Да, за это придется платить. По большому счету…

Вернулся Семеныч, нашел меня на берегу. Лег рядом, стал пересыпать белый песочек из ладони в ладонь.

– Семеныч, а почему ты сразу об этом мне не сказал?

– По двум причинам. Хотел проверить свои догадки. А главное: что знают двое, знает и свинья.

Я не стал уточнять, какую свинью он имеет в виду, но понял, что он хотел этим сказать.

– А что все-таки с Нильсом?

– Кажется, я догадываюсь. Вернее - что-то такое вспоминается… - Он встал. - Завтра, Серый, не вздумай оказывать сопротивление.

– Ну да, - усмехнулся я. - У тебя ведь все схвачено.

– Все - не все, - поскромничал. - Но многое.

– Янка права - надоело здесь. Мне, Семеныч, вообще воевать надоело. Все это бесполезно. Срубишь одну башку - вместо нее две растут.

– А что делать, Серый? Это как на корабле с пробоиной. Пока воду откачиваешь, на плаву еще держишься. А чуть руки опустил - все!

– Да и хрен с ним, с кораблем этим.

– Оно так. Да ведь на этом корабле, Серый, наши любимые…

Судный день. Утро этого дня выдалось жаркое, душное - безветренное. Даже вечно суетливые морские ласточки притихли, где-то затаились. Только пальмы изредка вздрогнут, скупо вздохнут жестяными листьями и снова замрут.

Мы с Янкой сидели на берегу. Она только что искупалась и, лежа на боку, лениво пошвыривала в воду обломки кораллов. Или копалась в песке.

– Что тебе там надо?

– Жемчуг ищу.

– И много нашла?

– Мне хватит. Вот! - И Яна протянула мне выжатый тюбик зубной пасты. По кличке «Жемчуг». Мы такой пастой в своих Пеньках пользовались.

Ну что ж, еще один камешек смальты. Вдобавок к окуркам «Явы», которые мне попадались ранее.

– Как думаешь, Серый, они нас сами съедят или акул нами накормят?

– А тебе что милее?

– Акулы. Как-то естественнее. Ты только не убивай никого, ладно?

– Как получится. Может, отсюда начнем?

– Что начнем?

– Избавляться от них. Надоело, конечно, но так хочется пожить спокойно. Без них.

– Нас зовут. - Яна привстала. - Семеныч машет. Да, Серый, не хотела тебя расстраивать… Оружия в чемодане нет.

– Вот и хорошо.

– Без боя сдаешься?

– А то! Пошли, Янка. Пора им морды бить. Хоть и надоело, а надо.

Заседание Совета Федерации на этот раз было расширенным. С участием всего племени. Под баньяном.

Аборигены вольно расселись на траве и были беспечны, как птицы. Они были уверены, что решают нашу судьбу. И не догадывались, что решается их собственная судьба.

Проходя мимо них к подножию трона, я, однако, заметил в толпе не один и не два сочувствующих и одобрительных взгляда.

Мату-Ити был трезв. И потому зол и немногословен. А может, еще и потому, что сзади него не толпилась сегодня дюжина жен, а твердо стояли крепкие парни. В шортах и шлемах. Я эти шлемы знаю - такой шлем и дубинкой не возьмешь. Да и не придется, я думаю.

Мы предстали пред светлые трезвые очи вождя в полном составе. Только ренегат Понизовский находился по ту сторону баррикады. И был заметно взволнован. Это понятно - наступил его звездный час. Или последний.

– Ваш ответ, господа белые вожди? - это спросил Понизовский, без подстрочника.

– Пошел бы ты на…! - тоже открытым текстом ответил за всех Семеныч.

Вождь эти слова понял без перевода. Но в лице не изменился. Только в глазах мелькнули искорки… удовлетворения. Ему, наверное, тоже эта комедия осточертела. Скорей бы занавес давали. Да в буфет…

Мату-Ити тяжело поднялся и что-то набормотал Понизовскому прямо в ухо. Тот сделал шаг вперед и провозгласил:

– Великий вождь великого народа повелевает! Белых вождей, которые прибыли в его владения без его зова, нарушили самые строгие табу, подвергнуть суровому наказанию.

– Пороть будут? - с тревогой спросила меня Яна. - Я не дамся.

– У меня вопрос к высокому суду. - Семеныч сделал шаг вперед. - Нельзя ли уточнить - что мы там такое, какие особые табу нарушили? Ты, Серега, не стесняйся, шпарь по заученному.

