Последняя догадка, как замковый камень, скрепила все сооружение. Остались неясными только частности, главное открылось Золотинке с определенностью нарисованного на стене чертежа: Лжевидохин входит во дворец и обращается в Рукосила, в настоящего, давно уж затерянного в прошлом Рукосила. И обращается за малую долю часа до того, как истукан вступает в схватку со змеем. Именно так! Все рассчитано по часам. Невозможно было сейчас догадаться, каким именно образом Рукосил-Лжевидохин исхитрился обратить грозную дурь истукана на змея, но это частности. Следует исходить из того, что надобно Рукосилу в итоге. А нужно вот что: нужна гибель змея в тот самый миг или вскоре после того, как Лжевидохин обратится в Рукосила. При несомненной связи дворцов со змеем чары их падут, если падет змей, и тогда… тогда, можно предполагать, Лжевидохин останется Рукосилом навсегда. Этого надо ожидать. Вопреки известным законам волшебства Лжевидохин возвратит себе свое собственное нечаянно потерянное два года назад естество.

Обновленный Рукосил — это молодая ярость, вновь забродившая злоба, что придет отмщением за старческие обиды и страхи, которые копил он в своей черной душе все эти годы.

Золотинка поежилась. Замысел Лжевидохина, если она правильно его разгадала, казалось, не имел изъянов. От этого больно и гулко билось сердце. Словно намеченное уже свершилось.

— Почтенные господа! — начал Лжевидохин, напрягая старческий голос, совсем не слышный поначалу, когда не опустилась еще удушливым пологом тишина. — Беда, господа! Беда! — Он делал остановки набрать дыхание и раз от разу говорил громче, словно решившись расходовать свои силы без остатка — больше их незачем было беречь. — В лихую годину я обращаюсь к вам… к лучшим людям страны. Помогите мне, господа! Рукосил-Могут нуждается в помощи! Господа, я прошу… Господа, в этот тяжелый час я не зову бояр и окольничих, думных дворян, верных своих слуг, я зову вас. Господа, я зову вас, потому что вы лучшие люди страны. Бескорыстие, милосердие, преданность, подлинная правдивость, духовность и мужество… этими бессмертными качествами отмечена вся ваша жизнь. Да, господа. Я знаю, многие из вас не шибко-то меня жалуют… — Лжевидохин попробовал хихикнуть, с той целью, вероятно, чтобы речь его не страдала однообразием, но это плохо у него вышло — поспешное дрянное бульканье. Не в том он был настроении, чтобы смеяться, да и собрание не расположено было к игривости. — Кому-то я причинил зло, горько об этом жалею. Заслуги… я их не оценил по достоинству. Да, господа, я прошу прощение у всех… у всех… Я знаю, как виноват. Виноват, что проглядел, упустил, не заметил, не призвал, не наградил по достоинству… Все так. И все будет теперь по-другому. Я сделаю все, чтобы искупить свои… свое верхоглядство. За ошибки свои я уж и так наказан. Что я могу? Могу склонить перед вами голову… Притом же я многое сделал для страны. Расширил ее пределы. Дал новые установления. Я заложил основы для процветания… Почему в кандалах? Один… другой… Почему двое в кандалах? Что такое? Что за безобразие?! Почему никто ни о чем не думает, никто ни о чем не заботится? — Он обернулся на ближних людей, сердито шамкая губами, несколько дворян с перекошенными лицами бросились за кузнецом.

— Сейчас исправят последнее зло… надеюсь, последнее, — попытался оборотень улыбнуться. — Господа, я нуждаюсь в бескорыстной дружбе. Я прошу помощи, помощи, господа! Великий князь просит помощи бескорыстной и великодушной. Ничего меньшего я от вас не ожидаю. Вы соль земли… Не все, может быть, готовы переступить обиды и недоразумения… переступить себя ради старого больного князя, я зову тех… зову само бескорыстие, я зову искренность, я зову благородство… я зову милосердие. Милосердие, господа! — голос сорвался в крик.

И дрогнула тяжким гулом земля, все головы повернулись в сторону дворцов, над которыми поднимался восходящий к небесам туман.

Зачарованный грозой не меньше других, Лжевидохин не сразу заставил себя вернуться на прежнее и скомкал речь торопливым призывом:

— Я прошу всех… великий князь просит всех, кто готов помочь… подойдите ко мне. Подойдите ко мне, друзья, ничего не опасаясь. Кто готов помочь, подойдите.

