Валерий Гусев родился в 1941 году. В настоящее время является исполнительным секретарем Московской ассоциации детективного романа. Книги В. Гусева хорошо известны широкому кругу читателей. Среди них - «Шпагу князю Оболенскому», «Остановить ветер», «Вольный стрелок», «Волчара»…

А уж теперь - ходу! Теперь главное - убраться отсюда живым. И желательно - относительно здоровым. Тебя-то уж, Серый, бывшие коллеги хорошо приласкают, если достанут. И далеко не потащат, в первом же подъезде шлепнут, Но сперва душу отведут - вдоволь прикладами погладят…

Вдоль коридора снова ринулся шквал автоматного огня. Пули сбивали дверные ручки, молотили плафоны, рикошетили от пола и стек, злобно впивались в потолок, все превращая в ядовитую пыль, бушующее крошево обломков и осколков.

Сейчас рванутся волкодавы. Я вскинул руку с «вальтером», вдоль стены без счета и прицела, не жалеючи, выпустил почти всю обойму, чтобы выгадать нужное мне мгновение. Неясные фигуры в касках и бронежилетах в конце коридора мгновенно исчезли, словно влипли в стены и в пол, - и я нырнул в дверь.

Сзади послышался азартный вопль: «Дави его, Кудряш, дави краснозадого!», стукнула в пол к покатилась граната. Взрывом захлопнуло за мной дверь.

Дети Подземелья - две вежливые девчушки в простеньких курточках и брючках - спокойно ждали внизу. Одна из них взяла меня за руку, и, оглядываясь, они повели меня за собой.

Мы спускались какими-то лестницами, ныряли в какие-то низкие проемы, открывали какие-то двери. Мы шли то в темноте - и девочки зажигали запасливо прихваченный огарок свечи, то бесконечным тоннелем, освещенным рядом тусклых лампочек, развешанных с равными промежутками, - и тогда девочки заботливо гасили свечу. Иногда под ногами был ровный бетонный пол, иногда - хлам и отбросы, порой тянулись какие-то ржавые рельсы; иногда - вода, по колена, по пояс, по грудь, по шею, и девочки висли на мне, задирая головки, а я поднимал повыше свой «вальтер», чтобы не попала в него вода. Иногда слышался какой-то ритмичный гул, и под ногами дрожало и сыпалось сверху или хапало за шиворот («Метро», - шептали девочки); иногда между нами шныряли громадные крысы, и мы дружно вздрагивали от омерзения. Р1ногда далеко впереди или в боковых проходах мелькали тени каких-то людей, и я машинально вскидывал пистолет, но не стрелял - тени молча растворялись то в свете, то во мраке.

Юные диггеры чувствовали себя здесь как дома, деловито советовались, раза два поспорили, останавливались, что-то прикидывали и принимали решение, - и мы шли все дальше и. дальше - то в ярком или неясном свете, то в темноте или во мраке.

Я совершенно потерял ориентировку, да и не пытался запомнить наш путь, я все еще был там, наверху, все еще сражался отчаянно, безнадежно…

В каком-то коллекторе мы наконец остановились у колодца. Под ногами хлюпало. Знобило от мокрой одежды. Было тихо, слышалось только наше дыхание и потрескивание фитилька свечи.

Засунув пистолет сзади за пояс, я взобрался по ржавым скобам, прислушался.

– Девочки, - тихо сказал я, приподнимая крышку люка, - если через пять минут я не вернусь за вами, сразу же уходите и ищите другой выход, подальше отсюда. Спасибо вам…

– Пожалуйста, - вежливо отозвались они.

Я сдвинул чугунный блин и осторожно высунул голову, готовый мгновенно нырнуть вниз. Но, когда в мои отвыкшие от света глаза яростно ударил луч осеннего солнца, я зажмурился. И в этот момент во двор, где находился люк, въехал микроавтобус, А за ним милицейский «уазик».

Из распахнутых дверей автобуса выбросились парни с автоматами. Трое. И побежали прямо на меня. Потому что из окна дома кто-то злорадно закричал: «Вон еще один, крысенок фашистский! Держи его!»

Сорваться вниз я бы еще успел, но там, задрав мордашки, стояли и ждали моего сигнала девочки. В узком проходе одной гранаты - брошенной в люк, хватило бы нам вполне. На всех троих.

