Эта ненависть социалистов к умственным способностям довольно основательна, так как именно эти способно­сти будут вечным препятствием, о которое будут разбиваться идеи социалистов о всеобщем равенстве. Предполо­жим, что мерой, аналогичной отмене Нантского эдикта, которой социалисты, будь они у власти, очень скоро вос­пользовались бы, все выдающиеся умы Европы — ученые, артисты, промышленники, изобретатели, цвет рабочих и т. д. были бы изгнаны из цивилизованных стран и принуждены искать убежища на каком-нибудь необитаемом ост­рове. Допустим еще, что они ушли бы туда без гроша. И все-таки, вне сомнения, этот остров, каким бы бедным мы его себе ни представляли, скоро сделался бы первой страной в мире по культуре и богатству. Богатство это вскоре позволило бы его владельцам содержать сильную наемную армию и вполне обеспечить свою безопасность.

§ 2. КАПИТАЛ

Капитал обнимает собой все предметы, представляющие известную продажную ценность: товары, орудия произ­водства, дома, земли и т. п. Деньги — только заменяющие их знаки, торговая единица, помогающая оценке и обме­ну различных предметов.

Для социалистов труд является единственным источником и мерилом ценности. Капитал — лишь часть неопла­ченного труда, украденная у рабочего.

Было бы бесполезно терять время на споры по поводу таких воззрений, столько раз опровергнутых. Капитал представляет собой накопившуюся сумму физического и, в особенности, умственного труда. Именно капитал вывел человека из рабства древних времен и в особенности из порабощения его природой, и составляет теперь основной оплот всякой цивилизации. Облавы и преследования заставили бы капитал бежать или скрываться и тем самым убили бы промышленность, которую он перестал бы поддерживать, а затем, как неизбежное последствие, уничто­жился бы и всякий заработок. Это прописные истины, не требующие никаких доказательств.

Польза капитала в крупной промышленности до того очевидна, что, хотя все социалисты и высказываются за уничтожение капиталистов, они почти не говорят уже об уничтожении самого капитала. Крупный капиталист ока­зывает громадные услуги публике понижением фабричных и рыночных цен предметов. Крупный промышленник, крупный представитель ввоза, большой магазин могут довольствоваться 5-6% дохода и продавать, следовательно, продукты гораздо дешевле мелкого промышленника и мелкого торговца, принужденных увеличивать цену своих товаров на 40-50%, чтобы покрыть свои расходы и просуществовать.

Такие повышения цен бывают иногда еще значительнее. Из одного документа, помещенного в нескольких газе­тах, можно понять, что стоимость предметов первой необходимости иногда учетверяется посредниками. Ограни­чимся одним примером: огородник, посылающий в Париж партию салата в 150 кг, получает неполных 10 фр. из 45 фр., составляющих приблизительно продажную цену публике на рынке. «Можно сказать, — замечает автор статьи, — что при покупке на парижских рынках съестных припасов местные потребители платят 5 фр. за продукты, кото­рые производители департамента продают по 1 фр.». Легко понять, какую выгону получила бы публика, если быкрупные капиталисты могли захватить в свои руки торговлю съестными припасами, как они это сделали с торгов­лей готовым платьем.

В настоящее время прирост богатства и число участников в обладании им значительно увеличились. Можно су­дить об этом по следующим цифрам, взятым из одного труда, доложенного Статистическому Обществу и опубли­кованного в правительственной газете 27 июня 1896 года. Они дают очень интересные и, по-видимому, точные сведения, по крайней мере в общих чертах, как большинство цифр, приводимых статистиками.

Номинальный капитал французских рент, составлявший в 1800 году 713 миллионов, достиг в 1830 г. 4.426 мил­лионов, в 1852 г. — 5.516 миллионов и в 1896 г. — 26 миллиардов фр.

Число подписчиков на ренты, составлявшее в 1830 г. 195.000 человек, составило в 1895 г. 5 миллионов. Стало быть, сравнительно с 1814 годом, число лиц, живущих доходами, увеличилось в 25 раз.

