Свежая клубника, будто сморщенные страстью соски, смущённо краснеющие, когда их разминаешь в сливках. Персик, его мягкая кожица льнёт к кончикам пальцев, тщётно моля не предавать её ножу, который разрезает плод до косточки, неожиданно сухой среди сочной мякоти с щекочущим щёки соком.

Кофе на тенистой веранде; ноги можно положить на стул.

Курящаяся сигара.

— Бренди?

— Нет, спасибо, я чувствую себя превосходно, больше ничего не надо.

Великолепный вид на гавань Сен-Джорджа, окаймлённую розоватым коралловым песком. В небе плывут кудрявые белые облака, такие непохожие на вчерашние шкваловые тучи. Разве это было вчера?

Может быть, на прошлой неделе?

В прошлом году?

Сто лет назад.

Новые впечатления…

Поездка в Гамильтон. Среди чарующей местности с аккуратными домиками из коралловых плит. Живут же люди!

Робкая прогулка по городу. Кружка пива в клубе — и обратно в Сен-Джордж, в нём гораздо спокойнее, меньше машин, меньше шума и несравненно больше очарования. Я хотел не спеша, с расстановкой воспринимать то, что меня занимало. Меня восхищали не только женщины, а ЛЮДИ вообще. Чьи-то русые усы под роскошным красным носом. Чьи-то огромные уши. Мне было безумно интересно, как люди говорят, особенно же как они смеются. Все непрестанно смеялись — не надо мной, над чем-то своим. Мне тоже было очень весело.

— Что бы вы хотели на обед?

— Господи, вы собираетесь опять кормить меня? Я же только что ел.

— С тех пор не один час прошёл. Теперь пора обедать.

Это уже нехорошо, ведь я не птица, которую откармливают на убой. Тем не менее меня с мягкой настойчивостью ведут к столу. Он стонет под тяжестью яств, умеренному человеку их хватило бы на неделю. Мой аппетит ничто перед аппетитом моих сотрапезников, которые едят, как дюжие матросы после трудной вахты, хотя у них сидячая работа, и орудуют они всего-навсего пером.

— У Джека в прошлом году был микроинфаркт, — говорит Дот.

Я молчу, изумлённый тем, что он давно не отдал богу душу; забываю, что два-три месяца назад сам ел, как лошадь, пил пиво вёдрами и любил бурные ночи — хотя нет, это было раньше. Чувствую, как во мне растёт отвращение к еде, и ничего не могу с этим поделать. По отношению к женщинам — та же картина: хочется только смотреть на них, но никакой интимности. Есть ли вообще возможности?

Да нашлись бы, но мне никто не нужен. Странное состояние.

После обеда я заказал разговор с Нью-Йорком. Дорогое удовольствие, но надо же узнать, как остальные. Вскоре меня соединили с Брюсом Робинсоном из Общества Слокама.

— Где ты, чёрт возьми, находишься, Вэл?

— На Бермудах.

— Господи, как тебя туда занесло?

Я только вздыхаю — объяснять долго, а минута стоит два с половиной доллара.

— Когда ты собираешься быть в Нью-Йорке?

Новый вздох, ещё более протяжный. Вопросы, вопросы…

— Постой, Вэл, у меня есть для тебя сюрприз.

— Алло… Привет, Вэл, хорошо прошёл?

Этот голос я узнаю из тысячи.

— Привет, Блонди. Спасибо, хорошо, а ты?

— Отлично. Пришёл на прошлой неделе. Дэвида ещё нет, но ждём со дня на день.

— Кто выиграл? Жан Лакомб?

Хотя нас разделяет семьсот миль, я вижу, как его губы дрогнули в улыбке.

— Фрэнсис. В сорок два дня уложился. Тебе что-нибудь нужно?

— Да. Хронометр, если есть под рукой, и аккумулятор для радио, но это не так важно.

— Ладно. Мы посмотрим, что можно сделать. Если сможем помочь, сообщим телеграммой.

— Спасибо, Блонди. До свидания, попрощайся за меня с Брюсом.

— До свидания.

Пора спать. Комната высокая, прохладная и тихая; кровать низкая, широкая и поразительно устойчивая. Лёжа в постели под белой накрахмаленной простыней, голова — на слегка надушенной подушке, я не могу нарадоваться переходу от сырого судёнышка к этому просторному сухому дому. И засыпаю, не додумав мысль до конца.

