Мама достает из сумки блокнот и очки и включает свет.

– Я сейчас все это запишу!

На листке появляется крупный заголовок: «За последние двадцать лет выяснилось, что…»

Мы не виделись целый год и вроде бы должны говорить о важном. Но вместо этого мы вспоминаем всякую ерунду, спорим и хохочем. Нам просто хорошо вместе.

Мама старательно пополняет свой список:

Выпендриваться целлофановым пакетом с картинкой глупо.

Фотографировать, снимать фильмы, петь и писать книги может любой дурак.

Гражданский брак – это не смертельно.

Когда жена зарабатывает больше мужа – это нормально.

Секс до брака – тоже нормально.

Импорт бывает некачественным.

Если лямка от лифчика выглядывает из-под футболки, то это сексуально.

Кассетный магнитофон, даже если он видео, – не стоил наших слез.

Жизнь без Интернета и сотового телефона невозможна.

Арабы и кавказцы кажутся опасней, чем сигареты (хотя у нас гораздо больше шансов умереть от рака, чем от бомбы террориста).

Выборы президента Америки интересней наших собственных выборов.

За границей тоже люди живут.

Нефть – кровь экономики.

В русском языке появились такие словечки, как «голубой», «круто», «приколись», «сисадмин», «олигарх» и «суверенная демократия».

Владение валютой и порнокассетами ненаказуемо.

Человек имеет право быть пидорасом.

Капиталист – это звучит гордо.

Загорать – вредно.

Медицина может творить чудеса: исправлять зрение, увеличивать грудь, превращать бабушек в моложавых мадам, растить детей в пробирках и делать пересадку всего, кроме мозгов.

Рожать можно и в сорок лет. А некоторым – даже в пятьдесят.

Земля очень маленькая. Долететь из Москвы до Лос-Анджелеса можно за то же время, что доехать на поезде из Нижнего Новгорода до Санкт-Петербурга.

Автомобиль – это не роскошь, а средство передвижения.

Смотреть сериалы немного стыдно. Поэтому если смотришь, нужно всегда извиняться и говорить, что это «от нечего делать».

Религия – это не опиум для части народа.

В СССР секс БЫЛ!

Отсутствие школьной формы не влияет на успеваемость.

Братства народов не существует.

Джинсы все-таки не стоит надевать в театр.

Пейджер – это рекордсмен по переходу от новейшего достижения прогресса до антиквариата.

Бананы стоят меньше помидоров.

L’Oreal – это дешевая косметика.

40 сортов сыра в магазине и 100 телеканалов – это не миф. Так действительно бывает.

Печатать фотографии не имеет смысла.

Китай – это мировая промышленность,

Япония – это высокие технологии,

Франция – это мода и туризм,

США – это Голливуд, наука и экспорт, блин, демократии,

Германия – это хорошие автомобили,

Италия – это сантехника и обувь,

Египет и Турция – это дешевые курорты и немножко терроризма,

Ирак – это много терроризма,

Индия – это Болливуд и дешевые программисты,

Англия – это страна, где живут российские олигархи,

Россия – это газ, нефть, а также ученые и невесты на экспорт,

Афганистан – это бывшая штаб-квартира Осамы бен Ладена,

Израиль – это постоянные проблемы с арабами,

Украина – это оранжевая революция и постоянные проблемы с газом,

Белоруссия – это постоянные проблемы с Лукашенко,

Туркмения – это вообще полный мрак.

Чтобы развалить Союз, врагам потребовались три вещи: чтобы СССР разорился на Афганской войне, чтобы цены на нефть рухнули до минимума и чтобы на черном рынке появились пиратские видеофильмы.

Последний пункт расстраивает маму, и она бросает писать.

Дамское счастье

[20 ноября 2005 г.]

Каждое воскресенье Леля исправно ходит в церковь. У нее там подружки, клиенты и благотворительная деятельность. Нам с мамой тоже велено прийти: Лелино общество милосердия собралось печь блины и ему требовались рабочие руки.

– Блины будем продавать после службы в трапезной, – сказала Леля. – А весь сбор перечислим в псковский детдом.

Когда моя сестра начинает творить добро, мне хочется запереть ее в туалете. Она настолько вжилась в роль общественной руководительницы, что даже с угодниками разговаривает в приказном тоне. «Моли Бога о мне, святый угодниче» у нее звучит как «Упал-отжался».

– Не пойду! – бурчала я. – А то Лелька припашет меня посуду мыть во славу Божию.