Не следует, однако, забывать, что эти цифры лишены безусловного значения, так как одно и то же лицо может иметь и даже, по необходимости, имеет несколько листов процентных бумаг. Согласно выписке, которую я получил из министерства финансов, число подписок именных и на предъявителя составляло в конце 1896 г. 4.522.449, а не 5.000.000, как заявлено в докладе, про который я только что говорил. Конечно, несмотря на выводы упомянутого статистика, неизвестно, между сколькими лицами эти листы были распределены.

Число участников промышленных предприятий также все увеличивается. Акции поземельного кредита, принадле­жавшие в 1888 г. 22.000 лиц, в настоящее время принадлежат 40.000 лиц.

Такое же раздробление усматривается и по отношению к акциям и облигациям железнодорожных обществ: они распределены между двумя миллионами лиц.

Мы скоро увидим, что то же явление наблюдается по отношению к недвижимому имуществу. Почти две трети Франции — в руках 6 миллионов владельцев. Леруа-Болье приходит к такому окончательному заключению: «Три четверти накопленного богатства и, по всей вероятности, около четырех пятых национального дохода — в руках рабочих, крестьян, мелких буржуа и мелких капиталистов». Зато крупные состояния встречаются все реже. Стати­стики определяют самое большее двумя процентами число семей, имеющих 7.500 фр. дохода. Из 500.000 ежегод­ных наследств только 2.600 превышают капитал в 20.000 фр.

Таким образом, капитал все более и более стремится к раздроблению между значительным числом лиц, и это потому, что он постоянно растет. Экономические законы хотя и действуют в данном случае согласно мечтам социа­листов, но способы раздробления капитала очень отличаются от тех, какие восхваляются ими, так как наблюдаемое явление происходит не от уничтожения капиталов, а от изобилия их.

Можно, однако, спросить, что произошло бы при равномерном распределении между всеми всего существую­щего богатства известной страны и что выиграли бы от этого трудящиеся классы? На этот вопрос легко ответить.

Предположим, что по желанию некоторых социалистов, разделили бы 220 миллиардов, составляющих все со­стояние Франции, между 38-ю миллионами ее жителей. Допустим также, что представилось бы возможным реали­зовать это состояние в денежных знаках (что невозможно, так как существует всего лишь 7-8 миллиардов золота или серебра[55]), остальная же часть заключается в домах, заводах, землях и всевозможных предметах. Допустим еще, что при объявлении о предстоящем разделе цена движимого имущества не упадет до нуля в продолжение суток. При допущении всех этих несообразностей, каждый субъект получил бы капитал приблизительно в 5.500 фр., при­носящий 165 фр. дохода. Нужно плохо знать человеческую природу, чтобы не быть уверенным в том, что неспо­собность и мотовство с одной стороны и бережливость, энергия и способности — с другой не сделают быстро свое дело и не восстановят неравенства состояний. Если вместо общего раздела ограничились бы разделом только круп­ных состояний и, например, конфисковали бы все доходы свыше 25.000 фр., чтобы распределить их между прочими категориями граждан, то доход этих последних увеличился бы лишь на 4,5%. Лицо, получающее теперь 1.000 фр. вознаграждения за годовой труд, имело бы тогда 1.045 фр. Из-за такой незначительной прибавки торговля и многие отрасли промышленности, которые дают возможность существовать миллионам лиц, были бы совершенно уничто­жены. Разорение трудящихся стало бы, следовательно, общим, и судьба их была бы гораздо хуже, чем теперь.

Правда, в этом заключается одна только материальная сторона вопроса. Он имеет еще психологическую сторо­ну, которой не следует пренебрегать. Вот чем возмущают и вызывают столько жалоб слишком крупные состояния: во-первых, их происхождение, зачастую основанное на настоящих финансовых грабежах, во-вторых, громадное могущество, которое они предоставляют своим владельцам, позволяя им покупать решительно все, до звания чле­нов самих ученых академий включительно, и в-третьих, скандальный образ жизни, который ведут наследники сози­дателей этих состояний.