В Академии тогда главенствовал Ксенократ. стремившийся сохранить среди эллинов славу Платоновой школы. Однако грандиозные идеи Платона оказались, по-видимому, не полностью доступны даже его не столь гениальным последователям, их построения все больше приобретали поверхностно-мистический характер и, уча о циклическом существовании миров, о переселении душ, они брали значительно больше у Пифагора, чем у Платона. И если вечный и совершенный мир Платоновых идей был порожден в значительной мере гневным поиском великого философа, его попыткой найти какой-то выход из плачевного состояния и афинского общества, то равнодушие его последователей, их стремление вообще отойти от неподвластной им реальности, постепенное сближение со скептиками — все это говорило о том, что и мужи-философы Эллады, еще полвека назад вынашивавшие планы идеального государства и создававшие законы для граждан, молча расписывались теперь в своем бессилии. И по мере того как менялось содержание и назначение философии, во главе прославленных школ становились люди, все меньше напоминавшие их великих основателей. О племяннике Платона Спевсиппе, возглавившем Академию после его смерти, Диоген Лаэртский пишет, что он был весьма далек от высокомерного величия своего гениального дяди: «склонный к гневу и падкий на удовольствия» Спевсипп «брал и с согласного, и с несогласного», в то время как сам Платон учил бесплатно.

После Спевсиппа во главе школы стал Ксенократ из Халкедона, один из немногих, близких Платону при жизни учеников, бывший с ним в Сицилии. Неразговорчивый и важный, постоянно погруженный в занятия и размышления, ежедневно «целый час уделявший молчанию», Ксенократ более, чем кто-либо другой, соответствовал представлению об истинном философе и пользовался уважением не только у соотечественников, но и у македонян. Однако при всех достоинствах этого академика и его в свое время «афиняне вывели на продажу за то, что он не мог уплатить подать с иногородних» (ведь он был из Халкедона), а выкупил его слушатель Аристотеля, Деметрий Фалерский, будущий правитель Афин.

Твердо придерживаясь заветов Платона (и особенно его космогонии, изложенной в «Тимее»), Ксенократ пытался развить дальше учение о мировой душе, используя при этом многие из положений пифагорейцев и обращаясь снова к древним представлениям об олимпийских божествах: мировая душа у него (она же сущность мира, его движущая сила) есть одновременно и высший Зевс, и самодвижущееся число, и посредник между высшим и низшим мирами. Следуя Пифагору, Ксенократ учил о вечном странствии душ, их многократных воплощениях, прежде чем они возвратятся в свое небесное отечество — в вечное лоно мировой души.

Что же касается жизни земной, счастья каждого человека, то для этого, как полагал Ксенократ, достаточно сочетания некоторых, весьма немногих телесных и материальных благ, однако же главное условие счастливой жизни и внутреннего мира — добродетель, правильное состояние души человека и направления всех его действий. Подобно всем философам и мудрецам от сотворения мира, и этот ученик Платона утверждал, что счастье внутри нас, но, так же как и его впадающие во все большее унижение соотечественники, не мог быть счастливым при виде того, как меняется безвозвратно весь их прежний мир и, вероятно, поэтому был всегда мрачен. И, как многие до него и после, схолиарх Академии призывал обрести покой в своем внутреннем мире прежде всего потому, что в мире внешнем все они были уже абсолютно бессильны. И даже если Эпикур, слушавший в свои молодые годы Ксенократа, тоже пришел впоследствии к выводу о необходимости для человека укрепиться прежде всего в своем внутреннем мире, то источник силы и твердости духа он в отличие от платоников видел в свободе от всякого рода веры и суеверий, в великих возможностях разума.

До нас не дошло вполне достоверных подтверждений того, что молодой Эпикур слушал и Аристотеля, однако и его сочинения свидетельствуют, по мнению исследователей, о заметном влиянии основателя Ликея, и дружба с Менандром, придерживавшимся учения перипатетиков, позволяют предполагать, что сын Неокла не упустил возможности посетить занятия великого Стагирита, прежде чем тот навсегда покинул Афины. В эти годы он еще вел занятия, прогуливаясь с учениками (поэтому их и называли «перипатетики» — прогуливающиеся) по тенистым аллеям Ликула, небольшой и довольно невзрачный на вид, страдающий болезнью желудка, но всегда хорошо и богато одетый, причесанный и с дорогими перстнями на узловатых старческих пальцах. Он вернулся в Афины из Македонии в 335 году, когда Александр собрался в поход на восток, навсегда разойдясь со своим царственным воспитанником. К этому времени Александр стал испытывать чуть ли не ненависть к учителю, с презрением высмеивая «эти Аристотелевы софизмы, это умение говорить об одном и том же и за и против» и подчеркнуто оказывая внимание Ксенократу, к которому Аристотель питал неприязнь как к преемнику Платона. Стагирит также давно уже изменил свое отношение к царю и даже как будто бы советовал Антипатру подослать ему яд, однако многие в Афинах продолжали видеть в философе наставника, мнящего себя богом завоевателя, и относились к нему с нескрываемым недоброжелательством.

