Смеркалось. Пар струился синий,

Кругом царила тишина;

Мерцали звезды над пустыней,

Всходила медленно луна.

Брегов сожженные стремнины

На дно сбегают крутизной,

Спирая узкую долину

Двойной отвесною стеной.

Внизу кресты, символы веры,

Стоят в обрывах здесь и там,

И видны странника очам

В утесах рытые пещеры.

Сюда со всех концов земли

Бежав мирского треволненья,

Отцы святые притекли

Искать покоя и спасенья.

С краев до высохшего дна,

Где спуск крутой ведет в долину,

Руками их возведена

Из камней крепкая стена,

Отпор степному сарацину.

В стене ворота. Тесный вход

Над ними башня стережет.

Тропинка вьется над оврагом,

И вот, спускаясь по скалам,

При свете звезд, усталым шагом

Подходит странник к воротам.

«Тебя, безбурное жилище,

Тебя, познания купель,

Житейских помыслов кладбище

И новой жизни колыбель,

Тебя приветствую, пустыня,

К тебе стремился я всегда!

Будь мне убежищем отныне,

Приютом песен и труда!

Все попечения мирские

Сложив с себя у этих врат,

Приносит вам, отцы святые,

Свой дар и гусли новый брат!»

«Отшельники Кедронского потока,

Игумен вас сзывает на совет!

Сбирайтесь все: пришедший издалека

Вам новый брат приносит свой привет!

Велики в нем и вера и призванье,

Но должен он пройти чрез испытанье.

Из вас его вручаю одному:

Он тот певец, меж всеми знаменитый,

Что разогнал иконоборства тьму,

Чьим словом ложь попрана и разбита,

То Иоанн, святых икон защита —

Кто хочет быть наставником ему?»

И лишь назвал игумен это имя,

Заволновался весь монахов ряд,

И на певца дивятся и глядят,

И пробегает шепот между ними.

Главами все поникнувши седыми,

С смирением игумну говорят:

«Благословен сей славный Божий воин,

Благословен меж нас его приход,

Но кто же здесь учить того достоин,

Кто правды свет вокруг себя лиёт?

Чье слово нам как колокол звучало,

Того ль приять дерзнем мы под начало?»

Тут из толпы один выходит брат;

То черноризец был на вид суровый,

И строг его пытующий был взгляд,

И строгое певцу он молвил слово:

«Держать посты уставы нам велят,

Служенья ж мы не ведаем иного! —

Коль под моим началом хочешь быть,

Тебе согласен дать я наставленье,

Но должен ты отныне отложить

Ненужных дум бесплодное броженье;

Дух праздности и прелесть песнопенья

Постом, певец, ты должен победить!

Коль ты пришел отшельником в пустыню,

Умей мечты житейские попрать,

И на уста, смирив свою гордыню,

Ты наложи молчания печать!

Исполни дух молитвой и печалью —

Вот мой устав тебе в новоначалье».

Замолк монах. Нежданный приговор

Как гром упал средь мирного синклита.

Смутились все. Певца померкнул взор,

Покрыла бледность впалые ланиты.

И неподвижен долго он стоял,

Безмолвно опустив на землю очи,

Как будто бы ответа он искал,

Но отвечать недоставало мочи.

И начал он: «Моих всю бодрость сил,

И мысли все, и все мои стремленья —

Одной я только цели посвятил:

Хвалить творца и славить в песнопенье.

Но ты велишь скорбеть мне и молчать —

Твоей, отец, я повинуюсь воле:

Весельем сердце не взыграет боле,

Уста сомкнет молчания печать.

Так вот где ты таилось, отреченье,

Что я не раз в молитвах обещал!

Моей отрадой было песнопенье,

И в жертву ты, Господь, его избрал!

Настаньте ж, дни молчания и муки!

Прости, мой дар! Ложись на гусли, прах!

А вы, в груди взлелеянные звуки,

Замрите все на трепетных устах!

Спустися, ночь, на горестного брата

И тьмой его от солнца отлучи!

Померкните, затмитесь без возврата,

Моих псалмов звенящие лучи!

Погибни, жизнь! Погасни, огнь алтарный!

Уймись во мне, взволнованная кровь!

Свети лишь ты, небесная любовь,

В моей ночи звездою лучезарной!

О мой Господь! Прости последний стон,

Последний сердца страждущего ропот!

Единый миг – замрет и этот шепот,

И встану я, тобою возрожден!

Свершилось. Мрака набегают волны.

Взор гаснет. Стынет кровь. Всему конец!

Из мира звуков ныне в мир безмолвный

Нисходит к вам развенчанный певец!»

В глубоком ущелье,

Как гнезда стрижей,

По желтым обрывам темнеют пустынные кельи,

Но речи не слышно ничьей;

Все тихо, пока не сберется к служенью

Отшельников рой;

И вторит тогда их обрядному пенью

Один отголосок глухой.

А там, над краями долины,

Безлюдной пустыни царит торжество,

И пальмы не видно нигде ни единой,

Все пусто кругом и мертво.

Как жгучее бремя,

Так небо усталую землю гнетет,

И кажется, будто бы время

Свой медленный звучно свершает над нею полет.

Порой отдаленное слышно рычанье

Голодного льва;

И снова наступит молчанье,

И снова шумит лишь сухая трава,

Когда из-под камней змея выползая

Блеснет чешуей;

Крилами треща, саранча полевая

Взлетит иногда. Иль случится порой,

Пустыня проснется от дикого клика,

Посыпятся камни, и там, в вышине,

Дрожа и колеблясь, мохнатая пика

Покажется в небе. На легком коне

Появится всадник; над самым оврагом

Сдержав скакуна запененного лёт,

Проедет он мимо обители шагом

Да инокам сверху проклятье пошлет.