— Потому что считал его неправильным. Борг нахмурился.

— Откуда ты знаешь?

— Да все оттуда же. Помнишь, как вели себя другие? Мелла, к примеру. Она же вовсе не гулящая женщина. Да и возница вряд ли такой уж охотник до женских прелестей, что не может сдержаться.

— А ты? — Рыжий хоть и не умел самостоятельно строить заковыристые логические цепочки, зато наловчился очень цепко карабкаться по чужим. — Что ты считал для себя неправильным?

— Плевать на всех вокруг.

— Почему? Мне кажется, ты вполне мог бы…

— Плюнуть?

— Ну да.

Конечно, мог бы. Наверное, должен был бы так поступить, ведь мое положение и мои возможности…

Из-за них и не могу, вот ведь какая странность. Если знаешь, что в любой миг способен уничтожить весь мир, никогда не станешь этим заниматься. Это словно поднимать руку на младенца, который не может оказать тебе сопротивления. Стыдно и недостойно. И неважно, что никто не возразит и не осудит, достаточно возникающего внутри ощущения собственной неправоты.

— А я и плевал. В тот вечер. Не одернул наших страстных любовников. Не воззвал к голосу твоего разума.

— А если бы мне удалось добраться до тебя? Что случилось бы дальше?

— Ничего неожиданного. Ты бы умер.

— Умер? — Борг пытливо заглянул мне в глаза. — Но для того, чтобы предотвратить нападение, не всегда нужно…

— Убивать? Знаю. Только мне тогда было все равно. И думать о том, как бы причинить тебе наименьший вред, не хотелось.

— Ну что ж, по крайней мере честно.

— Ты спросил, я ответил. — Да.

Он тяжело оперся спиной о стену.

Не за что меня любить, Борги. Не за что и незачем. И заметь, я больше не настаиваю на том, чтобы ты слепо верил каждому моему откровению.

— Вернемся к причинам. Внутри каждого из нас есть жела-ния, которые мы всеми силами прячем от мира. Но чем глубже запихиваешь что-то, тем настойчивее оно стремится вырваться на свободу. Собственно, этим и воспользовался наш враг. Усыпил бдительность сторожа и открыл замки на дверях наших личных тюрем.

— Какая малость… Соглашаюсь:

— Малость. Но ты видел, к чему это привело.

Рыжий брезгливо скривился, правда, не потеряв нить рассуждения, за которую держался:

— А как она все это сделала? Подсыпала свою траву? Но мы вроде не пили вина…

— Если бы все было так просто! Ворчанка и прочие зелья нужны для подмастерий, а мы столкнулись с мастером.

— Что ты хочешь сказать?

Я потянулся, разминая плечи.

— Женщина, захватившая нас в плен, не нуждается ни в каких подручных средствах. Она напрямую вмешивается в наши сознания посредством крови.

— Крови?

— Видишь ли… — Эх, все-таки придется углубиться в давнюю историю. — Много веков назад в одной семье начали рождаться дети, одаренные способностью воздействовать на воду без применения какой-то особой магии. Они просто говорили с водой, и вода их слушалась. К примеру, захотелось им немного льда посреди жаркого лета — попросили и обрели просимое. А вокруг ничего не изменилось, и даже самый наблюдательный маг не заметил бы колебаний Силы.

— Так не бывает!

— Бывает. Этим свойством были наделены их тела, а умение приходило с возрастом и каждодневными занятиями. Но вода ведь течет не только в руслах рек и ручьев, она наполняет и нас… Не знаю, почему этому роду не удалось подчинить себе весь мир. Впрочем, и от одной женщины, как оказалось, может исходить очень большая опасность.

— Она заговаривает кровь?

— Время от времени. По крайней мере ей ничего не стоит заставить нас уснуть или умереть, просто остановив кровоток, и для этого не потребуется ничего, кроме ее желания.

Рыжий растерянно взъерошил пятерней волосы.

— Но если она так могущественна, зачем тогда понадобилась та трава?

— Она одна, Борги. Понимаешь? Одна. Ей не добраться до всех сразу, а с ворчанкой все стало бы намного проще. Довольно было бы подчинить себе нескольких человек, снабдить их приворотным зельем и отправить на четыре стороны. При удачном стечении обстоятельств через пару лет весь мир бы стоял перед ней на коленях.

