В круге первом (мемуары)

[1975 г.]

Мать Сэнди – маленькая, бойкая, крикливая, – командовала прачечной на соседней улице. Где-то раз в месяц Сэнди скреблась в мою дверь:

– Мамка сегодня опять не в духе – газетой дерется.

Она оставалась ночевать, и мы трепались до утра – о друзьях, мужиках и о наших странах.

У ее родины было впечатляющее прошлое – когда-то Империя Кхмеров простиралась почти на весь Индокитай. Но солнце Камбоджи закатилось в пятнадцатом столетии. Тайские воины на боевых слонах растоптали империю. Три века средневековой тьмы сменились веком колониальным. Французы выторговали Камбоджу у тайского короля как связку бананов. А потом пришли бледнолицые люди с пушками – высшая раса, японцы. Но и их сдуло ветром перемен.

Независимость 1953 года, дележки престола и портфелей… США с Советским Союзом перетягивали страну каждый на свою сторону: американцы – чтобы громить соседний Вьетнам, русские – чтобы прикармливать Вьетконг. Оружие и деньги потекли в Камбоджу и унавозили почву до такой степени, что началась гражданская война.

Правительство шаталось, граждане не знали, куда бежать и где прятаться. В 1975 году к столице подошло войско товарища Пол Пота – тихого человека с мертвыми глазами. Драные штаны, соломенные шляпы, на груди – автомат советского производства – красные кхмеры!

Пол Пот верил в коммунизм и немногого желал для себя. Он хотел сделать народ счастливым. Первым делом приказал выгнать жителей из городов. Ибо доподлинно известно – в городах все зло: деньги, торговля и дух эксплуатации. Людям сказали, что американцы собираются бомбить жилые кварталы и нужно срочно уезжать в деревню. Через несколько дней дороги были запружены беженцами. Это был еще один способ подчинить себе население: еды у горожан не было, и они вынуждены были идти на службу к красным кхмерам: за горсть риса, за глоток воды для детей.

Мать Сэнди вместе с другими женщинами попала в деревню, в загон, где держали буйволов. Их разделили на трудовые бригады и отправили на рисовые поля. Лекарства – запрещены. Чтение – запрещено. Смотреть невесело тоже запрещается. Наказание одно – смерть. Сезон посадки риса всегда совпадал с новым витком террора. Начальство составляло списки: жены бывших военных, родственницы вьетнамцев, агентши империализма… Отобранных сгоняли во двор – вместе с детьми, кормили до отвала, потом сажали на телеги и увозили. Оставшимся говорили, что это перевод в другую деревню. Но все знали, что пункт назначения – общая могила в джунглях.

Надсмотрщиками на рисовых полях были дети – двенадцати-тринадцати лет. Их еще не успела растлить буржуазная бесовщина, и потому Пол Пот доверял им. Мама Сэнди помнила такого мальчика – гладил автомат, как кошку. А у самого сопля до губы.

Когда режим пал, непонятно было, что делать с этими зверенышами. Под уголовную ответственность они не попадали – как-никак несовершеннолетние (с послужным списком в сотню трупов). Сейчас им по сорок с копейками лет. Ничего – живут себе спокойно.

Мальчики-надсмотрщики как-то поспорили на заключенных: кто выиграет, получает «команду» противника для расстрела. Мать Сэнди трое суток пряталась среди трупов. Там же, на раскисшем от воды поле, родила дочь. Потом было бегство в Таиланд. Ночами, когда стражи революции спали, сотни теней выходили из джунглей и брели на северо-запад, к спасительной границе. Оттуда по беженской квоте Сэнди с мамой попали в США.

Через три года вьетнамские войска сковырнули Пол Пота, и он со своей дрянь-армией отступил в джунгли. За время правления красные кхмеры истребили четверть счастливого народа Камбоджи.

Пол Пот умер, сидя под домашним арестом: его соратники решили, что с них хватит причуд старичка и заперли его под замок. Все, что от него осталось, – это десятки тысяч мин на рисовых полях, на которых до сих пор подрываются буйволы и деревенские ребятишки.

Женитьба

[16 декабря 2005 г.]

Я долго думала, в чем мне пойти на свадьбу. Фасон первого свадебного платья я подглядела на пластинке «Царевна-лягушка» – с боярскими рукавами и стоячим воротником. Перед самой церемонией Леля погладила мне подол и оставила рыжий треугольный след на самом неприличном месте.

