– Возьми у меня в комнате фонарь и переоденься, в море пойдем.
– Сейчас? Ночью?
– Это так романтично, Женя. С любимым, на лодке, под луной. Сама говорила.
– Серый, я устала.
– Женя, я знаю. Обещаю тебе: утром задернем шторы и будем спать весь день.
– Вместе? – уточнила она, оживившись. – И на хрена нам этот тостер, да?
– Иди, одевайся, – я подхватил чемодан и потащил его за ворота.
Монах услышал мои шаги, вышел из машины, пошел навстречу. Взял у меня чемодан, уложил на заднее сиденье.
– Поедешь до скалы, она на человека с ружьем похожа…
– Знаю.
– Загонишь под нее машину и оставишь там. Ключи, естественно, тоже. Но не в замке, под сиденье положи.
– Хлопотно с тобой, – сказал он, запуская движок. – Но не скучно.
–
Женька ждала меня на причале.
– В темноте найдешь остров? – спросил я, отвязывая швертбот.
Она спрыгнула в лодку.
– В темноте… Издалека увидим. Там, наверное, над островом голубое сияние любви стоит. Не проскочим.
Я поднял парус, и мы бесшумно, без опознавательных знаков и габаритных огней, как коварные пираты, скользнули в ночное море.
Ветер был хороший, легкий и ровный – для ночной прогулки с любимой девушкой.
Она, кстати, сидела на носовой палубе, похожая изящной позой на андерсеновскую русалку где-то в далекой Дании. Я не знаю лучшего украшения для парусника, чем женская фигура. Разве что – две. Или три женские фигуры.
В море было светлее, чем на берегу. Но все равно темно.
Женька – как только она ухитрялась ориентироваться? – изредка подавала мне знаки: правее, левее, так держать, капитан, ну куда ты прешь, бестолочь…
Я зажал румпель под мышкой, достал сигареты, но спохватился – в темной морской ночи вспышка зажигалки сыграет как проблесковый огонь маяка, могут засечь его с катера. Впрочем, они сейчас победу празднуют, мещерскую водочку пьют за его здоровье, если не перепились уже.
Шли мы довольно долго, мне даже надоело бесполезно пялиться в ночь, прислушиваться к плеску волны под носом лодки…
– Вижу мачту, – тихо сказала Женька. И протянула руку вперед.
И я разглядел в этом направлении короткий белый столбик, торчащий над водой – одиноко так, безнадежно.
Впереди сгустилась тьма, собралась в плотное пятно – остров.
– Давай их напугаем, – безжалостно предложила Женька. – Они там воркуют, а мы как заорем…
Воркуют… Заорем…
Я круто переложил руль – Женька чуть не свалилась за борт от неожиданности – и пошел вокруг острова.
– Ты куда? – зашипела она. – Уснул, что ли?
Уснешь с вами. Того и гляди – навеки. Нет уж, я как дурак голову в капкан не суну. Почему – голову, в капкан ведь лапой лезут. Сплю я, что ли?
Ну и ночка. И на хрена мне все это надо?
Я подошел к острову, лодка тихо ткнулась в него носом. Женька подхватила якорек-кошку, спрыгнула на берег и заложила его меж камней.
– Сиди в лодке, пока не позову. Если выстрелю – удирай.
Я перебрался на берег. Пригляделся. Пошел, пригнувшись, по камням. Искать логово Мещерских, стало быть.
Нашел: Женька толково все объяснила. Подкрался, хотя и не совсем это прилично было. Различил две фигуры.
Интересно. Я думал, они в тревоге и заботах, сидят скорчившись и дрожа, ожидая голодной смерти, заламывая в отчаянии руки…
Как же. Они лежали в расщелине – Мещерский на спине, Вита, прижавшись к нему боком. Она перебирала, судя по движениям руки, его волосы и что-то нашептывала. Мещерский – в темноте не видно, но можно догадаться – улыбался, слушал ее милое воркование среди моря.
– Добрый вечер, – сказал я тихо. – Вы одни?
– А… Это вы? – Мещерский приподнял голову. Казалось, он не считал мое появление своевременным. – А Женечка с вами?
– С нами, – сказала Женька за моей спиной, положив подбородок мне на плечо и с интересом разглядывая нашу «сладкую парочку». – А как же! Собирайтесь, за вами морскую карету прислали. Домой пора.
