– Хорошо, моя любимая Диана, – сказал Бюсси.

– О! Ты отвечаешь мне, не вникая в мои слова, Луи. Ты смотришь на меня, но ты меня не слушаешь.

– Да, но зато я вижу тебя, и ты прекрасна!

– Бог мой, да о моей ли красоте сейчас речь! Речь идет о тебе, о твоей жизни, о нашей жизни. Послушай, то, что я собираюсь сказать тебе, – ужасно, но я хочу, чтобы ты это знал. Сильнее тебя это не сделает, но осторожнее – да. Так вот: я наберусь смелости и буду смотреть на ваш поединок!

– Ты?

– Я буду присутствовать при нем.

– Как так? Это невозможно, Диана.

– Возможно! Слушай, ты ведь знаешь: в соседней комнате одно окно выходит в маленький сад и наискосок от него виден турнельский загон для скота.

– Да, я помню это окно, оно футах в двадцати над землей, под ним еще железная ограда. Прошлый раз я бросал хлеб на ее острия, а птицы прилетали и расклевывали его.

– Из этого окна – понимаешь, Бюсси? – я тебя увижу. Главное, встань так, чтобы я тебя видела. Ты будешь знать, что я тут, ты даже сам сможешь взглянуть на меня. Ах, нет, я просто безумная, не смотри на меня, ведь твой противник может воспользоваться тем, что ты отвлекся.

– И убить меня! Не правда ли? Пока я буду глядеть на тебя? Если бы я был приговорен, Диана, и мне предложили бы самому выбрать себе смерть, я выбрал бы эту.

– Да, но ты не приговорен, и речь идет не о том, как умереть, а, напротив, о том, как остаться в живых.

– Я и останусь в живых, будь спокойна. К тому же, уверяю тебя, у меня хорошая поддержка. Ты не знаешь моих друзей, а я их знаю: Антрагэ владеет шпагой не хуже меня; Рибейрак хладнокровен в бою, в нем кажутся живыми только глаза, которыми он пожирает противника, и рука, которой он наносит ему удары; Ливаро отличается тигриной ловкостью. Поверь мне, Диана, у нас замечательная партия, даже чересчур замечательная. Мне хотелось бы больше опасности, чтобы было больше чести.

– Что ж, я тебе верю, друг мой, и улыбаюсь, ибо надеюсь на тебя. Только слушай меня и обещай мне повиноваться.

– Обещаю в том случае, если ты не прикажешь мне уйти отсюда.

– Я как раз хочу обратиться к твоему трезвому уму.

– Тогда не надо было сводить меня с ума.

– Без каламбуров, мой прекрасный дворянин, покоряйтесь. Любовь доказывают покорностью.

– Что ж, повелевай.

– Милый друг, у тебя утомленные глаза, тебе нужно хорошенько выспаться. Уходи!

– Как, уже!

– Я еще обращусь с молитвой к богу, а ты меня поцелуешь.

– Это к тебе надо обращаться с молитвой, как обращаются к святым.

– А ты думаешь, святые богу не молятся? – сказала Диана, опускаясь на колени.

Ее устремленный кверху взор, казалось, искал бога, там – за потолком, в синих глубинах небосвода, а слова рвались прямо из сердца.

– Господь мой, – молила она, – если ты желаешь, чтобы раба твоя была счастлива и не умерла от отчаяния, защити того, кого ты поставил на пути моем, дабы я его любила и любила лишь его одного.

Она уже произносила последние из этих слов и Бюсси наклонился, чтобы обнять ее и привлечь ее лицо к своим губам, когда внезапно со звоном вылетело одно из оконных стекол, а за ним и вся рама, и они увидели, что на балконе стоят трое вооруженных людей, а четвертый перелезает через перила. Лицо его было закрыто маской, в одной руке он держал пистолет, в другой – обнаженную шпагу.

На одно мгновение Бюсси оцепенел, застыл, потрясенный страшным криком, который вырвался у Дианы, бросившейся ему на шею.

Человек в маске подал знак, и три его спутника сделали шаг вперед. Один из этих трех был вооружен аркебузой.

Левой рукой Бюсси отстранил Диану, а правой в то же мгновение выхватил из ножен шпагу.

Потом, собравшись с мыслями, он медленно опустил ее, не теряя из виду своих противников.

– Вперед, вперед, мои удальцы, – произнес мрачный голос из-под бархатной маски. – Он уже наполовину мертв от страха.

– Ты ошибаешься, – ответил Бюсси, – страх мне неведом.