Я резко подтянулся, выскочил и бросился им навстречу. Качнулся в сторону, сбил первого, который уже вскинул было автомат, поймал его оружие и уже был готов свалить очередью остальных, но из автобуса раздался знакомый веселый голос:

– Серый! Не стреляй - свои! - на подножке, раскинув руки, улыбался Слава-КПСС. - Давай сюда! В темпе!

Вот этого я никак не ожидал. Быстро же он опять перекинулся, Ну к хрен с ним. - Главное - выбраться. Свести счеты. Не побрезгую ради этого и Славой. Потом отмоюсь… Покаюсь…

Я опустил автомат к пошел к автобусу.

– Купался? - спросил Слава, протягивая руку.

У меня не было сил ответить, я только кивнул и отдал ему автомат. Он сразу же передал его кому-то в автобус и посторонился, пропуская меня.

В салоне было полно людей: раненых, избитых, в грязной к окровавленной одежде. Они лежали в проходе, на задней площадке, на сиденьях. Кое-кого я узнал: одного депутата, двоих ребят из охраны здания. Но я не понял, что это значит, я подумал, что в автобус собрали раненых,

– Закуривай, все позади, - Слава протянул мне сигареты.

Я к тут не очнулся: ведь если Славе приходилось угощать куревом, он никогда не отдавал всю пачку в чужие руки. А сейчас буквально сунул мне ее. И Серый купился на такой пустяк. И взял пачку, и стал доставать из нее сигарету.

Все было разыграно точно, в расчете на дурака Серого: сзади накинули и защелкнули наручники.

Я не завыл только потому, что сил на это не было.

Стоящий за спиной рывком повернул меня к себе и профессионально обыскал. Это был тот, у кого я выбил оружие. Теперь он отыграется. Он раскрыл мое удостоверение, посмотрел его и ударил меня корочками по носу, как проигравшего в карты.

– Ваш? - спросил он Славу.

– Наш, - радостно подтвердил тот. - Яркая птица, из лучших. У него наград и поощрений больше, чем у тебя телок.

– Ничего, я его обгоню. По телкам уж точно. Отбегался. - И ударил меня ногой в пах. - Стоять, сука, не гнуться! - Добавил кулаком в лицо.

Я отлетел от него и, приложившись спиной к металлическому поручню, вскрикнул от неожиданной боли в пояснице. Этот опытный шмональщик сразу сообразил, в чем дело, выдернул у меня из-под свитера пистолет, подбросил на ладони:

– Интересная машинка.

– Ты ее, Шурик, в Кирилловку забери, на свою фазенду, - хмыкнул развалившийся на сиденье громила, что-то потягивая из горлышка. - Машкиных кобелей гонять будешь.

Ревнивый «фазендеро» приблизил ко мне потное лицо с красными веками, из которых торчало по две-три белых реснички:

– Тебе где ее выдавали, курва? В гестапе? Ты кто - Штирлиц, что ли? Или папашка Мюллер?

– Фашист он, - лениво произнес громила и рыгнул. - Красный, коричневый. Всякий. Зубы на Россию точит, мразь!

– Больше не будет. - «Фазендеро» ударил меня рукояткой пистолета по челюсти. - Нечем теперь кусаться.

Я не удержался на ногах и на мгновение потерял сознание. Очнулся от пинка в ребра. Надо мной висело широкое тупое лицо: злобные прозрачные глазки, ощеренный рот, из которого разило разве что не дерьмом.

– Ты что мокрый, сука? Ты чью кровь на себе замывал? Братанов наших? - Сказал бы уж - «корешей». Каждый вопрос сопровождался ударом. Он все больше заводился, набирал обороты, вгонял себя в истерику. Ему, уставшему от крови, надо было раскачать себя на «праведный гнев». «И тогда, в азарте, уже не остановится, забьет», - тоскливо подумал я. И решил молчать, будто в полуобмороке.

– Что ж ты, сволочь, на своих пошел? А еще присягу давал!

– Ну не тебе же, - все-таки пробормотал я, царапая язык осколками зубов. И снова получил ботинком по ребрам.

– Во, падаль! То молчит, то разговаривает. Слава, куда его? Или здесь кончить?