– Он самый, господин граф, – ответил ему гасконец.

Бюсси уставился на него с тем изумлением, которое говорит яснее всяких слов: «Сударь, зачем вы сюда пожаловали?» Поэтому Шико, несмотря на то что ему не было задано этого вопроса, ответил очень серьезным тоном:

– Сударь, я пришел, чтобы предложить вам небольшую сделку.

– Я вас слушаю, сударь, – сказал Бюсси с недоумением.

– Что вы мне обещаете, если я окажу вам важную услугу?

– Это зависит от услуги, сударь, – ответил несколько свысока Бюсси.

Гасконец прикинулся, что не замечает его пренебрежительного тона.

– Сударь, – сказал он, усевшись и скрестив свои длинные ноги, – я вижу, что вы не удостаиваете меня приглашением сесть.

Краска бросилась в лицо Бюсси.

– Это увеличивает размеры вознаграждения, которое мне будет полагаться после того, как я окажу вам упомянутую услугу.

Бюсси ничего не ответил.

– Сударь, – не смущаясь, продолжал Шико, – вы знакомы с Лигой?

– Я о ней много слышал, – ответил Бюсси, начиная проявлять к словам гасконца некоторый интерес.

– В таком случае, сударь, – сказал Шико, – вы должны знать, что это объединение честных христиан, собравшихся для того, чтобы благоговейно уничтожить своих ближних – гугенотов. Вы состоите в Лиге, сударь?.. Я – да.

– Но, сударь?..

– Скажите только «да» или «нет».

– Позвольте мне удивиться, – сказал Бюсси.

– Я имел честь спросить вас, состоите ли вы в Лиге; вы поняли меня?

– Господин Шико, – сказал Бюсси, – я не люблю вопросов, смысла которых я не понимаю, поэтому, будьте так любезны, перемените тему разговора, и ради приличия я подожду еще несколько минут, прежде чем сказать вам, что, не любя подобных вопросов, я, естественно, не люблю и людей, их задающих.

– Великолепно; приличие есть приличие, как говорит ваш дорогой господин де Монсоро, когда он в хорошем настроении.

При имени Монсоро, которое гасконец обронил словно бы невзначай, Бюсси снова стал внимательным.

– Гм, – прошептал он, – не заподозрил ли Монсоро чего-нибудь и не прислал ли ко мне этого Шико на разведку?..

И сказал громко:

– Ближе к делу, господин Шико, в нашем распоряжении всего несколько минут.

– Optime,[116] – ответил Шико, – несколько минут – это много; за несколько минут можно наговорить с три короба. Я, пожалуй, мог бы и не спрашивать вас, ведь если вы и не принадлежите к святой Лиге, то, вне всякого сомнения, вступите в нее, и очень скоро, учитывая, что монсеньор герцог Анжуйский в ней состоит.

– Герцог Анжуйский! Кто это вам сказал?

– Он сам в личной беседе со мной, как говорят или, вернее, пишут законники; как писал, например, милейший и добрейший господин Николя Давид, светоч парижского форума. Этот светоч теперь угас, и до сих пор неизвестно, кто же его задул. Так вот, вы прекрасно понимаете, что если герцог Анжуйский принадлежит к Лиге, вам этого тоже не избежать, ведь вы его правая рука, черт побери! Лига понимает толк в деле и не согласится иметь своим главой однорукого.

– И что же дальше, господин Шико? – сказал Бюсси, на этот раз значительно более вежливым тоном.

– Дальше? – переспросил Шико. – Дальше, если вы принадлежите к Лиге или подумают, что вы к ней принадлежите, а так обязательно подумают, с вами случится то же, что случилось с его королевским высочеством.

– Что же случилось с его королевским высочеством? – воскликнул Бюсси.

– Сударь, – сказал Шико, поднимаясь и принимая ту позу, которую незадолго до этого принимал Бюсси, – сударь, я не люблю вопросов и – если вы разрешите мне продолжить – не люблю людей, задающих вопросы, поэтому у меня большое желание предоставить сделать с вами то, что сделали ночью с вашим господином.

– Господин Шико, – сказал Бюсси с улыбкой, которая заключала в себе все извинения, какие может принести дворянин, – говорите же, умоляю вас, где герцог?

– В тюрьме.

– В какой?

