Другой элементарный пример — волны кашля. Я ради эксперимента специально вызывал их в библиотеке, в тишине читального зала: начинал усиленно кашлять сам. Эксперимент не вполне респектабельный, зато просто и убедительно. На кашель обязательно кто-то откликнется, да не один, а двое-трое и больше. Этот же эксперимент иногда включаю в свои лекции перед демонстрацией массового гипноза. Говорю о чем-то и вдруг поперхнусь, закашляюсь — может же и не такое стрястись с лектором. Случая, чтобы никто не ответил, еще не было.

В концертном зале кто-то кашляет по собственному почину, а кто-то по заражению. Кто? Тот, у кого есть расположенность покашлять, но недостаточная для самопроизвольного проявления, или просто очень на этом уровне внушаемый субъект? Во всяком случае, ему-то кажется, что кашляет он по собственному побуждению. Не упрощенная ли это модель массы непроизвольных подражаний, которых мы у себя не замечаем? Не по этому ли механизму, например, происходит бессознательный плагиат?

В самых разных ситуациях у нас возникает двигательное соучастие. Все тот же болельщик у телевизора. Стоит понаблюдать внимательно за его ногами в момент, когда прорвавшийся игрок любимой команды должен нанести удар. Или за руками, когда смотрит бокс… Сидя рядом с шофером в такси, вы сильно жмете ногой на корпус машины, когда он резко тормозит. А как действует музыкальный ритм! Впечатлительная девочка в первый раз идет на балет: дивное зрелище, она в восторге. Утром просыпается разбитая: болят ноги. Отчего? Оттого, что смотрящий на танцующих тоже танцует, только в своем мозгу, а часто это можно заметить и по невольным движениям.

Находиться рядом с дергающимися тяжело, потому что возникают сильные импульсы непроизвольного подражания, которые приходится подавлять. И подражание и подавление бессознательны, но вы чувствуете напряжение. С другой стороны, тяжко общаться с тем, чья моторика и мимика маскообразны, застыли, подавлены. Так бывает при некоторых заболеваниях мозга и при сильной шизоидности. Вы чувствуете тяжесть и скованность, вам не по себе, хочется скорей прекратить общение…

Очевидно, люди, общаясь, должны как-то тонизировать друг друга своими движениями, и где-то в этом процессе лежит оптимум, которому, быть может, интуитивно следует приятный человек. Когда двое людей сидят или идут рядом, беседуя, они никогда не остаются на одном расстоянии друг от друга, а все время то приближаются, то отдаляются, словно вальсируя.

Была и эпидемия застывания — в Италии в XVI веке. Тысячи людей впадали в глубокое оцепенение, убежденные, что их укусил ядовитый тарантул. Из этого состояния их выводила только музыка, постепенно убыстряющаяся, вплоть до дикой судорожной пляски — болезнь «вытанцовывалась». От лечебной музыки этой, как уверяют, произошла тарантелла.

Двигательная судорожность заражает больше всего, а вернее, передача здесь наиболее явственна. Как заразительна паника! Кто-то быстро пробежал, кто-то за ним, и — лавина. Первое побуждение — чисто двигательное, не успеваешь опомниться, тебя уже несет…

Бросив беглый взгляд на историю психических эпидемий человечества, мы увидим, то сквозным симптомом большинства были судороги. Так было в XIV веке при грандиозной всеевропейской эпидемии виттовой пляски, когда по улицам и храмам бродили громадные толпы бешено дергавшихся людей; к ним присоединялись все новые, бесновавшиеся выкрикивали непристойности и богохульства, падали с пеной у рта. Эпидемия быстро прекращалась лишь в тех городах, где администрации удавалось призывать музыкантов, игравших повсюду медленную, спокойную музыку.

Так было во множестве монастырей, приютов, общин, селений, где единичные судорожные припадки вызывали вспышки бесноватости у многих и многих и приписывались нечистой силе. Такие судороги в некоторых фанатических сектах возводились в культ, да и сейчас есть секты «трясунов», а также твистунов и так далее.

