Всего десять минут до большой перемены. Бэль не терпелось увидеть Уоррена. Единственного, кому она могла пожаловаться. Он-то давно перестал жаловаться на то, что они изгои и прокляты. Она вернулась в главный корпус и села прямо на пол, напротив кабинета, где ее брат досиживал урок истории. С самого детства у Уоррена обнаружилась досадная привычка принимать школьное образование по собственному рецепту. Единственные два предмета, которые заслужили внимания с его стороны, были история и география. Первая — из уважения к истокам, вторая — ради зашиты своей территории. Он с незапамятных времен ощущал необходимость понять устройство мира, то, какую он принял конфигурацию до его рождения. Уже в Ньюарке он с любопытством относился к предкам, к предшественникам, к личной части большой Истории. Откуда пошел его род и отчего он покинул Европу? Как Америка превратилась в Соединенные Штаты? Почему у австралийской родни такой странный акцент? Как удалось китайцам насажать китайские кварталы по всему миру? Отчего у русских теперь собственная мафия? Чем больше он накопит ответов, тем лучше подготовится управлять империей, которую завоюет в будущем. А как же другие предметы? Какие другие предметы? Грамматика — дело адвокатов, цифры — дело бухгалтеров, а физкультура — телохранителей.

Программа школьного года включала, среди прочего, краткий обзор международных отношений перед Второй мировой войной и затем основные события самой войны по всей Европе. В то утро преподаватель рассказывал им о подъеме фашизма в Италии и о том, как Муссолини пришел к власти.

— Поход на Рим состоялся в тысяча девятьсот двадцать втором году, Муссолини входит в правительство. В тысяча девятьсот двадцать четвертом, после убийства социалиста Маттеотти, он устанавливает диктатуру. Он создает в Италии тоталитарное государство, мечтает о колониальной империи, по модели античного Рима, и отправляет войска на завоевание Эфиопии. После того как Франция и Великобритания осуждают его африканские аннексии, Муссолини сближается с фюрером. Оказывает поддержку войскам Франко во время гражданской войны в Испании. Вплоть до конца войны он не встретит никакого сопротивления. Тем временем во Франции…

История шла своим чередом под отсутствующими взглядами двух десятков учеников, с нетерпением ждущих встречи с рыбой в панировочных сухарях, которую всегда подавали по пятницам. День казался еще теплее, чем накануне, в такие дни уже явно чувствуется приближение лета. Желая восстановить историческую истину, Уоррен поднял руку.

— А как же операция «Стриптиз»?

Слово «стриптиз» в самый неожиданный момент разбудило класс. Все восприняли его как самую настоящую провокацию — меньшего и не ожидали от новичка, который сумел построить парней в три раза больше себя.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы сказали про Муссолини «Вплоть до конца войны он не встретит никакого сопротивления», но это если не считать операцию «Стриптиз».

Прозвенел полуденный звонок, но чудесным образом все остались на местах. Г-н Морван не имел ничего против, если ученик сообщал ему что-то новое по его предмету, и предложил Уоррену рассказать, что он знает.

— Я не думаю, что ошибусь, сказав, что американцы с сорок третьего года пытались высадиться на Сицилии. Тогдашнее ЦРУ знало, что мафия — единственная антифашистская сила страны. Во главе ее стоял Дон Калогеро Видзини, который поклялся, что прикончит дуче. Именно ему американцы хотели поручить организацию высадки, но, чтобы добраться до него, надо было втереться в доверие к Лаки Лучано,[1] который только что сел на пятьдесят лет в одну из самых суровых тюрем Соединенных Штатов.

Уоррен хорошо знал, что было дальше, но сделал вид, что роется в памяти. Господин Морван подбодрил его, одновременно любопытствуя и забавляясь. Уоррен спросил себя, не слишком ли далеко он зашел.

— Его выпустили из тюрьмы, одели в форму лейтенанта американской армии и доставили на Сицилию на подводной лодке в сопровождении типов из секретных служб. Там они имели беседу с Доном Кало, который согласился через три месяца подготовить им место для высадки.