Вита села, расправила одеяло на коленях, запустила пальцы в волосы. Мещерский протянул мне руки, я поковырял ключиком в замке, снял с него наручники, сказал:
– Вам пару дней надо бы не показываться на вилле. Такой у меня интерес.
– Господи, – вздохнул он, – как же с вами сложно, Алекс. Вы хоть палатку нам привезли?
– Она вам ни к чему. Сейчас мы переправим вас на берег, там ваша машина и кое-какие вещи. Поедете в город, найдете в психбольнице доктора Пшеченкова… Вы должны его знать…
Мещерский кивнул.
– …Он вас приютит на время. В палате номер шесть, для буйных. – Я никогда и никому не прощаю необоснованной критики в свой адрес. И обоснованной, кстати, тоже. – Потом я за вами приеду.
– Когда это все кончится?
– Не я это начал, – напомнил я.
– Что на вилле? Анчар жив?
– Анчар спит. Его усыпили враги, что бы он не мешал мне. А на вилле… Задержали двоих. Искателей конверта в чужих апартаментах. – Я прямо взглянул на него – никакой реакции. Даже из вежливости. – Во всяком случае, у нас потерь пока нет, а армия противника потеряла уже четырех бойцов.
– Как это? – встревожился аристократ. – Что вы имеете в виду?
– Двоих я уже перевербовал. – Я имел в виду Монаха с Монашкой. – Они работают на меня. А эти двое, – я пожал по-мещерски плечами, – ну, скажем, безвозвратные потери в стане врага. Поторопитесь со сборами, надо затемно добраться до берега.
– Да, сборы у нас солидные.
Мы покидали в лодку богатое имущество островитян и отчалили. Вита и Мещерский сели рядышком на среднюю банку и, как самые голые, накинули на плечи одеяло, блаженно замерли под ним.
Высадка десанта прошла успешно, нас не встретили на берегу грозными окриками («Стой! Стреляю! – Стою! Стреляю!») и автоматными очередями.
Я проводил Мещерских до машины, подождал, пока они оденутся.
– Вы не догадались захватить мне патронов? – спросил Мещерский, засовывая за пояс пистолет.
– Догадался. – Я протянул ему обойму, которая попалась мне под руку в прикроватной тумбочке его спальни, и пожелал счастливого пути…
Под прикрытием прибрежных скал мы добрались до виллы, заперли за собой ворота и двери (кстати, ни один из замков не был поврежден – мастер работал) и рухнули в постель.
– Шторки задерни, – успела прошептать Женька, вырубаясь. – Ты обещал…
Разбудил меня Анчар, постучав в дверь.
Я вышел к нему.
Он был смущен. И в кепке, которая высохла за ночь, но потеряла форму. Навсегда.
– Женечка здесь? – догадался Анчар. – А Князь? Тоже возвращался?
– Проспал ты своего хозяина, – упрекнул я, закуривая, чтобы скорее прогнать дурман тяжелого сна. – Увели его.
– Кто увели? – Он вздрогнул как горячий конь под шпорами.
– Не бойся, свои. Он в другом месте немного поживет. Я так решил.
– И кепок они принесли? – подозрительно спросил Анчар.
– Они, они. Кто же еще?
– А дрова кто опять развалил? – Уже не подозрительно, а грозно.
Я вздохнул, с сочувствием сообщая ему скорбную весть:
– Это ты, Анчар. Ты упал на них.
И я рассказал ему о событиях минувшей ночи, которые он безмятежно проспал. Не все, конечно, в пределах нормы.
– А теперь дай нам поспать. Ты-то выспался. Часа в два разбудишь, ладно?
– Сделать обед? Или завтрак?
– И то, и другое. По два раза.
Он блеснул зубами из-под усов. У него это по-разному получалось: то хищно, то обаятельно. Собаки ведь тоже по-разному зубы скалят: или с угрозой, или в улыбке.
Мы проспали полдня. Потом полдня завтракали и обедали. Потом посидели на берегу. Убедились, что катер убрался с нашей акватории, что небо – синее, а море – зеленое, что алое солнце опускается в него, как положено, – и пошли опять спать.
Анчар сходил за карабином и уселся в гостиной у камина с трубкой и бутылкой вина. В кепке.
– Теперь я буду вас охранять. Всю ночь, я выспался. Вы хорошо спите сегодня, – он улыбнулся. – Если сможете. Так, да?