Спиритический сеанс со столоверчением — блестящий пример взаимного двигательного заражения группы людей. Возле круглого стола, положив на него руки, тесно усаживается кучка людей, желающих пообщаться с духами. Среди них главное действующее лицо — медиум, наделенный даром общения с потусторонним миром. Все молчат и не двигаются, но через несколько минут стол начинает колебаться, наклоняться из стороны в сторону, постукивать ножками. Медиум знает условную азбуку, и вот уже можно задавать духам вопросы и получать ответы. Иногда эти ответы просто ошеломляют, но они никогда не бывают такими, чтобы их не мог дать хотя бы один из присутствующих. Происходит какой-то двигательный резонанс подсознаний, такой же, как у хорошо танцующих партнеров. А хитрые скептики легко разоблачают фокус, задавая духам вопросы типа «в каком году родился Кант».

Но суть психических эпидемий двигательным заражением, разумеется, не исчерпывается. Двигательные эпидемии составляют, можно сказать, низший разряд в иерархии психической заразы.

ГЕНЕРАТОРЫ И ДЕТЕКТОРЫ

Эмоциональное эхо знакомо всем не меньше, чем двигательное. Оно неотделимо от двигательного, но не исчерпывается им, это более высокий уровень интеграции.

Вероятно, самое яркое, бросающееся в глаза — заражение смехом. Вы еще не понимаете, чему смеется этот человек, но уже хохочете вместе с ним. Удержаться невозможно, смех — это эмоциональные судороги (и сейчас бывают эпидемии насильственного смеха, вернее, микроэпидемии — у детей и подростков). Ну а как легко передается от одного другому раздражение, напряженность, суетливость, нервозность — знает всякий.

В эмоциональном эхо-заражении удивительна быстрота, оперативность.

Это, конечно, древний, когда-то спасительный механизм. Если в стае кто-то испугался, вскрикнул, значит имеет для этого основания. А если даже нет оснований, только вероятность, все равно: среагировать моментально, мало ли что… Это мы видим у обезьян.

Каналы оперативной эмоциональной трансляции — движения, мимика, голос, дыхание. Может быть, и еще что-то. Мы воспринимаем не только отдельные движения, но и мышечный тонус друг друга, общую расположенность к удовольствию, неудовольствию, агрессивности.

Чужой эмоциональный тонус мы воспринимаем через свой собственный, через импульс к подражанию. Обаятельный, симпатичный человек своими движениями, мимикой, голосом (а более всего непроизвольной микромимикой) приглашает вас к взаимному удовольствию: «Смотрите, как мне хорошо, как я доволен, свободен, непринужден с вами, вот и вы можете так же со мной». И ваше подсознание радостно рвется ему навстречу (порой так непроизвольно, что даже сознание: он подлец — не может этому воспрепятствовать, вы поддаетесь чарам).

Эмоциональное эхо-восприимчивость достигает пика очень рано, где-то в детстве. В старости эта способность, видимо, падает, старики больше заражают сами. Но, как во всем человеческом, здесь огромная индивидуальная пестрота.

Есть люди-детекторы, чей эмоциональный аппарат действительно подобен эху или зеркалу: кто ни приблизится, увидит свое отражение. Эти люди находятся в состоянии постоянной эмоциональной зараженности, они все время больны другими людьми. (У некоторых людей, видевших телесные наказания, на теле вспухали рубцы.) Есть и эмоциональные генераторы, мало способные заражаться, но зато интенсивно заражающие других. Сочетание обоих качеств в одном лице и составляет, быть может, артистический дар. Эти свойства, кажется, никак не связаны с самостоятельностью мышления и интеллекта.

Заразительны крайности. При психопатологии способность к эмоциональному резонансу обычно уменьшается, зато заражающая сила эмоций растет. Огромная генераторная способность маньяка—это какой-то вулкан радостного возбуждения. Глубоко депрессивный словно скован холодом могильного склепа. Возбужденный эпилептик, взрывчатый психопат — это землетрясение, ураган. Напряженный шизофреник моментально накидывает на вас невидимые стальные цепочки. Истерик и сильно заражает и легко заражается, недаром истеричность ближе всего к артистизму. А психиатр, обладая высокой детекторной способностью, должен быть и сильным эмоциональным генератором и выработать у себя какое-то сильное «антиэхо».