Все это время Кирха, как и положено, стоял по стойке «смирно» у двери каюты.

Впервые в жизни Ралгха пожалел, что не выучил ни одного из языков землян. А теперь все будет зависеть от того, насколько ему предан Кирха. Ралгха не хотел рисковать, передавая свое сообщение на килратхском языке, с одной стороны опасаясь, что его может перехватить и прочитать кто-нибудь из членов его экипажа, а с другой стороны, допуская возможность того, что земляне могут просто не понять содержания.

Единственным, кроме Кирхи, килратхом на корабле, кто, по данным списка личного состава, мог говорить на языке землян, был новый командир пилотов, но он будет слишком занят своими служебными делами, чтобы услышать сообщение. Во всяком случае, Ралгха на это надеялся.

Он подключил монитор, установленный в его каюте, к каналу внешней связи, быстро пробежал по всему диапазону, чтобы удостовериться, что его не подслушивают и что на корабле не задействованы никакие другие системы связи.

Ралгха нар Ххаллас, лорд Империи, вдруг осознал, что нервничает, и это привело его в состояние бешенства; он злился на себя и на те обстоятельства, из-за которых оказался в своем теперешнем положении. Неудивительно, что у него так скрутило живот. То, что он сейчас делал, было его первой настоящей изменой Императору. Он дал клятву руководителям повстанцев на Гхорах Кхаре, что будет оказывать им всемерную помощь в деле ниспровержения Императора, но до сих пор не принимал практического участия в выполнении их планов. То, что он готовился совершить — сдать свой корабль противнику без боя, никак не могло быть названо благородным делом. Но его связывала клятва, данная Совету повстанцев. И нарушить ее теперь означало бы страшное бесчестье. Ему приходилось выбирать из двух зол меньшее. Лишь на какое-то мгновение где— то в глубине своего сознания он удивился тому, как вообще он мог оказаться перед такой постыдной дилеммой, но, как всегда, раздумывать над этим времени уже не оставалось.

Он глубоко вздохнул и сказал, обращаясь к Кирхе:

— Кирха, ты переведешь и отправишь это сообщение.

— Слушаюсь, мой господин, — отчеканил молодой офицер.

— Командиру авианосца землян «Тигриный коготь», — начал диктовать Ралгха. — Я — Ралгха нар Ххаллас, лорд Империи Килрах и командир крейсера «Рас Ник'хра» класса «Фралтхи». От имени руководителей повстанцев Гхорах Кхара я приветствую вас и свидетельствую свое глубокое уважение. Я уполномочен передать вам их предложение о заключении союза с вашей Конфедерацией против сторонников сохранения Империи в Килрахе, а также свой имперский корабль в качестве дара. Из этой точки «Рас Ник'хра» намерен совершить прыжок в район планеты Фирекка, где вы сможете нас найти в любое время. — Ралгха назвал координаты корабля по килратхской системе счисления, надеясь, что земляне сумеют перевести их в свою.

Когда Кирха закончил переводить сообщение, Ралгха заметил, что молодой килратх весь дрожит. Нажав кнопку, Кирха отправил сообщение в эфир и повернулся к командиру:

— Разрешите быть свободным, мой господин?

Ралгха кивнул, и Кирха быстро вышел из каюты, прижав хвост к ногам. «Похоже, это наихудший момент в жизни Кирхи. Впрочем, и у меня настроение далеко не радужное, — подумал Ралгха. — Я все понимаю, сынок. С этого момента мы действительно летим в неизвестность. К землянам, чтобы сдать им мой корабль. Еще ни одному килратху не доводилось идти этим путем».

Он хотел было вернуть Кирху назад, но потом решил не делать этого. Сейчас не время проявлять слабость. Кирха оставался всего лишь пешкой в этой игре империй. Но скоро он станет военнопленным и выйдет из этой игры. Трудно сказать, что с ними всеми станет. Ралгха откинулся в кресле, ощущая, как напряглись мышцы его тела и живот.

«Уже скоро, — подумал он, — скоро я встречусь лицом к лицу с землянами, и встреча эта не принесет мне победы».

— Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы почтить память молодого пилота, погибшего при исполнении своих обязанностей. Лейтенант Питер Янгблад храбро сражался…

Хантер стоял, вытянувшись по стойке «смирно» на наружной палубе корабля; магнитные присоски башмаков космического костюма надежно удерживали его на металлической поверхности. Как всегда, находясь в открытом космосе, он чувствовал необъяснимый холод. Капитан понимал, что это ему только кажется, что если бы космический холод действительно проник внутрь скафандра, то он через полсекунды был бы уже мертв. И тем не менее отделаться от этого ощущения холода Хантер не мог. «Может, это потому, что я выхожу наружу лишь только для участия в этих проклятых похоронах, — подумал он. — Все это чертовски грустно. Мне противна сама мысль о том, что полковник Хэлсиен будет вот так же стоять здесь и произносить хвалебные речи в мой адрес, когда я погибну в одном из боевых вылетов… Я бы предпочел, чтобы они просто выпихнули мое тело из воздушного шлюза и устроили грандиозную пирушку. Хорошая развеселая панихида — вот, что мне понравилось бы. И чтобы все мои друзья от души напились, в то время как мои бренные останки будут медленно дрейфовать в космосе…»

— …Вопреки крайне неблагоприятным обстоятельствам, презирая опасность, он стремился к победе…

«Он стремился к славе, а нарвался на снаряд — вот что было на самом деле…»

Справа от Хантера стоял пилот-истребитель Кьен Чен и, похоже, внимательно слушал полковника. По другую сторону от него неподвижно застыла Марико Танака. В бледном свете лампочки ее шлема Хантеру были видны неестественно блестевшие глаза и стекающие по щекам слезы.

Хантер наклонился к ней и коснулся ее шлема своим. Он говорил тихо, зная, что звуковые колебания передадутся в ее шлем:

— Ты ни в чем не виновата, голубка. Ты сделала все, что могла, для спасения парнишки.

Он не услышал в ответ ни слова, хотя тихое дыхание Марико явственно доносилось до него сквозь шлем.

— Марико? Ну давай же поговори со мной! Послушай, ведь парень старался вовсю, но этого ведь мало. Если бы он слушался тебя и подчинялся, как полагается, то, возможно, остался бы в живых. Твоей вины в этом нет. Черт побери, ведь ты и сама-то еле вырвалась оттуда живой!

И опять ни слова в ответ. Он подождал немного, потом медленно отстранился от нее и выпрямился. В шлемофоне голос полковника заканчивал свою надгробную речь, затем прозвучал прощальный салют почетного караула из двадцати одного лазерного ружья, и пустой гроб, освобожденный от магнитных присосок, медленно поплыл прочь от «Тигриного когтя».

«Чертовски грустно все это», — снова подумал Хантер и, переключив свой космический костюм в режим ходьбы, последовал за всеми к воздушному шлюзу. Шлемофон молчал; единственный звук, который доносился до него, было тихое пощелкивание переключающихся при ходьбе магнитных присосок башмаков. Оказавшись вместе со всеми в шлюзовой камере, он дождался, пока помещение снова заполнит воздух, быстро сбросил космический костюм и переоделся в летную форму.

Застегивая сапоги, он заметил выходящую из гардеробной Марико: ее лицо казалось таким спокойным и безмятежным, как небо после снежного бурана, — глядя на ее тонкие восточные черты, ни за что нельзя было догадаться о недавно пролитых слезах.

— Марико! — Хантер быстро управился со вторым сапогом и бросился за ней вдогонку. — Эй, Марико!

Она продолжала идти вдоль коридора и даже не обернулась на его голос.

— Пожалуйста, Иэн. Я хочу сейчас побыть одна.

— Ну перестань, Марико, давай поговорим!

Она остановилась, повернулась и яростно выпалила:

— Ты хочешь поговорить об этом? Прекрасно! Давай поговорим. Янгблад мертв. Он не выполнил моего приказа выйти из боя. Почему? Потому что он не доверял мне как ведущему. Вот в чем моя вина — он не верил в меня настолько, чтобы беспрекословно подчиняться моим приказам.

Хантер изумленно посмотрел на нее:

— Марико, это не так! Я очень не люблю говорить плохо о мертвых, но этот парень всегда был полнейшим идиотом! Он стал бы добычей котов раньше или позже, независимо от того, кто оказался бы его ведущим. Послушай, сравни его хотя бы с Джазом Колсоном. Когда я приказал ему развернуться и отправляться назад на «Коготь», он тотчас же подчинился, хотя я видел, как ему хотелось поучаствовать в бою! И с Джазом будет все в порядке, я о нем не беспокоюсь. Но Янгблад… не стоило питать надежд, что он когда-нибудь образумится. Ни единого шанса.