– В своей опочивальне. И четверо моих добрых друзей не спускают с него глаз: господин де Шомберг, которого вчера вечером выкрасили в синий цвет, как это вам известно, потому что вы были свидетелем этой операции; господин д’Эпернон, желтый с перепугу; господин де Келюс, красный от гнева, и господин де Можирон, белый от скуки. Прелестное зрелище, особенно если учесть, что герцог начинает зеленеть от страха. Вскоре мы сможем наслаждаться полной радугой, мы – избранное общество Лувра.

– Значит, сударь, – сказал Бюсси, – вы думаете, что моей свободе угрожает опасность?

– Опасность… дайте подумать, сударь. Я полагаю, что в эту минуту вас готовы… вас должны… вас должны были бы арестовать.

Бюсси содрогнулся.

– Как вы смотрите на Бастилию, господин де Бюсси? Это прекрасное место для размышлений, и господин Лоран Тестю, ее комендант, весьма недурно кормит своих пташек.

– Меня отправят в Бастилию?! – воскликнул Бюсси.

– По чести, так! У меня тут где-то в кармане даже вроде бы приказ есть препроводить вас туда, господин де Бюсси; хотите поглядеть?

И Шико действительно извлек из своей штанины, в которую могли бы поместиться три таких ляжки, как у него, составленный по всей форме королевский приказ, предписывающий взять под стражу господина Луи де Клермона, сеньора де Бюсси д’Амбуаз, в любом месте, где он будет обнаружен.

– Редакция господина де Келюса, – сказал Шико, – прекрасно написано.

– Так, значит, сударь, – воскликнул Бюсси, тронутый поступком Шико, – вы мне в самом деле оказываете услугу?

– Мне кажется, да, – сказал гасконец, – и вы того же мнения, сударь?

– Сударь, – сказал Бюсси, – заклинаю вас, ответьте мне, как человек благородный: вы спасаете меня сегодня, чтобы погубить когда-нибудь в другой раз? Ведь вы любите короля, а король меня не любит.

– Господин граф, – сказал Шико, приподнимаясь на своем стуле и кланяясь, – я спасаю вас, чтобы вас спасти. А теперь можете думать о моем поступке все, что вам будет угодно.

– Но, бога ради, чему обязан я подобной милостью?

– Разве вы забыли, что я просил вас о вознаграждении?

– Это верно.

– Так что же?

– Ах, сударь, с радостью!

– Значит, вы, в свою очередь, сделаете то, о чем однажды я попрошу вас?

– Слово Бюсси! Если только это будет в моих силах.

– Прекрасно, этого с меня достаточно, – сказал Шико, вставая. – Теперь садитесь на коня и исчезайте, а я передам приказ о вашем аресте тому, кто имеет право исполнить его.

– Так вы не должны были сами арестовать меня?

– Да что вы! За кого вы меня принимаете? Я – дворянин, сударь.

– Но я покидаю моего господина.

– Не упрекайте себя, он первый вас покинул.

– Вы славный дворянин, господин Шико, – сказал Бюсси гасконцу.

– Черт возьми, я и сам так думаю, – ответил тот.

Бюсси позвал Одуэна.

Одуэн, который, надо отдать ему справедливость, подслушивал у дверей, тотчас же возник на пороге.

– Реми! – воскликнул де Бюсси. – Реми, наших коней!

– Они оседланы, монсеньор, – спокойно ответил Реми.

– Сударь, – сказал Шико, – вот на редкость сообразительный молодой человек.

– Черт возьми, я и сам так думаю, – заметил Реми.

И они отвесили друг другу низкие поклоны, как это сделали бы лет пятьдесят спустя Гийом Горен и Готье Гаргий.[117]

Бюсси набрал несколько пригоршней экю и рассовал их по своим карманам и по карманам Одуэна.

Затем, поклонившись Шико и еще раз поблагодарив его, шагнул к двери.

– Простите, сударь, – сказал Шико, – разрешите мне присутствовать при вашем отъезде.

И гасконец последовал за Бюсси и Одуэном в маленький конюшенный двор, где паж и в самом деле держал под уздцы оседланных лошадей.

– Куда мы едем? – спросил Реми, небрежно беря поводья своего коня.

– Куда?.. – переспросил Бюсси в нерешительности или прикидываясь, что он в нерешительности.