— Ты знаешь, Глек, у меня такое предчувствие, что нам не следует сегодня уезжать из дому. Что-то должно произойти, что-то очень важное.
Ох уж эти мне предчувствия ее! Я почувствовал раздражение и настоял на своем. Веста не стала спорить. В город мы вернулись довольно поздно, часов в шесть. Всю обратную дорогу Веста молчала, но перед самым поворотом на нашу улицу вдруг спросила:
— Скажи, Глек, как ты теперь относишься к Артаму?
Вопрос прозвучал для меня неожиданно. С самого нашего совместного визита понимая, наверно, что всякое напоминание о Гвельтове с ее стороны будет для меня неприятно. Веста словно забыла о нем.
— Нормально отношусь. Он мой сотрудник. Хороший сотрудник. Почему ты спросила?
— Потому что сегодня… — Она замолчала. — Мне очень не хочется об этом говорить. Но сегодня у него должны произойти неприятности, и я не знаю, как ты отнесешься к этому. Если я тебе не скажу сейчас… — Она окончательно запуталась.
— А ты скажи.
Я остановил машину, и последняя фраза прозвучала у меня нервно, почти зло. Это подтолкнуло ее, и она вдруг спросила:
— Ты запер пробы в сейфе? Артам знает шифр?
Я вообще ни разу не говорил ей о пробах. С памятного для меня разговора в машине мы старательно избегали подобных тем.
— Мне кажется, ты должен отпустить их обратно в море. Иначе произойдет несчастье…
Она наверняка знала, какое впечатление произведут на меня ее слова. Она сидела, вся сжавшись, стиснув ручку сиденья. Я видел, как побелели пальцы у нее на руке.
— Я не должна была этого говорить, они просто уверены, что я не скажу. Но если с Артамом, а потом с тобой произойдет что-нибудь…
— Довольно меня запугивать, я сам знаю, что мне делать!
Мы молчали всю оставшуюся дорогу. Молча поднялись на пятый этаж, молча открыли дверь… Сверкающая чистота квартиры бросилась мне в лицо. Я помнил все. Помнил, где именно висел календарь в тот день. Помнил грязную дорожку на полу… Не так это просто жить с русалкой, совсем непросто. Я думал о том, что в металлической коробке сейфа лежат сейчас живые частицы огромного монстра, расположившегося где-то на дне залива. Гвельтов?.. Он знает шифр. И сделает все от него зависящее, чтобы не отдать им пробы. Больше я не раздумывал ни минуты. Уже в прихожей услышал, как Веста сказала:
— Я поеду с тобой!
Времени на споры не было. Но только ли поэтому я согласился? Скорее всего мне захотелось раз и навсегда выяснить, на чьей она стороне, как будто я имел право в этом сомневаться…
В институте света не было, даже перед подъездом, где всегда горел фонарь, чтобы дежурный швейцар мог видеть неурочных посетителей. Я схватил фонарик, который, к счастью, возил в машине, и толкнул дверь.
— Подожди минуту. Еще не время…
Не обратив внимания на слова Весты, почти не слыша ее, я дергал заклинившую ручку.
— Проклятый замок! Сколько раз собирался смазать… Выйду через твою дверь! Подвинься.
— Я просила тебя подождать… Но как хочешь…
Ручка вдруг поддалась, и от неожиданности я едва не вывалился наружу.
В тот момент мне некогда было раздумывать над странным поведением ручки, я бросился к институту. Парадная дверь оказалась незапертой, и едва я захлопнул ее за собой, как оказался в полной темноте. Не зажигая фонарика, медленно, на ощупь я двинулся к лестнице, стараясь уловить малейший шорох и держа наготове фонарик — единственное свое оружие. Только теперь я почувствовал всю сложность своего предприятия. Огромное, погруженное в темноту здание жило своей собственной жизнью. С верхнего этажа доносился глухой ритмичный шум, какой-то скрип, потом там словно бы загудел пылесос.
