— Зачем вам нужно умереть?

— А зачем вам нужно это знать? Попробуете отговорить? Или примените другие меры? Может, стражу позовете?

Он верно угадал возможное развитие событий. Да и не мог не угадать, с его-то опытом! Но если до сих пор не прервал беседу и не ушел, значит, на что-то рассчитывает. И все же обидно. Неужели я выгляжу человеком, готовым за деньги пойти на любой риск?

— Может, и позову. Но не раньше, чем услышу ваш ответ. Я знаю, почему вы вызвали меня на дуэль, но в ту минуту вы явно не собирались прощаться с жизнью. Что же изменилось за прошедшие дни?

Герцог сорвал с розового куста полураскрывшийся цветок и смял его в кулаке.

— Немногое. И одновременно все, что только могло измениться.

— Вы желаете кому-то отомстить своей смертью? Может быть, мне?

Мешанина лепестков скорбно упала на траву.

— Положим, у меня есть на примете люди, кому я хотел бы доставить неприятности даже своей кончиной, но… Вам-то за что? За то, что исполняли свою службу? Напротив, следовало бы вас поблагодарить, от всего сердца. И я бы поблагодарил, если бы…

Похоже, действительно случилось нечто страшное, если человек посчитал смерть наилучшим решением проблемы. Но что именно? Мне очень важно узнать правду. Хотя бы правду герцога.

— Давайте договоримся, дуве. Вы расскажете, почему собираетесь умереть, а я вас выслушаю.

— Неравноценный обмен, не так ли? Повторяю с нажимом:

— Я выслушаю вас. И приму решение только после этого. Если вам удастся меня убедить, решение окажется в вашу пользу.

— Хотите сказать, что даете мне шанс сохранить деньги? Можно было ответить в похожем тоне. Вот только, если бы я поддался на невинную уловку, Магайон насторожился бы уже основательно. Набивание цены понятно, привычно, недостойно уважения, зато просчитываемо на три хода вперед. А если человек внезапно отказывается от денег под, мягко говоря, блаженным предлогом, сия странность вызывает непоколебимое недоверие и отступление на заранее подготовленные позиции. Коль скоро мой противник желает закончить

земной путь, он наверняка продумал все пути достижения по-ставленной цели, а мне не хочется допускать к телу герцога убийцу со стороны. Каким же образом действовать дальше?

Посмотрим на мир глазами Магайона. Он ведь не повесил-ся на воротах своего особняка, не нырнул в канал, не напичкал себя ядом, то бишь не совершил презираемого всеми поступка самоубийства. О чем это может свидетельствовать? Герцог не станет нарушать традиции общества без веской причины. И о назначенной дуэли он вшомнил именно поэтому: вот хороший шанс проститься с жизнью, соблюдая писаные и неписаные законы чести. Но человек, возводящий на престол подобные идеалы, должен верить и в кое-что иное. Кое-что, растворенное в воздухе мира и одновременно парящее над ним.

— Я даю вам шанс умереть с чистой совестью, дуве. Не думаю, что, вынудив или подкупив убийцу, вам удастся предстать перед Серой Госпожой в лучшем свете.

Взгляд герцога замер, столкнувшись с моим.

Да, я знаю, о чем говорю. Еще как знаю! Я заглядывал в ее ласковые очи и дышал чистейшей свежестью ее умиротворяющего дыханья. Она щедра на прощение, это правда, но заставлять юную и бесконечно занятую даму взвешивать на хрупких ладонях лишнюю горсть грехов… Мужчины так не поступают. Не правда ли? — Может быть, вы и правы.

Не знаю, что он смог прочитать в моих глазах. Не знаю, что я сам смог выразить взглядом. Неважно. Мгновения безмолвной беседы прошли, и Магайон принял решение:

— Я расскажу, как вы того и хотели. Настолько честно, насколько получится. К сожалению, вас не было на допросах…

— Мое дело маленькое, дуве. До вынесения приговоров таких, как я, не допускают.

Герцог усмехнулся:

— Скорее всего, зря. Но пусть это остается на их совести… Насколько мне стало известно, именно вы обратили внимание на мои изменения. Как вам удалось это сделать?

— Я видел вас раньше. Видел, как вы поступаете… в разных обстоятельствах. Видел и запоминал. Не нарочно, не думайте! Просто, что бы вы ни делали, ваши поступки врезаются в память.