– Не расстраивайся! – утешала меня мама. – Мы сюда бантик пришьем. Или передничек повяжем: ничего не будет видно.

Но ни банты, ни передники не вписывались в боярский стиль, и я до вечера проходила с букетом, загораживая «срамоту».

С Лукой мы женились в футболках, на которых были нарисованы свадебное платье и костюм. Было очень удобно – при калифорнийской жаре.

В третий раз я выходила замуж в смокинге – точно таком же, как у жениха.

– Всю жизнь ощущала себя мужчиной, – говорила я будущей свекрови. – Мы с Максом решили, что мне необходима операция по перемене пола. Только это отделяет нас от подлинного счастья. Обещайте, что будете называть меня «сынок»! Это нас так сблизит!

Наряд для четвертой свадьбы у меня так и не придумался. В конце концов я решила ограничиться значком на лацкане: «Отличник культурного шефства над ТМ». «ТМ» означало тамбовскую милицию, но я расшифровала надпись по-другому: «Отличник культурного шефства над текущим мужем».

По дороге в Лас-Вегас мы с женихом поругались. Все началось невинно: Зэк рассказывал мне про родителей – немецких иммигрантов, перебравшихся в Новую Зеландию.

– Это все дедушка устроил, – сообщил Зэк. – Он был удивительным человеком – героем войны, летчиком. У нас до сих пор его ордена хранятся.

Я напряглась.

– Прости, а за что ему дали ордена?

– Ну я же тебе говорю! Он во время Второй мировой на Восточном фронте был. Двадцать шесть русских самолетов сбил. О нем даже в газете писали.

– Фашист был твой дедушка! – разъярилась я.

Мы подрались, и Зэк огреб и за Минск, и за Смоленск, и за каждый из дедушкиных орденов. «Нашим», правда, тоже досталось: враг оборонялся, и я получила фотоаппаратом по лбу.

– Капитан, тут драка! – орала стюардесса, пытаясь нас разнять. – Вызовите полицию к траппу!

Заслышав о полиции, я тут же утихомирилась.

– Это мы играем.

– Репетируем, – подтвердил Зэк. – Я вообще-то актер. Вы смотрите сериал «Скорую помощь»? Я там под капельницей умер.

– Мы жениться едем.

В качестве доказательства я обняла Зэка.

Стюардесса посмотрела на нас, как на больных, но про полицию больше не вспоминала.

– Не пойду за тебя! – шипела я. – Кевин меня не предупреждал, что ты нацист.

– Я не нацист, я дедушку люблю! – отозвался Зэк.

Отказываться от свадьбы было жалко. Я уже запланировала, как буду хвастаться перед Мелиской новым мужем. К тому же я заказала по Интернету свадебный экипаж: настоящую карету, кучера и пару скакунов – серых в яблоко.

Мысль о свадебном экипаже волновала меня с юных лет. Бабушка рассказывала, как она ехала расписываться на лучшем мерине города Порхов. Мерин был старый, но парторг написал на его шкуре «Вперед к коммунизму», и это сразу придало лошадке презентабельный вид.

– Замуж надо не выходить, а выезжать, – учила меня бабушка. – Чтоб люди взглянули и подумали: «Ну и королевишна!»

Я посмотрелась в карманное зеркальце: из-за шишки на лбу я стала напоминать молодого единорога. Зэк молчал: наверное, думал о депортации.

– У меня вообще-то сюрприз для тебя заготовлен, – сказал он мрачно. – Чтобы свадьба надолго запомнилась. Что с ним делать будем?

Я подумала еще чуть-чуть.

– Хрен с тобой. Замуж выйду, сюрприз получу и все – чтоб духу твоего рядом не было!

Зэк благодарно шмыгнул носом.

– Прости за шишку. Я не хотел.

Мы закатились в свадебное бюро графства и получили лицензию на брак.

Я сверилась с часами: было без пяти восемь.

– Пошли, сейчас будем кататься в карете, – сказала я мужу. – Я заказала нам самых навороченных скакунов Лас-Вегаса.

Зэк тоже посмотрел на часы.

– А куда ты хочешь поехать?

– Без разницы.

– Тогда поедем к моему сюрпризу. Я его на девять назначил.