Золотинка прикинула, что если в строю человек сорок, то можно выйти в числе первого десятка. Нельзя вылезать вперед, навязывая свои услуги прежде других, ибо самых прытких проницательный Рукосил может отвести, но нельзя и мешкать особенно… Однако что бы Золотинка ни рассчитывала, стояло томительное молчание. Ни один человек не откликался.

На лицах дворян и стражи, что стояли железным квадратом вокруг праведников, читалось недоброе жесткое ожидание. Верные люди князя, казалось, готовы были вытолкать добровольцев взашей да и потом еще подкрепить их хваленую добродетель хорошим пинком и зуботычиной.

— Друзья мои! — с натугой приподнялся на ложе Лжевидохин. — Я не могу приказывать… не могу угрожать. Все это кончено раз и навсегда… между нами. И не дело предлагать деньги, почести и княжеской щедрости награды, хотя все это будет. Не дело. Не корыстное движение души — но милосердие, сострадание, доброта… Я могу только просить. Просить! — В старческом надрыве слышалась уже и слеза. Лжевидохин, видела Золотинка, находился на грани нравственного срыва. Он готов был рыдать и рвать готов был, метать… Слишком много поставлено было на кон. Для него — всё.

— Я верю, что не ошибся… Знаю… Я прошу милосердия. Я обращаюсь к вашим религиозным чувствам, к вашей набожности… кто из вас набожен. Я знаю, сколько среди вас людей искренне преданных законам Высшего блага. Род Вседержитель учил нас прощать… Только в великодушии находим мы источник нравственной силы.

— Государь! — раздался вдруг ясный голос. Говорил один из тюремных сидельцев, что видно было по его болезненной бледности. — Вы хотите милосердия и хотите искренности. К милосердию мы готовы… многие готовы, я уверен. Но искренность, государь, — это не одно и то же, что милосердие. И, может быть, не в нашей воле… не так это просто смирить искренность милосердием. Если вы готовы принять милосердие без искренности…

— Нет-нет! — возразил Лжевидохин. — Спасибо, друг! Спасибо! Но мне нужно и то и другое. Искренность, искренность, обязательно искренность. В том-то и штука: искренность прежде всего!

Ответом было новое, совсем безнадежное молчание. Исподтишка поглядывая на соседей, Золотинка видела сомнения и тревогу… потупленные взоры, занятых трудными мыслями людей — то самое как раз, что означало искренность. Не много здесь было таких, которые заранее и убежденно отвергали всякое сотрудничество с тираном. Но Лжевидохин уж не мог ждать.

— Друзья, дорогие мои! Товарищи!.. — воззвал он после долгого промежутка, но потом сказал суше, в сторону: — Подайте список.

Нестарый дьяк или боярин — заросшая красная рожа кабацкого вышибалы, как будто бы уже ждал: бумага явилась в тот же миг, словно из ничего. С некоторым затруднением Лжевидохин развернул, и Золотинка увидела на левой его руке несвежую, в пятнах почернелой крови тряпицу. Безымянного пальца не хватало. Того самого, на котором запомнила она в последний раз Паракон.

— Вот! — сказал Лжевидохин с какой-то жадностью. — Ну вот! Вот же: Чичер! Достопочтенный Чичер! Где Чичер?

— Государь! — тотчас же выступил из ряда знакомый Золотинке Чичер, тот насупленный господин, что так и не поверил в ее способность держаться. — Такая честь, государь! Но с какой стати? Я пьяница и развратник. Как я попал в этот список, государь? Умоляю вас: это недоразумение. — Он прижал руки к груди, готовый, кажется, и на колени стать.

— Ах, Чичер, плутишка, вы поэт. Вы записаны как поэт. Как человек высокой души!

— Государь! — сказал Чичер с тонкой улыбкой, в которой загадочным образом скользнуло нечто непристойное. — Я придворный стихоплет. — И он помолчал, давая государю возможность осмыслить это заявление. — Должность ответственная и почетная… но, простите, государь, придворный стихоплет, это не совсем то же, что поэт. И даже, смею сказать, совсем не то. Хотя и близко. Когда-то, государь, о, да!.. я имел право называться этим словом… я был молод, полон надежд и чистых помыслов… Да, государь, я знаком с вдохновением. Знаком… вы помните, может быть: «Ода на день восшествия на престол великого государя и великого князя Рукосила-Могута», там недурственные строки, государь. «И се уже рукой пурпурной врата открыла в мир заря…»