Хотя я прожил на Главном острове неделю, основательно изучил его, сделал необходимый ремонт на яхте, познакомился с сотней людей и наслаждался каждой минутой, меня ни на секунду не покидало чувство, что всё это лишь антракт. Между мной и реальностью словно стояла стена; радушие острова и его жителей существовало отдельно от меня. Через несколько дней из Штатов прибыли хронометр и лёгкий аккумулятор (спасибо Брюсу Робинсону), и у меня не оставалось ни малейшего повода задерживаться на Бермудах.

— Нельзя отправляться дальше, не погуляв как следует.

Это сказал Роджер, который очень помог мне с ремонтом. Ясное дело, задумал какой-нибудь финт и рассчитывает, что я составлю ему компанию. Двадцатипятилетний, холостой, он второй год жил на острове и знал все ходы и выходы. Мне стоило немалого труда заставить себя согласиться. После стольких недель одиночества я чувствовал себя подавленным там, где скапливается народ. Оживлённые улицы Гамильтона пугали меня. Гораздо лучше мне было в тихих переулках Сен-Джорджа, а ещё больше тянуло побродить в одиночку по пустынным загородным дорогам.

Эх, парень, ты зовёшь монаха на скачки.

— Что ж, неплохо будет выпить рюмочку-другую. Куда пойдём?

Роджер обрадовался и тут же приступил к разработке обширной программы, перебирая разные кабаре.

— Постой, постой! У меня только один костюм, да и тот мятый. И моя единственная сорочка — грязная.

— Об этом не беспокойся. Дот мигом всё уладит. Верно, Дот?

Она улыбнулась — смиренная реакция женщины, которая не оставляла должности секретарши и одновременно почти без прислуги держала пансионат.

— Почему бы и вам не поехать с нами?

— Ну что вы! Вы молодые ребята, будете гоняться за девчонками, я вам только помешаю.

Она глубоко заблуждалась. Мне было тридцать четыре года, и я отнюдь не чувствовал себя молодым парнем. Не знаю, что со мной творилось, но женщины меня не волновали. Это была коренная перестройка, я даже не удивлялся, что смотрю на них совсем другими глазами. Теперь любая женщина была для меня всё равно что скульптура, и мысль об интимных отношениях казалась просто кощунственной.

— Давай, Вэл, пошевеливайся, время не ждёт.

Прежде чем втиснуться в его машину и ехать в Гамильтон, мы выпили джина. Роджер был твёрдо намерен хорошенько повеселиться.

— Тебе известно, что этот остров кишит интересными американскими девушками всех возрастов, которые приехали повеселиться?

Пришлось признаться, что мне это неизвестно.

— Эти курочки копят свои пенни, чтобы кутнуть во время круиза. «Монарх» привозит их сюда тысячами, женщин в три раза больше, чем мужчин.

Я начал смекать, куда клонит Роджер, но он-то всё ещё не догадывался, что подбивает девственника посетить дом терпимости.

Доехав до Гамильтона, мы променяли мирное уединение в машине на кишащие людьми улицы.

Все куда-то торопились и перекликались друг с другом. В порту стояло два лайнера, и город превратился в луг, на который опустился рой ярко окрашенных бабочек. Они порхали из магазина в магазин. Перелетали через улицу, внося смятение в умы осторожных водителей. Роились вокруг достопримечательностей. И наконец, угомонившись, рядками опускались на высокие стулья в барах.

— Два джина с лимонным соком, пожалуйста.

Мы словно очутились на Среднем Западе, кругом были одни иностранцы. И Роджер не преувеличивал, женщины намного превосходили числом мужчин и все без исключения были очень активно настроены.

— Как тебе нравятся вон те две?

Они были очень милы, одна просто хорошенькая, однако я смотрел на них, как на прелестные цветы: любуйся, но не срывай. Девушки уже несколько раз поглядывали в нашу сторону, явно ожидая, когда мы проявим инициативу.

— Пошли, надо ковать железо, пока горячо.

Я прилип к стулу, будто юнец на первой в жизни вечеринке. Я знал: если я к ним подойду, у меня отнимется язык, и буду стоять, разевая рот, как рыба на песке.

— Ну пошли же, что это с тобой?

Что ему отвечать? Я и сам не знал, что со мной.

— Лучше ты пойди и пригласи их выпить с нами. А я пока закажу.