Что этот недостаток свойственен всем демократиям вообще, а не является последствием расовых свойств, можно заключить из того, что явление, наблюдаемое во Франции, наблюдается также, и даже в гораздо более сильной степени, в Американских Соединенных Штатах. Понижение умственного и нравственного уровня особого класса людей, называемых политиканами, с каждым днем все ярче и ярче обрисовывается в размерах, внушающих опасение за будущность великой республики. Это происходит также и оттого, что способные люди в общем пренебрегают политическими функциями, которые поэтому выполняются почти одними неудачниками всех партий. В Соединенных Штатах неудобство это не так ощутительно, как было бы в Европе, потому что там роль правителя сведена до минимума, и потому личные достоинства политических деятелей имеют меньшее значение.
В той же Америке замечается еще одна из наиболее угрожающих демократии опасностей — продажность. Нигде она не приняла таких крупных размеров, как в Соединенных Штатах. Подкуп существует там на всех ступенях общественной деятельности, и почти нет тех выборных должностей, концессий, привилегий, которых нельзя было бы получить за деньги. По словам «Contemporary Review», избрание в президенты республики обходится в 200 миллионов франков, ссужаемых американской плутократией. Восторжествовавшая партия, впрочем, щедро возмещает свои авансы. Прежде всего начинается массовое увольнение всех чиновников от службы и раздача их мест избирателям новой партии. Многочисленные ее сторонники, которых не успели пристроить, получают пенсии из пенсионного фонда войны североамериканских штатов с южными, все возрастающего, хотя большинства участников этой войны уже давно не стало. Эти пенсии избирателям достигают в настоящее время суммы около 800 миллионов франков в год.
Что касается главарей партий, то их аппетиты еще шире. В особенности крупные спекулянты, всегда играющие преобладающую роль на выборах, заставляют платить себе по-царски. Лет двадцать тому назад, после выборов, они издали правительственное постановление, предоставившее им право обменять казначейству серебряные деньги на золото по старому соотношению их стоимости. Попросту говоря, это значило, что, внося в казначейство весовое количество серебра, приобретенное на рынке за 12 фр., они получали взамен золотую монету в 20 фр. Эта мера была так разорительна для государства, что вскоре пришлось ограничить суммой в 240 млн. фр. этот ежегодный подарок правительства нескольким привилегированным избранникам. Когда казначейство было почти истощено, действие билля было остановлено. Такой колоссальный грабеж отдал в руки спекулянтов такие богатства, что они не подумали протестовать.
В выгодной кампании против американского казначейства, т. е. против финансовых интересов нации, производители серебра имели прямых союзников в лице производителей зерна, и вообще крупных фермеров Запада. Заставлять насильственно, при пособничестве государства, принимать обесцененную монету — это не что иное, как подготовлять искусственное повышение цен на товары.
Мы наделали бесконечно много шуму во Франции по поводу Панамы, а безнадежная глупость некоторых судей сделала все, чтобы опозорить нас перед другими странами, и все из-за взятки в несколько тысяч франков, данной полудюжине нуждающихся депутатов. Для американцев это было совершенно непонятно; у них всякий без исключения политический деятель сделал бы то же, с той только разницей, что никто из них не удовольствовался бы таким незначительным вознаграждением. В сравнении с американскими палатами французский парламент обладает добродетелью Катона. Она тем более похвальна, что жалованье, наших законодателей едва удовлетворяет требованиям их положения. Поощряя Панаму, за что их так упрекают, они выполняли лишь единогласные требования своих избирателей. Суэцкий канал, возведший своего строителя чуть не в полубоги, был сооружен при таких же условиях, да иначе и быть не могло. Кошельки финансистов никогда не раскрывались по побуждениям строгой добродетели.
С точки зрения европейских идей, политические нравы Соединенных Штатов, очевидно, не могут найти себе никакого оправдания. Они позорят страну.
Однако если американцы легкое ними уживаются и вовсе не находят их позорными, значит они соответствуют идеалу особого рода, который мы должны постараться постигнуть. В Европе любовь к богатству так же распространена, как и в Америке, но мы сохранили старинные традиции, вследствие которых если дельцы и финансисты сомнительной честности в случае успеха возбуждают зависть, то, тем не менее, их достаточно презирают и отчасти смотрят на них, как на удачливых грабителей. Их терпят, но никогда не придет в голову сравнивать их с учеными, артистами, военными, моряками, т. е. вообще с лицами, занимающимися такой профессией, которая требует известной возвышенности понятий и чувств, чего, как известно, совершенно лишена большая часть спекулянтов.
В Америке, стране без традиций, почти всецело предающейся торговле и промышленности, где царствует полнейшее равенство, не существует никакой социальной иерархии, потому что все значительные должности, включая и судейские, исполняются постоянно меняющимися чиновниками, не пользующимися, впрочем, большим уважением, чем любой мелкий лавочник; в такой стране, говорю я, единственным отличием может служить богатство. Естественно, что единственной меркой значения и власти данного человека, а следовательно, и его социального положения, является количество имеющихся у него долларов. Погоня за долларом становится в таком случае исключительным идеалом, для достижения которого все средства хороши. Значение известной должности определяется степенью ее доходности. На политику смотрят лишь как на простое ремесло, долженствующее щедро вознаграждать того, кто им занимается. Хотя это представление, очевидно, очень вредно и низменно, американское общество вполне признает его, давая без затруднения свои голоса политическим деятелям, наиболее известным своими хищническими приемами.
Политикой, рассматриваемой как доходное предприятие, объясняется образование синдикатов для ее эксплуатации. Только таким образом можем мы понять очень загадочную на первый взгляд для европейцев силу таких ассоциаций, как знаменитая «Tammany Hall» в Нью-Йорке, распоряжающаяся на широкую ногу финансистами этого города в течение более 50 лет. Это как бы масонское общество, руководящее назначением городских служащих, судей, агентов городской полиции, подрядчиков, поставщиков, вообще всего служащего персонала. Этот персонал предан ей телом и душой и беспрекословно повинуется приказаниям высшего начальника ассоциации. Только два раза, в 1894 и в 1901 годах, ей не удалось удержаться. Одно из официальных расследований ее махинаций привело к открытию самых невероятных хищений. При одном только ее начальнике, пресловутом Вильяме Тведе, сумма награбленного, поделенная между сообщниками, доходила, по сведениям следственной комиссии, до 800 млн. фр. После короткого перерыва синдикат вновь отвоевал всю свою власть, а недавно снова потерял ее, но ненадолго. На предпоследних выборах он затратил, как говорят, 35 миллионов, чтобы провести своего ставленника на место Нью-йоркского мэра. Конечно, эта сумма легко была возвращена членам союза, так как этот мэр располагает ежегодным бюджетом в 400 миллионов.
Всякий другой народ, кроме американцев, давно пришел бы в расстройство от таких нравов. Мы знаем, к чему они привели в латинских республиках Америки. Но население Соединенных Штатов обладает тем высоким качеством — энергией, которое преодолевает все препятствия. Так как опасность вмешательства финансистов в дела не так еще очевидна, то публика ею не озабочивалась. В тот день, вероятно уже недалекий, когда опасность выяснится вполне, американцы употребят всю свою обычную энергию для поправления беды. На этот счет у них расправа коротка. Известно, как они отделываются от негров и китайцев, которые их беспокоят. Когда финансисты и взяточники будут их слишком стеснять, они не постесняются без всякого зазрения совести линчевать несколько дюжин из них, чтобы заставить других поразмыслить о пользе добродетели.