Едва он договорил, как одни бросились к выходу, а другие стали задавать вопросы, изумленные тем, что гангстер смог участвовать в войне на стороне союзников. Уоррен заявил, что больше ничего не знает, темные закоулки истории, конечно, вызывали у него особый интерес, но некоторые детали он предпочитал обходить молчанием. Когда ребята спрашивали у него, что же стало с Лаки Лучано, Уоррен услышал другой вопрос: может ли бандит оказаться в учебнике по истории?

— Если вас это интересует, есть куча интернет-сайтов, которые обо всем этом рассказывают, — сказал он и направился к выходу.

Господин Морван на минуту задержал его и дождался, когда класс опустел.

— Это твой отец?

— Что мой отец? — почти выкрикнул Уоррен. Зачем ему понадобилось рассказывать про подвиги самого Лучано, его второго кумира после Капоне? Сколько раз предостерегал их Квинтильяни, что, каковы бы ни были обстоятельства, необходимо избегать рискованных тем: на все упоминания о мафии и ее американской ветви Коза Ностра, отделившейся от сицилийской, налагался формальный запрет. Вздумав пускать пыль в глаза одноклассникам, Уоррен, возможно, обрек свою семью на новые скитания, и это спустя месяц после того, как они распаковали чемоданы.

— Говорят, у тебя отец — писатель и поселился в Шолоне, чтобы работать над книгой о Второй мировой войне. Это он тебе рассказал?

Мальчик ухватился за протянутую соломинку: отец спасал его от провала. Отец, не способный запомнить даты ни Второй мировой войны, ни рождения собственных детей, отец, неспособный нарисовать контуры Сицилии или даже сказать, почему Лучано получил прозвище Лаки — Счастливчик. Титул самозваного писателя спас его сына от промашки.

— Он объясняет мне разные штуки, но я не все запоминаю.

— А что стало с Лучано потом?

Уоррен понял, что ему не отвертеться.

— Он основал гигантскую героиновую трубу, которая до сих пор орошает все Соединенные Штаты.

В конце дня Магги нашла в себе мужество заняться приготовлением барбекю, на которое Фред созвал всю округу. Разве есть способ лучше познакомиться с людьми, Магги? Войти в их круг, стать своими. Ей пришлось признать, что первый шаг навстречу соседям избавит их от большой доли недоверия и создаст благоприятный климат. И все же она подозревала, что мужу хочется опробовать на публике свою новую идею-фикс: поизображать писателя.

— Магги, — завопил он снова из глубины веранды, — дождусь я, в конце концов, чая или нет?

Расставив локти по обе стороны от «Бразер 900», уткнувшись подбородком в сплетенные пальцы, Фред размышлял над загадкой точки с запятой. Точку он знал, запятую знал, но точка с запятой? Как может фраза одновременно кончаться и продолжаться? Что-то у него в голове стопорилось, отказывалось представить конец продолжения, или продолжение конца, или вообще что-то среднее, поди знай. Что бы такое в жизни могло соответствовать этой схеме? Смесь вечного страха смерти с неодолимым соблазном? Что еще? Хорошая чашка чаю дала бы ему время все обдумать. Неожиданно Магги решила удовлетворить его каприз с единственной целью украдкой взглянуть на страницы, которые он целый день покрывает буквами. Обычно увлечения Фреда долго не длились и исчезали бесследно — ничего похожего на теперешнюю комедию, которую он ломал сам перед собой. Фред решил стукнуть на пробу по этой точке с запятой.

По зрелом размышлении, эта точка с запятой показалась ему настолько темной, настолько двуличной, что он принялся замазывать запятую белилами, не трогая точку.

И тут раздался жуткий крик Магги.

Он вскочил, опрокинув стул, кинулся в кухню и увидел жену, застывшую с чайником в руке: струя, которая лилась из крана, была коричневато-желтой, липкой и источала гнилостный запах.