В темноте этот звук казался особенно странным. Я уже дошел до лестницы и, все еще не зажигая фонарика, медленно стал подниматься. И тут, ударившись плечом о невидимый выступ перил, я выронил фонарик. Звук его падения показался мне грохотом. Почти сразу мне удалось нащупать выпавший фонарь. Я не знал, разбилась ли лампочка, и не хотел проверять. Меня могли поджидать на лестничной площадке. В этой кромешной тьме я был совершенно беспомощен. Но, покрываясь холодным потом, я упрямо лез по лестнице вверх на четвертый этаж. Наконец я добрался до двери своей лаборатории. Я осторожно провел рукой по филенке и вздрогнул: из дверей торчал ключ. Ни у меня, ни у Гвельтова своего ключа не было. Ключ всегда хранился внизу у привратника, и в воскресенье без моего разрешения его никому не могли выдать, следовательно, что-то случилось. Я решительно рванул дверь и сразу же включил фонарик, но лампочка, не зажглась, и в первую секунду я ничего не увидел. Однако из окна с улицы проникал рассеянный свет от уличных фонарей, и из темноты довольно отчетливо проступали очертания предметов. Первое, что бросилось мне в глаза, был развороченный сейф. В углу лежала скорченная человеческая фигура, рядом с ней на полу расползалось какое-то темное пятно, более темное, чем окружающий мрак. Первым моим побуждением было броситься к лежащему на полу человеку, но меня остановил шорох у двери за моей спиной! Я резко обернулся. Глаза уже привыкли к полумраку, и теперь я видел все совершенно отчетливо. Высокий человек в плаще с чемоданчиком в одной руке медленно поднимал другую. Я уже знал, для чего. Нас разделяло метра два, но мне казалось, что даже в темноте я отчетливо вижу черный зрачок пистолета. Звонко щелкнул курок. Выстрела не последовало. Стоявший у двери грязно выругался. Пистолет щелкнул еще раз. В следующий момент, широко замахнувшись, он прыгнул на меня и словно споткнулся о невидимую преграду. Чемодан и оружие вылетели из его рук, и со всего размаха он рухнул на пол.
Грохот от падения тяжелого тела отдался долгим, постепенно замирающим эхом. Я стоял, словно пригвожденный к месту, не смея шевельнуться. У моих ног валялся выпавший у налетчика пистолет. Я нагнулся, поднял его и медленно попятился. Человек на полу не шевелился. Рука моя совершенно инстинктивно потянулась к выключателю настольной лампы. Я не ожидал, что она загорится, но лампочка неожиданно вспыхнула и залила лабораторию ослепительным мертвенным светом. Как только глаза привыкли к этому новому резкому свету, я понял, что лежащий у сейфа человек не Гвельтов. То, что он мертв, я понял еще раньше. Вокруг его головы расползалось широкое пятно крови. Напавший на меня по-прежнему не шевелился. На всякий случай я навел на него пистолет, и только теперь увидел, что это вовсе не пистолет… Предмет напоминал скорее детский пенал с ручкой и кнопкой на нем. Часть, служившая стволом, оказалась наглухо закрытой. Вообще этот странный предмет не имел ни одного отверстия. Разглядывая его, боковым зрением я напряженно следил за распростертой передо мной фигурой. Налетчик по-прежнему не шевелился. Что с ним произошло, какая сила остановила его смертельный бросок? Видимо, меня ожидала участь того, кто лежал у сейфа с разможженной головой. Было похоже, что сейф взорвали или выжгли автогеном. Я не слишком разбираюсь в этих вещах. Дверцу с чудовищной силой выдернули из петель, и теперь она висела сбоку, приоткрыв пустое нутро сейфа… Только теперь мой взгляд упал на выпавший у налетчика чемоданчик. От удара крышка отскочила, и по полу рассыпались какие-то непонятные предметы. И сразу же среди них я увидел наглухо закрытый контейнер, в котором у нас хранились последние пробы. Так вот что ему здесь было нужно! Но они не успели, не все еще потеряно!
Если мне удастся вывезти пробы из города, то там, в столице, я привлеку к происходящему внимание ученых и властей. Вот в чем ценность наших проб. Конечно, противники это понимают и сделают все от них зависящее, чтобы вернуть бактерии обратно в морс. Чтобы не дать мне поднять тревогу сейчас, пока они еще не готовы там, у себя в глубине. Люди ничего не должны знать до того рокового часа, который они нам готовят. Но что бы со мной ни случилось, я все же попробую. Возможно, это наш последний шанс. Надо действовать, пока вся колония собрана в одном месте, если они рассредоточатся… В каждой капле воды, в дожде, в реках, в озерах… Я содрогнулся. Вода их стихия. Только сейчас я по-настоящему оценил опасность, нависшую над нами. Стоит им захотеть, и в каждой капельке воды, вот в этом водопроводном кране — везде будет таиться смерть…