Диана рванулась было к нему.

– Отойдите в сторону, Диана, – сказал он твердо. Но она, вместо того чтобы повиноваться, снова бросилась ему на грудь.

– Так меня убьют, сударыня, – сказал он.

Диана отошла, оставив Бюсси лицом к лицу с врагами. Она поняла, что может помочь своему возлюбленному только одним способом: безропотно подчиняясь.

– А-а! – сказал мрачный голос. – Это и в самом деле господин де Бюсси, а я-то, простак, не хотел верить. Вот это друг! Замечательный друг, настоящий.

Бюсси молчал. Кусая губы, он оглядывал комнату, чтобы оценить, какие у него будут возможности для сопротивления, когда дело дойдет до схватки.

– Он узнаёт, – продолжал голос, насмешливый тон которого делал еще более страшным его низкое, мрачное звучание, – он узнает, что главный ловчий в отъезде, что жена осталась одна, что ей, быть может, страшно, и является составить ей компанию. И когда же? Накануне поединка. Я повторяю: вот настоящий, замечательный друг!

– А! Это вы, господин де Монсоро, – сказал Бюсси. – Прекрасно. Сбросьте вашу маску. Я уже знаю, с кем имею дело.

– Я так и поступлю, – ответил главный ловчий.

И он отшвырнул свою черную бархатную маску далеко в сторону.

Диана слабо вскрикнула.

Бледность графа была бледностью мертвеца, улыбка его – улыбкой демона.

– Вот так. Пора кончать, сударь, – сказал Бюсси. – Мне не по душе лишние разговоры. Произносить речи перед дракой – это годится для героев Гомера, на то они и полубоги, а я человек, но, заметьте, человек, лишенный страха. Нападайте или прочь с дороги!

Монсоро ответил хриплым, пронзительным смехом, который заставил Диану вздрогнуть, а Бюсси привел в ярость.

– Прочь с дороги! – повторил молодой человек, и кровь, прилившая до этого к его сердцу, бросилась ему в голову.

– Ого! Прочь с дороги? – воскликнул Монсоро. – Вы, кажется, так сказали, господин де Бюсси?

– Тогда скрестим наши шпаги и покончим с этим, – сказал молодой человек, – я должен вернуться домой, а живу я далеко.

– Вы пришли, чтобы остаться здесь на ночь, сударь, – сказал главный ловчий, – и вы здесь останетесь.

Тут над перилами балкона показались головы еще двух человек; эти двое перелезли через балюстраду и встали рядом со своими товарищами.

– Четыре плюс два – шесть, – сказал Бюсси. – А где же остальные?

– Они у дверей и ждут, – сказал главный ловчий.

Диана упала на колени, и, хотя она делала отчаянные усилия, чтобы совладать с собой, Бюсси услышал ее рыдания.

Он быстро взглянул на нее, затем снова перевел взгляд на графа и, после секундного размышления, сказал:

– Любезный сударь, вам известно, что я человек чести?

– Да, – сказал Монсоро, – вы такой же человек чести, как эта госпожа целомудренная женщина.

– Хорошо, сударь, – ответил Бюсси, слегка кивнув головой, – сказано сильно, но это заслуженно, и мы рассчитаемся за все разом. Одно только: завтра у меня поединок с четырьмя известными вам дворянами, и первенство принадлежит им, а не вам, поэтому я прошу оказать мне любезность и позволить мне сегодня удалиться, под залог слова, что мы с вами снова встретимся, тогда и там, где вам будет угодно.

Монсоро пожал плечами.

– Послушайте, – сказал Бюсси, – клянусь богом, сударь, когда я дам удовлетворение господам де Шомбергу, д’Эпернону, де Келюсу и де Можирону, я буду в вашем распоряжении, целиком в вашем и только в вашем. Если они убьют меня, что ж, вы будете отомщены их руками, вот и все. Если же, напротив, я окажусь в состоянии расплатиться с вами сам…

Монсоро обернулся к своим людям.

– Ну, – оказал он. – Ату его, мои храбрецы!

– А, – сказал Бюсси, – я ошибся: это не поединок, это убийство.

– Клянусь дьяволом! – воскликнул Монсоро.

– Да, я вижу, мы ошиблись друг в друге. Но подумайте вот о чем, сударь: все это не придется по душе герцогу Анжуйскому.

– Он-то меня и прислал, – ответил Монсоро.

Бюсси вздрогнул, Диана со стоном воздела руки к небу.