– Запросто. Нарушили брачный обычай - это раз. И нарушили табу на размножение.

– Врешь, крысенок! С кем это мы тут размножались?

– Речь идет о молодожене. Его юная супруга находится на первом месяце беременности.

Легкий шелест пробежал над головами аборигенов. Это понятно - беременность на острове, несомненно, трагедия. При любом раскладе.

– А Нильс здесь при чем? Мало ли от кого она дитя нагуляла? У вас тут нравы простые.

– Не смейте оскорблять честь моей супруги и мое достоинство! - вдруг попер Нильс на Семеныча. - Я признаю себя отцом!

– Ну и дурак, - сказала Яна. - Алименты кокосами будешь платить?

Шантаж. Грубый, глупый и совершенно бессмысленный.

Но я ошибся. В отношении последнего.

– По обычаю нашего племени, - медленно и раздельно проговорил Понизовский, - человек, нарушивший табу бездетности, подлежит сбрасыванию в Акулью лагуну с предварительным снятием скальпа.

– Я готов, - с достоинством ответил Нильс. И даже нашел в себе силы пошутить. - Но вот с моим скальпом, с его снятием, у вас будут проблемы. - И он, обнажив голову, звонко шлепнул себя по обильной лысине.

Понизовский холодно взглянул на него и с некоторой брезгливостью произнес:

– А при чем здесь твоя лысина, дед? Закон суров, но справедлив. Скальп снимают перед кормлением акул с провинившейся женщины. А провинившегося мужика изгоняют с острова. Верхом на пальмовом стволе. Или высаживают на Камень покаяния.

Признаться, я тут немного струхнул. Кто знает этих аборигенов. А у Нильса подкосились ноги.

В тот же миг на наших руках защелкнулись наручники. И сделано это было вполне профессионально.

Я взглянул на Семеныча, он не дрогнул лицом. Все идет как надо. Как надо нам, а не им. Да, я бы предпочел дружить с Семенычем. А вот они этого не знают.

Меня больше всего беспокоило, как обойдутся с Яной. Врагов у нее здесь, среди половых охотников, накопилось много. Но Яну быстро окружили женщины во главе с Авапуи и увели куда-то в глубь острова.

А нас, немилосердно подталкивая, привели в «па». Широко распахнули дверь из досок, пихнули внутрь. Я успел осмотреться - длинное здание вполне европейского типа, похожее на пакгауз, несколько входных дверей. В одну из них нас и втолкнули. Заперев за нами дверь на засовы из железного дерева.

Что-то вроде захламленной кладовки. В углу - драные корзины, мешки из синтетики, пустые бутылки и банки. Под потолком узкая щель. Вся обстановка.

Нильс тяжело плюхнулся на пол.

– Это я во всем виноват! Но в чем, друзья мои? Бедная Маня.

– Да и тебе не поздоровится, - утешил его Семеныч. - Куда ты поплывешь на бревне? - Семеныч сел с ним рядом, откинулся спиной на кучу корзин. - Отдыхайте, ребята. Ночью потрудиться придется. - Он гибко, по-змеиному, изогнулся, и скованные сзади руки оказались впереди. Пошарил под корзиной, достал сигареты. - Покурим, Серый. А Ильичу не дадим - это он во всем виноват. Мы закурили.

– Слушай, Семеныч, а этот хрен Ахунуи, он может успеть, нет?

– Не может. Он сейчас в море болтается. Без руля и без ветрил. Я с движком его катера поработал, мили на две его хватило. И вообще, его течением сюда вернет. Если его Тупапау не съест.

Нильс горестно прислушивался, молча страдал.

Долго не темнело. А когда стемнело, Семеныч из-под той же корзины достал ключик, отомкнул мои наручники, а я следом - его и Нильса.

– Здорово, - сказал Нильс. - А дальше?

– А дальше, Ильич, - доставая все оттуда же оружие, сказал Семеныч, - посидишь здесь, молча. Нас дождешься. Мы за Янкой сходим.

Мы быстро раскидали корзины и выбрались подкопом за ограду «па». Оценили обстановку. Невдалеке теплился костер - возле него лежали двое. Третий прохаживался вдоль ограды. На плече его висел автомат.

Обменялись с Семенычем взглядами и кивками. Расползлись в разные стороны, как черви после дождя.

Луна еще не взошла, выбиралась где-то вдали из морской пучины.