Он поклонился и произнес:

— Его высокопреподобие великий магистр ожидает вас.

Людовико поднялся. Стремительным движением под стук бусин завязал на талии нитку «священного розария». Не говоря ни слова, прошел мимо Старки в кабинет. Дверь закрылась. Облегчение, которое испытал Старки, было испорчено мыслью о предстоящих ему двух днях путешествия в обществе доминиканца. Он отправился к себе на квартиру, чтобы собраться в путь. Он не был мастером ловких интриг и обмана, но в нынешние времена только дурак путал служение Господу с моралью. Он любил Ла Валлетта. Он любил Религию. Служа им, Старки был готов совершенно на все — пусть даже расплачиваться придется его душе.

Вторник, 15 мая 1565 года

Вилла Салиба, Мессина, Сицилия

«…Говоря коротко, военные соображения по-прежнему не оставляют мне возможности позволить Вам прибыть на остров Мальта. Однако же я могу предложить Вам иное средство для осуществления Вашего самого заветного желания.

В порту Мессины есть один человек по имени Матиас Тангейзер, чье происхождение слишком запутанно, чтобы проливать на него свет в письме. Достаточно сказать, что он шагает по жизни под ритм своего собственного барабана. Поскольку он выходец из низов, он мало почитает законы, и ходят слухи, будто он безбожник или даже хуже того, но я ручаюсь, что он человек слова, и у меня нет причин подозревать, что он может нанести Вам какую-либо обиду. Равным образом у меня нет причин верить, что он поможет Вам. И в то же время я не в состоянии предвидеть, с какой силой слабая женщина Ваших добродетелей и красоты может воззвать к его благородным чувствам.

Я не стану обманывать Вас, моя госпожа. Присутствие капитана Тангейзера на Мальте станет нашим преимуществом в борьбе с Великим турком. Яснее ясного, что, не имея перед нами никаких обязательств и сознавая степень опасности, он не выказывал желания присоединиться к нам. Если Вы убедите его сопровождать Вас, я не смогу Вам отказать и гарантирую Вам разрешение на приезд под его эскортом. «Куронн» отходит из Мессины сегодня в полночь. Если сведения наших лазутчиков верны, это будет последний христианский корабль, который успеет уйти до наступления турецкой блокады.

Вы найдете Тангейзера в таверне под названием «Оракул», это в южном конце гавани. Я ни в коем случае не рекомендовал бы Вам отправляться в это сомнительное заведение лично, но Вы наверняка обнаружите, что обычных посланцев он отправляет обратно без ответа. Сумеете ли Вы найти к нему подход, зависит от того, насколько сильно Вы хотите добиться результата.

Совесть вынуждает меня повторить предыдущее предостережение: над островом нависла угроза близкой войны, смерть или порабощение грозит всем, кто окажется здесь в ближайшие дни. Если я могу предложить Вам какую-либо помощь или совет, Вы найдете меня в Мессине до отхода «Куронна», в монастыре рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского».

Карла никогда не видела почерка красивее, чем у Старки. Она задумалась, сколько же часов он провел в детстве, добиваясь совершенных завитков, изящных переходов от утолщенных линий к тонким, неизменно одинаковых расстояний между буквами в слове, между словами и между строками. Его письмо было символом власти. Такое письмо способно заставить даже короля обратить внимание на то, что в нем говорится, и короли обращали внимание, поскольку Старки занимался дипломатической корреспонденцией ордена. Карла не была знакома с ним лично. Интересно, подумала она, так же ли он безупречен, как и его каллиграфический почерк, или же, напротив, это всего-навсего пропыленный, иссохший монах, сгорбленный от вечного сидения за конторкой. Еще она подумала о своем мальчике — умеет ли он хотя бы читать и писать? И от этого очередного напоминания себе о том, какая плохая она мать, болезненная судорога свела внутренности, а ее желание вернуться на Мальту и страх, что она никогда туда не вернется, сделались особенно жгучими.

Карла сложила письмо и зажала в руке. Она переписывалась со Старки шесть недель подряд. Его предыдущие письма, запрещающие ей возвращаться на остров, были ответами занятого человека, которого беспокоят по пустякам, и, отвечая, он делает над собой усилие лишь из уважения к ее благородному происхождению и фамилии. За эти недели она упрашивала множество капитанов и рыцарей, проезжавших через Мессину, отвезти ее на Мальту. Ее выслушивали с безупречной вежливостью, изредка обещали помощь, однако она все еще оставалась здесь, наблюдая восход солнца с виллы Салиба.