Прибыв семнадцати лет в Афины, сын придворного врача Никомаха. Аристотель был когда-то одним из самых ревностных учеников Платона и находился при нем двадцать лет, единственный из слушателей основателя Академии, равный ему по силе ума и способности к теоретическим обобщениям. Однако потом он отошел от Платона, отвергнув основной его принцип устройства мироздания, и основал свою собственную школу в гимнасии Аполлона Ликейцского, оформив ее как религиозный союз, поскольку для открытия философской школы требовалось тогда специальное разрешение народа, которое давалось далеко не всегда. Отличаясь необыкновенной образованностью, широтой познаний и интересов, Аристотель был последним из греческих философов, выстроившим цельную систему мира и бытия, объединенную единым телеологическим принципом (принципом целенаправленности всего сущего) и вмещающую в себя все, от первоначал до политики. Эта система явилась величественным, грандиозным завершением многовекового поиска эллинской мысли, последней в истории античной мысли попыткой объяснить мир и все сущее в нем, исходя из него самого.

Как и его бессмертный учитель, Аристотель видел весь миропорядок закономерной цепью причин и следствий, объединенных неким главным принципом, которому подчинено все сущее: природа, человек, общество. Для него этим принципом было стремление каждого вида материи принять заложенную в нем форму, и этот принцип он прослеживал от космоса до государства. Жизнь Вселенной представлялась Стагириту как вечный процесс становления, при котором материя осуществляет заложенную в ней идею движения и силы, ту цель, что является смыслом каждой вещи и каждого существа. Первоначальный же импульс, приведший в движение мир, исходил, по его мнению, от творческого Разума, который есть и перводвигатель, и чистая форма, и высшая цель. И все это в отличие от Платона Аристотель считал реальной, доступной опыту действительностью, познаваемой посредством ощущения — для «являющихся впечатлений» и посредством разума — для «предметов нравственности». Утверждая материальность Вселенной, он учил, что материя неуничтожима, а движение вечно, что время — признак движения, а цель этого движения — превращение возможности в действительность, осуществление заложенной во всем какой-то своей цели.

Космос представлялся Стагириту огромным шаром, весь подлунный мир (тот, что лежит ниже высшего мира нескольких небесных сфер) — состоящим из четырех основных элементов, а высшее божество — Абсолютным разумом, который не в пространстве и времени, но в вечности и действует на мировой шар извне, касаясь его. Что же касается живых существ, в том числе и человека, то главное в них, согласно Аристотелю, — это душа (низшие и высшие формы которой имеет все живое), а тело — лишь ее второстепенная оболочка.

Подобно Платону, его гениальный ученик принадлежал к тем последним мыслителям Эллады, которые еще питали надежды на возрождение полисного общества и предлагали для этого свои проекты, хотя бы теоретические. Аристотель ушел из жизни раньше, чем иссякла окончательно вера в возможность свободного общества и государства, раньше, чем вся Греция превратилась в оскудевающее захолустье, и поэтому он еще стремился в своих сочинениях (и прежде всего в «Политике» и «Афинской политике») проследить закономерности развития общества и извлечь уроки из прошлого. Пытаясь выявить, какое же из общественных устройств является наиболее жизнеспособным, он сравнивал конституции разных греческих полисов (им самим и его учениками было подготовлено целых 168 такого рода исследований), рассматривал отдельные формы государств в их историческом развитии и выделил в конце концов три основные формы, в каждой из которых «правильной» соответствует «неправильная», как ее извращение, переход в противоположность: монархия и — деспотия (или тирания); аристократия и — олигархия; демократия и — охлократия (господство черни). В государстве в целом философ видел цель, к которой стремится естественное развитие человеческой жизни, а лучшей его формой считал умеренную демократию. В соответствии с этим Аристотель строил и свою этику — науку о жизни человеческой, главный принцип которой он видел во всеобщем благе, а высшую цель — в правильной деятельности, без которых невозможно личное счастье. Признавая необходимость некоторого количества внешних благ, Аристотель и его последователи — перипатетики считали высшими из благ те, что связаны с деятельностью разума и души. Они порицали чрезмерную тягу к обогащению и роскоши, видя единственную пользу от богатства в возможности нести расходы на пользу общества. Причем сам Аристотель не одобрял излишних трат на праздники и зрелища. Огромное значение для достижения подлинно счастливой жизни он придавал образованию и воспитанию, не раз повторяя, что между человеком образованным и необразованным такая же разница, как между живым и мертвым. Превыше же всего он ставил разум, утверждая, что наивысшее удовольствие — это чистое мышление (и поэтому у способного к мышлению никогда не будет недостатка в удовольствии), и именно человеческое счастье состоит в совершенной деятельности ума. Но при этом в отличие от многих последующих философов (и в том числе от Эпикура, который воспринял один из главных Аристотелевых принципов — свободу выбора для человека) основатель перипатетической школы утверждал, что человек может быть действительно счастлив только при общественной жизни. То есть при той самой жизни, которая уже на его глазах начинала сходить на нет и чего Стагирит, по-видимому, так до конца и не понял.