она полагала, что сын ее создан быть портным; он же, со своей стороны, говорил, что будет комедиантом. С этим мать решительно не соглашалась. Она понимала под словом «комедиант» только плясунов на канате и странствующих актеров, причем ставила тех и других на одну доску.
Слова матери не производили на Андерсена никакого действия. Он продолжал делать все, что хотел, и между прочим пел по целым часам все, что приходило ему в голову. То было своеобразное пение, но прелестный голос и фантазия поэтического ребенка, вероятно, создавали при этом нечто прекрасное и оригинальное. Пел он очень часто и на улице. Особенно любил он забираться на большой камень в реке, протекавшей поблизости от их дома, и, стоя на камне, заливался своими странными песнями, как жаворонок, «упоенный зарею и светом», по выражению Франциска Ассизского. Но не одна страсть к пению играла роль в этом препровождении времени. Мальчик был очень самолюбив. Он отлично знал, что его слушают из соседних домов и сада, и это придавало ему еще больше азарта. Многие в городе обращали внимание на странного и интересного ребенка, и у него завязалось немало знакомств среди богатого населения Оденсе.
Особенно участливо относилось к нему семейство полковника Гульдберга. Сам полковник был знаком с наследным принцем Христианом, который жил в то время в Оденсейском дворце. Полковник стал первым покровителем Андерсена. Он настолько заинтересовался своим маленьким другом, что захотел свезти его к принцу Христиану, причем дал Гансу следующий совет: «Если принц спросит вас, чего вы хотите, отвечайте, что самое большое ваше желание попасть в высшую школу». Андерсен не чувствовал никакого влечения к наукам, но послушно сказал принцу то, что внушил ему его покровитель. Принц ответил не особенно ободряющим образом. Он заметил, что ученье – вещь очень трудная, что петь и хорошо говорить стихи еще не значит быть гением и что лучше бы мальчик выбрал себе какое-нибудь хорошее ремесло.
Этот совет не очень-то понравился маленькому Андерсену, мечтавшему о славе и о сказочном счастье. Таким образом, из разговора с принцем пока ничего не вышло. Поэтому мать вторично отдала Андерсена в школу. На этот раз это была школа для бедных, где учили только Закону Божьему, письму и счету. Школа была плохая, и Андерсен пробыл в ней недолго. Во время пребывания там он сочинил стихи в честь дня рождения школьного учителя и рассказывал товарищам интересные истории своего сочинения. Но рассказов этих было недостаточно, чтобы установить хорошие отношения между Андерсеном и его товарищами, завидовавшими его привилегированному положению в богатых семействах. Дело дошло до того, что в один прекрасный день, когда он вышел из школы, уличные мальчишки побежали за ним толпой с криками: «Вон идет комедиант!» Чувствительный и трусливый мальчик убежал домой, забился в угол и со слезами стал молиться Богу.
Тем временем ему шел уже четырнадцатый год. Он был высоким худощавым мальчиком с кудрявыми белокурыми волосами. Мать начинала подумывать о том, что нужно бы ее Гансу делать «что-нибудь разумное», как она выражалась. Она хотела конфирмовать его, а после отдать в портные, полагая в этом его призвание.
Для подготовки к конфирмации мать отдала Андерсена к пастору, у которого обучались дети из дворянских семейств. И сам пастор, и дети смотрели свысока на сына бедного сапожника. Пастор считал его выскочкой, товарищи сторонились. Бедный мальчик оставался постоянно один. Он нимало не завидовал богатству своих товарищей и вздыхал только по книгам, которых у них было гораздо больше, чем у него. Раз Андерсен вздумал декламировать сцену из какой-то комедии в присутствии пастора и его знакомых. Пастор строго остановил его и сказал, что если он еще раз повторит то же самое, его отправят домой. Андерсен не понял, за что на него напали. Единственным существом, относившимся к нему хорошо, была одна девочка, готовившаяся к конфирмации у того же пастора. В знак особого внимания она даже раз подарила ему розу, о чем Андерсен помнил всю жизнь с благодарностью.
На этот раз Андерсен благополучно выполнил свою задачу и конфирмовался вместе с другими. После конфирмации мать хотела отдать его в ученье к портному, но сын упросил ее этого не делать. За последние годы он накопил из денег, которые ему иногда давали, небольшую сумму в 30 риксдалеров (23 рубля). Считая себя настоящим богачом, он просил мать отпустить его в Копенгаген искать счастья, думая, что это первый город в мире.
– Что же там из тебя выйдет? – спросила его мать.
– Я сделаюсь знаменитым, – ответил мальчик и начал пересказывать ей то, что он читал в книгах про великих людей.
– Сначала они ужасно много страдают, а потом делаются знаменитыми, – заключил он.
Движимый каким-то непонятным, инстинктивным влечением мальчик со слезами и рыданиями умолял мать исполнить его желание. И мать уступила ему, предварительно посоветовавшись со знахаркой, которая сказала:
– Ваш сын сделается великим человеком, в его честь будет иллюминация в Оденсе.
Мать заплакала от радости и больше не противилась желанию сына ехать в Копенгаген.
Между тем четырнадцатилетний Андерсен составил в голове нечто вроде плана. Он не сомневался, что будет счастлив и знаменит, и думал сделаться актером. Летом, перед его конфирмацией, приезжала в Оденсе труппа актеров из Копенгагена. Они играли оперы и комедии, и Андерсен в качестве друга разносчика афиш не только видел все пьесы, но часто бывал за кулисами, перезнакомился со всеми актерами и даже исполнял раза два роли пажа и пастуха. На актеров смотрел он как на богов, а им нравился его живой и восторженный нрав. Они были с ним очень ласковы. Раньше еще его голос и способность разыгрывать наизусть целые сцены наводили его на мысль поступить на сцену, теперь же он окончательно решил, что будет актером. Андерсен слыхал, между прочим, что-то такое о балете и о копенгагенской танцовщице Шаль. Из рассказов этих он заключил, что балет еще лучше оперы и комедии, а танцовщица Шаль нечто вроде царицы. Восторженный юноша хотел поехать в Копенгаген познакомиться с ней и с ее помощью попасть на сцену. Для этого он предварительно отправился за рекомендательным письмом к старому книгопродавцу Иверсену, который знал всех приезжих актеров и должен был, по мнению Андерсена, знать также танцовщицу. Остальное не беспокоило нашего театрала. Старый Иверсен, в первый раз в жизни видевший Андерсена, с участием выслушал просьбу мальчика, но отговаривал его ехать в Копенгаген, советуя заняться каким-нибудь ремеслом.
– Это было бы большим грехом! – ответил ему Андерсен таким тоном, что старик сейчас же им заинтересовался.
Он не знал лично танцовщицы, но все-таки написал рекомендательное письмо к ней, которое и дал Андерсену. Получивши желанное письмо, Андерсен был в восторге и считал, что уже нашел ключ к счастью.
Мать уложила в узелок его пожитки, взяла ему место в дилижансе и со слезами проводила до ворот, где стояла его бабушка. В момент прощанья с матерью и с бабушкой юноша испытал большое горе, но скоро развлекся новизной места и всего, что его окружало. Полный надежд и без всяких опасений за будущее пустился он в свет со своими тридцатью риксдалерами в кармане. Когда Андерсен очутился на пароходе и оставил позади родной остров, он почувствовал одиночество, но простодушная и жаркая молитва тотчас же вернула ему спокойствие.