– А как же дети? – возмутилась мама. – Им надо помогать!

В конце концов мама сказала, что сама будет и печь, и мыть и что от меня требуется только довезти ее до церкви.

Разумеется, Леля забрала маму себе, а меня поставила переворачивать блины.

Кухня при трапезной огромная. Благотворительницы – в основном бабки за семьдесят – носятся по ней в добродетельном угаре. Время от времени кто-то из них подходит ко мне попробовать блинчик и пообщаться.

Я пользуюсь у них огромным авторитетом: во-первых, я Лелина сестра, а во-вторых, я знаменитый русский писатель. Про писателя мама им наврала еще в свой первый приезд, и с тех пор я купаюсь в лучах приходской славы.

Бабки у нас интересные: многие из них – потомки белогвардейской эмиграции.

– А папа мой краснодеревщиком был, – рассказывает Маняша – седая, пышная, как сливочный торт. – Денег приносил много, но постоянно играл. Маменька, бывало, придет домой, а грузчики мебель выносят – папа опять продулся. Она хлоп задом на сундук и не слезает, пока они не уйдут. Так и сидела до вечера: кругом голые стены, на полу ребятишки, а она – на сундуке. Ближе к ночи опять подводы по мостовой стучат. Папа вбегает: «Тащите все обратно! Я отыгрался!»

Бабки ревниво оттирают друг друга от моей персоны.

– Я видела, к вам Маняша подходила, – говорит вдовствующая княгиня Дуся. – Так вы не верьте ни одному ее слову. Папашка ее не краснодеревщиком, а китайцем был. И за всю жизнь разве что в ящик сыграл.

Через десять минут Маняша вновь возвращается к плите.

– Ты всегда меня ненавидела, потому что я раньше замуж вышла!

– Да за кого?! За бейсболиста! А мой муж – князь, с ним сам Георг Пятый разговаривал!

– И чего он тебе оставил, кроме княжеских долгов?

Старухи шумят, бранятся и поминают обиды полувековой давности. Родство и наследство – больная тема. Оно и понятно: местные бабки имеют «бабки». Руки в золоте, в ушах бриллианты, у многих дома за миллион. Тем не менее спор у плиты напоминает ссоры на лавочках где-нибудь в Канавино. Только там выясняют, кому досталось плюшевое пальто, а здесь – кому ушли вазы династии Мин.

Божественная комедия

[21 ноября 2005 г.]

Бог – это серьезно. С ним шутки плохи. Адское пламя, суровая книга Библия, торжественность церковных мероприятий…

А по мне, шутки с Богом должны быть веселы. Бог не может, подобно вдовствующей Дусе, подглядывать за всеми и подмечать: «Ага, котлету в постный день слопал. Так и запишем». Он же высшее существо! Значит, ему полагается быть веселым, остроумным и незлобивым. В рай брать нужно не самых праведных, а самых умных и добрых: чтобы общество подбиралось достойное. В аду надо не на сковородках жарить, а делать хирургическую пересадку характера. Пусть дураков и мерзавцев могила исправляет не на словах, а на деле.

В Библии заменить места, где рассказывается, сколько тысяч врагов перебили древние царьки, на поучительные притчи в духе Ходжи Насреддина.

И пополнить список смертных грехов: рассылка спама должна идти сразу за алчностью.

Человек из ресторана (мемуары)

[1988 г.]

Я отчетливо помню Нью-Йорк середины 80-х. Машины были похожи на чемоданы, серьги – на кефирные крышки, а женщины – на жертв электрошока (волосы тогда «ставили», а не «укладывали»).

Нью– Йорк мне не нравился за то, что ему не нравилась я. Этот город отказывался признавать мои таланты. Вместо этого он подсунул мне место официантки в шикарном заведении под названием «Kharkov».

Хозяйкой «Харкова» была мадам Березюк, в просторечии именуемая Березючка, – увесистая, как антиквариатный комод, громогласная тетя с усами. Березючка вела свой бизнес весьма хитроумно: на еврейскую свадьбу «Харков» превращался в кошерную столовую, на мальчишник – в злачный притон, на слет францисканцев – в филиал Царствия Небесного. В кладовке за кухней хранилось необходимое для мутаций оборудование – от марокканских батиков до стриптизерского шеста. А пианист Семен Соломонович мог сбацать для публики хоть «Взвейтесь кострами», хоть «The Star Spangled Banner»[4].