— Не хочется верить.

— Не верь. Да и не будет так, как я сказал, потому что о вор-чанке уже известно, а значит, надо искать другие способы. Или растить новую траву.

Проще всего было бы заманивать людей на берега лунного озера и дарить приют освободившимся душам, но в здравом уме никто не заставит себя пересечь границы черно-белой Нити.

— Как думаешь, вырастит?

— Наверняка.

Борг зло ударил кулаком по колену:

— Мы так много узнали, а что толку? Сидим здесь и не можем ничего сделать!

— Если тебя это утешит, и никто бы ничего не смог. Нет никакого смысла отправлять сюда даже лучших воинов, потому что они будут или умерщвлены, или подчинены.

— Она настолько всесильна?

— Увы.

Привираю, пусть и самую малость. Со сколькими сразу могла бы справиться говорящая? Нас четверых у костра она одолела очень легко, а с серебром почти истощила себя. Почему? Наверное, разница в объектах воздействия: на людях она уже напрактиковалась вдоволь, так что хаос в рядах нападающих был бы посеян успешно и быстро. Капризы моего зверька потребовали совсем иного вмешательства, находящегося за границами уже привычного для женщины общения. Впрочем, будь у нее побольше времени, и для живого серебра была бы создана и отточена механика влияния. Но, слава Пресветлой Владычице, чего-чего, а лишнего времени у моей тюремщицы не будет. Правда, для людей она остается по-прежнему опасной угрозой, напрашивающейся на… Скажем так, на противодействие. Но какое? Армию отправлять на бой с таким врагом нельзя. Нет, здесь лучше всех прочих подошел бы наемный убийца, выполняющий заказы с большого расстояния. Все, что необходимо, — лишь указать цель, но единственные, кто способен это сделать, сидят на пятых точках, как привязанные. Хотя почему «как»? Просто привязи у нас с Боргом по-разному выглядят, но зато одинаково надежны.

— Значит, все было зря?

— О чем ты?

— Герцог умер напрасно, да?

Как же сильно его царапнуло это событие… Но, может быть, так и надо? Может быть, именно угрызения совести помогают людям оставаться людьми?

— Не знаю. С одной стороны, опасность все равно живет и здравствует, если не стала еще сильнее. А с другой… Его смерть дала выигрыш времени на размышления для всех остальных.

— Большой?

Хороший вопрос. Наверное, главный. По крайней мере для Борга, которого сейчас занимают только песчинки, слагающиеся в Вечность. Его личные. Да и я думаю о том же. О количестве шагов, оставшихся до Порога.

— День, месяц, год. Какая разница? Он пожертвовал собой, чтобы дать другим возможность хоть немного пожить свободными. Совершил своего рода отвлекающий маневр, заставив противника отложить атаку. На поле боя такой поступок был бы удостоен награды.

— А в мирные времена вызвал одно лишь осуждение. И злость, — подытожил рыжий, видимо, вспомнив яростную отповедь Дэриена.

— Такова жизнь.

Он молча кивнул и какое-то время сидел, глубоко задумавшись, а когда заговорил снова, его голос был полон презрения. К самому себе.

— И все-таки Магайон уходил как воин. Сам выбрал место, время и смерть. А мы… Мы умрем бесславно.

Ты прав, Борги. Тысячу раз прав. Но что поделать? Или отчаянно искать выход из тупика, или смириться с будущим, начертанным для нас чужой рукой. Я и сам не знаю, что лучше. Даже не знаю, что будет приятнее, поскольку пользы не жду ни от первого, ни от второго.

Мрачные мысли обычно не способствуют аппетиту, но, когда дверь нашего узилища отворилась и на пороге возник юноша с корзинкой в руке, я почувствовал, как желудок начинает скручиваться в узел. А всего-то ничего и требовалось: уловить аромат свежевыпеченного хлеба!

Борг тоже недоуменно повел ноздрями, сосредотачивая внимание на ноше, а не на носильщике, и, похоже, наша увлеченность предвкушением обеда обидела пришельца, потому что не знающие брщъы щеки вдруг пошли красными пятнами, а корзинка оказалась брошена тут же, рядом с быстро захлопнувшейся дверью. Что особенно обидно, вне нашей досягаемости.