Великий магистр Ла Валлетт издал указ, в котором говорилось, что любой, кто не сможет участвовать в обороне острова, будет лишь «лишним ртом». Сотни беременных женщин, старики, больные и бесчисленное количество выродившихся мальтийских аристократов, и больных и здоровых, было переправлено на кораблях через Мальтийский пролив на Сицилию. Каждый уроженец Мальты, способный держать в руках копье или лопату, был оставлен на острове, невзирая на пол и возраст. Карла в глазах рыцарей была слабой женщиной голубых кровей, которую они считали себя обязанными защищать, а значит, она составляла балласт. Не говоря уж о том, что каждый, самый малый уголок палубы на галерах, идущих в Большую гавань, был предназначен для воинов, военного имущества и провианта, а не для праздных дамочек с неколебимым желанием умереть. Карла не выносила праздности и, конечно же, не считала себя слабой. Она жила сама по себе, пусть скромно, и сама управляла поместьем в Аквитании. Карла не подчинялась приказам и прихотям мужчин. Она, со своей доброй компаньонкой Ампаро, проехала через весь Лангедок под защитой одного лишь Божьего милосердия и собственной сообразительности. Последняя война с гугенотами[21] оставила по себе шрамы и память о разнообразных пережитых в дороге опасностях, однако же они добрались до Марселя целыми и невредимыми и благополучно переправились в Неаполь, а оттуда на Сицилию. То, что они без всякой помощи и поддержки забрались так далеко, приводило в замешательство многих из тех, кого они встречали на своем пути, и, оглядываясь назад, Карла признавала, что на путешествие ее толкнуло безрассудство и даже глупое упрямство, но когда решение было уже принято, сама мысль, будто бы они не смогут добраться до места, ни разу не приходила ей в голову. Женщину, давным-давно привыкшую к самостоятельности, недели, проведенные в бездействии в Мессине, приводили в ярость. Письмо Старки было первым проблеском надежды. Теперь и у Карлы была какая-то потенциальная военная ценность. Если она сумеет затащить этого Тангейзера на борт «Куронна» к полуночи, ей позволят поехать вместе с ним.

За все время переговоров со Старки, с капитанами кораблей и рыцарями она ни разу не проговорилась о причине, по которой хотела вернуться домой, и таким образом, только укрепляла их во мнении, что она просто истеричная женщина, какой они и без того ее считали. Только Ампаро знала. А Карла держала в тайне свои мотивы не из одних только дипломатических соображений. Она хранила тайну из стыда. У нее был сын. Незаконнорожденный сын, отнятый у нее двенадцать лет назад. И ее сын, она была твердо уверена, живет на Мальте.

Она открыла стеклянную дверь, выходящую в сад. Дальние родственники ее семейства — семейства Мандука — уехали на Капри, спасаясь от сицилийского лета, и оставили в распоряжении Карлы гостевой дом. Он был элегантен и удобен для жизни. Была здесь и прислуга: кухарка, горничная и откровенно презирающий Карлу дворецкий по имени Бертольдо. Она уже просила Бертольдо доставить письмо капитану Тангейзеру, но, увидев, с каким наигранным потрясением дворецкий воспринял ее просьбу, поняла, что у нее уйдет несколько дней, чтобы заставить его подчиниться. Да и все равно, из-за своего неколебимого высокомерия Бертольдо наверняка провалил бы возложенную на него миссию, а то и вовсе пал бы от руки владельца «Оракула».

Карла выглянула в сад. Ампаро стояла на коленях перед цветочной грядкой, погруженная в беседу с высокой белой розой. Подобные эксцентричные поступки были обычны для этой девушки, и Карла даже завидовала вольности ее духа и тому, что она позволяет себе такие вещи. Пока она наблюдала, в ее мозгу зародилась идея. Карла не побоялась бы пойти в «Оракул» сама. Ее первой мыслью и было отправиться туда лично. Она довольно часто вела переговоры с купцами в Бордо. Однако она понимала: лезть в берлогу к этому Тангейзеру с его дурной репутацией — это значит поставить себя в уязвимое положение. Если бы удалось уговорить его прийти к ней, здесь, в обстановке, подтверждающей ее силу, преимущество было бы на ее стороне. Ампаро, понимала она теперь, сумеет привести Тангейзера на виллу Салиба гораздо вернее, чем она сама. Если уж нельзя просто послать к нему слугу, Ампаро станет самым странным посланником, какого когда-либо принимал этот человек.