Он рассеянно кивнул, принимая мои объяснения. Значит, я опять попал в цель: Магайоном восхищались многие. Друзья, враги и просто случайные свидетели деяний его светлости не могли не попадать под властное очарование человека, осознающего свою силу и никогда не злоупотребляющего ей.

— Что ж, вы спасли меня. Но вы же меня и убили.

— О чем вы говорите?

— Я предпочел бы верить, что влюблен в ту женщину, а не околдован. Хотя мне и самому было больно чувствовать давно забытый юношеский пыл, лучше бы все объяснилось стариковским капризом, а не… Посягательством на мою душу.

К сожалению, иллюзии обязательно должны были развеяться вместе с чарами приворота. Могу представить, сколько страданий причинило прозрение, но разве существовал иной путь пресечения злодейства? К тому же…

— Женщина сама была жертвой.

— Знаю. По счастью, это убедительно доказали, иначе ее ожидала бы скорая казнь. А вот тот, кто заслуживал наказания, успел убежать в Серые Пределы, сохранив свою тайну.

Он с таким бесстрастным сожалением говорит об этом, что… Не могу не спросить:

— И вам ни минуты не хотелось узнать, кто и почему замыслил тот приворот? Не хотелось разыскать злодея и покарать его?

— Меня занимали совсем другие вещи.

Герцог расстегнул пряжку, позволил плащу сползти на траву и отправил следом глухо звякнувший кошель с монетами.

— Не знаю, поймете ли вы… У меня было двое детей. Еще до прошлой зимы. Два сына, взрослых, сильных, решительных. Между ними было очень трудно сделать выбор, и я… Не выбирал. Предоставил событиям полную свободу. Мне казалось, что мальчики решат между собой, кто из них достойнее наследовать титул. Они и решили. — Тут Магайон то ли хмыкнул, то ли кашлянул. — Младший потерял терпение раньше, за что и поплатился жизнью. Я никого не обвиняю и ни о чем не жалею, все-таки дело прошлое, но то, что случилось сейчас, доказало одну простую вещь… У меня больше нет времени ждать, полагаясь на судьбу.

В чем-то он прав, и споры неуместны. Даже в жизни драконов бывают часы, когда нужно торопиться изо всех сил, пусть и в ущерб самому себе.

— Вам всего лишь одурманили разум, но теперь все закончилось. И вы наверняка нужны своему сыну как никогда раньше.

— О, какие верные слова! Вы правы. Я нужен Льюсу. Я, его отец, а не кукла, послушная чужим рукам.

Последние слова резанули слух зазубренным лезвием истины, и все же я повторил свой вопрос:

— Так почему же вы хотите умереть?

Герцог перевел взгляд на теряющуюся между кустами тропинку.

— Потому что, как вы и сказали, все закончилось. Время неумолимо истекает. Того и гляди, объявится Борг, а при нем пооткровенничать уже не удастся.

— Вашу плоть избавили от яда, как мне сказали.

— Плоть… Да, меня чистили, едва ли не выворачивая наизнанку, вот только… — Глаза Магайона вновь смотрели на меня, ввалившиеся и болезненно блестящие. — Яд проник гораздо дальше. Туда, откуда его не выгнать. В мою душу.

Это невозможно. Ему всего лишь нужно отдохнуть, провести несколько дней или недель в покое, в обществе сына, где-нибудь в укромном зеленом уголке, слушая бег реки и шепот ветра в кронах. Он устал, только и всего, а усталое сознание способно порождать самые жуткие кошмары наяву.

Наверное.

Хочется верить, но не получается.

— Вы можете говорить яснее?

Голова герцога качнулась, обозначая кивок.

— Я все еще люблю ее.

— Но разве это беда? Любите!

— Я виделся с ней всего лишь один раз, уже после всех допросов и лечения. Всего один раз, всего пара минут… Она что-то робко произнесла, должно быть, просила прощения, но я даже не расслышал слов. Ее голос. У меня закружилась голова. Я слушал его и не мог в эти мгновения думать ни о чем другом. Словно кровь побежала быстрее и сердце пустилось в пляс… А когда последние звуки стихли, мне стала понятна горькая правда: ради того, чтобы слышать этот голос снова и снова, я пожертвую чем угодно.