Мне все равно – и что меня

Всегда как цепь к земле тянуло,

Исчезло все с тревогой дня,

Все в лунном блеске потонуло…

Куда же мысль унесена?

Что ей так видится дремливо?

Не средь волшебного ли сна

Мы едем вместе вдоль обрыва?

Ты ль это, робости полна,

Ко мне склонилась молчаливо?

Ужель я вижу не во сне,

Как звезды блещут в вышине,

Как конь ступает осторожно,

Как дышит грудь твоя тревожно?

Иль при обманчивой луне

Меня лишь дразнит призрак ложный

И это сон? О, если б мне

Проснуться было невозможно!

Как чудесно хороши вы,

Южной ночи красоты:

Моря синего заливы,

Лавры, скалы и цветы!

Но мешают мне немножко

Жизнью жить средь этих стран:

Скорпион, сороконожка

И фигуры англичан.

Обычной полная печали,

Ты входишь в этот бедный дом,

Который ядра осыпали

Недавно пламенным дождем;

Но юный плющ, виясь вкруг зданья,

Покрыл следы вражды и зла —

Ужель еще твои страданья

Моя любовь не обвила?

Приветствую тебя, опустошенный дом,

Завядшие дубы, лежащие кругом,

И море синее, и вас, крутые скалы,

И пышный прежде сад – глухой и одичалый!

Усталым путникам в палящий летний день

Еще даешь ты, дом, свежительную тень,

Еще стоят твои поруганные стены,

Но сколько горестной я вижу перемены!

Едва лишь я вступил под твой знакомый кров,

Бросаются в глаза мне надписи врагов,

Рисунки грубые и шутки площадные,

Где с наглым торжеством поносится Россия;

Всё те же громкие, хвастливые слова

Нечестное врагов оправдывают дело.

Вздохнув, иду вперед; мохнатая сова

Бесшумно с зеркала разбитого слетела;

Вот в угол бросилась испуганная мышь…

Везде обломки, прах; куда ни поглядишь,

Везде насилие, насмешки и угрозы;

А из саду в окно вползающие розы,

За мраморный карниз цепляясь там и тут,

Беспечно в красоте раскидистой цветут,

Как будто на дела враждебного народа

Набросить свой покров старается природа,

Вот ящерица здесь меж зелени и плит,

Блестя как изумруд, извилисто скользит,

И любо ей играть в молчании могильном,

Где на пол солнца луч столбом ударил пыльным…

Но вот уж сумерки; вот постепенно мгла

На берег, на залив, на скалы налегла;

Все больше в небе звезд, в аллеях все темнее,

Душистее цветы, и запах трав сильнее;

На сломанном крыльце сижу я, полон дум;

Как тихо все кругом, как слышен моря шум…

Тяжел наш путь, твой бедный мул

Устал топтать терновник злобный;

Взгляни наверх: то не аул,

Гнезду орлиному подобный;

То целый город; смолкнул гул

Народных празднеств и торговли,

И ветер тления подул

На Богом проклятые кровли.

Во дни глубокой старины

(Гласят народные скрижали),

Во дни неволи и печали,

Сюда Израиля сыны

От ига чуждого бежали,

И град возник на высях гор.

Забыв отцов своих позор

И горький плен Ерусалима,

Здесь мирно жили караимы;

Но ждал их давний приговор,

И пала тяжесть божья гнева

На ветвь караемого древа.

И город вымер. Здесь и там

Остатки башен по стенам,

Кривые улицы, кладбища,

Пещеры, рытые в скалах,

Давно безлюдные жилища,

Обломки, камни, пыль и прах,

Где взор отрады не находит;

Две-три семьи как тени бродят

Средь голых стен; но дороги

Для них родные очаги,

И храм отцов, от моха черный,

Над коим плавные круги,

Паря, чертит орел нагорный…

Где светлый ключ, спускаясь вниз,

По серым камням точит слезы,

Ползут на черный кипарис

Гроздами пурпурные розы.

Сюда когда-то, в жгучий зной,

Под темнолиственные лавры,

Бежали львы на водопой

И буро-пегие кентавры;

С козлом бодался здесь сатир;

Вакханки с криками и смехом

Свершали виноградный пир,

И хор тимпанов, флейт и лир

Сливался шумно с дальним эхом.

На той скале Дианы храм

Хранила девственная жрица,

А здесь над морем по ночам

Плыла богини колесница…