- Что ж, барон, я думаю, на таких верных и преданных людях, как вы, держится вся Империя. И не сомневайтесь, мы умеем ценить настоящее благородство, - впервые за весь разговор Её Высочество изволила не изображать из себя могильную плиту, а улыбнуться по-человечески. - Тигренок, иди к себе, - она слегка дотронулась кончиком туфельки до юноши, так и не изменившего позу, и тот мягким и быстрым кошачьим движением поднялся и будто растворился в воздухе. Её Высочество встала, показывая, что аудиенция окончена, и лорд Тейсин тут же вскочил, вздохнув с облегчением.
- Благодарю вас, Ваше Высочество, - он поклонился.
- Да, барон. Пока не уезжайте. Завтра или послезавтра я хочу навестить мою фрейлину. И тогда, быть может, продолжим наш разговор о лейтенанте Дуклийоне, - принцесса протянула руку. Барон Тейсин преклонил колено и вежливо поцеловал тонкие пальчики. - До свидания.
- Благодарю вас, Ваше Высочество, за оказанную честь!
"И особенно за то, что не прибили старого дурака на месте. Повезло, крупно повезло!" - думал лорд Фуайон Сотран, барон Тейсин, выходя из покоев Её Высочества.
"Нет, спокойной жизни рядом с Её Высочеством не бывает. Стоит немножко расслабиться, и пожалуйста - очередная встряска! Как же, полтора суток в любви и согласии. Многовато. Ну какого демона заявился этот барон, провалиться ему в Ургаш! Специально, чтобы дать Её Высочеству повод разозлиться и напомнить мне мое рабское место? Вот спасибо! Зато цена растет. Прошлый раз за домашнего Тигренка давали на аукционе двести империалов, сегодня уже триста... интересно, за сколько моя ненаглядная будет продавать меня через неделю? - Хилл уже не знал, смеяться ему или биться головой о стенку. - И что теперь взбредет в её очаровательную головку? Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к ширхабу пошлет... или плеткой приласкает? А впрочем, даже если и плеткой..." - Хилл самоуверенно усмехнулся и представил себе любимую в гневе. Окруженную полыхающим лилово-голубым заревом, со светящимися глазами, напряженную, как струна, с яркими припухшими губами... опасную и невероятно прекрасную. Никто, кроме этой бешенной девчонки, не смел с ним так обращаться, но тем интереснее будет завоевать её. И тем сильнее он хотел снова уложить её в постель.
Хилл сам себе удивлялся. Она унизила его, заставив валяться в ногах у этого аристократишки, пригрозила выпороть, чуть не продала, и, вместо того, чтобы придушить змеюку на месте, он ей восхищается. И не просто восхищается, а готов позволить ей и дальше играть с ним, как ей заблагорассудится. И самому получать от этого удовольствие. Бред и наваждение! Может, балаганное представление Её Высочества не произвело на него должного впечатления, потому что она сама ни на секунду не поверила в то, что говорит? За исключением того, что он красивый. Хилл вспомнил её собственнический, довольный голос и властно-нежное прикосновение её руки, и тело тут же отреагировало соответственно. И это после вчерашнего вечера, ночи, и продолжения сегодня утром... определенно, он сошел с ума. Эта мысль заставила его рассмеяться.
Поднимаясь в кабинет, Шу ещё не решила, устроить ли любимому трепку, чтоб неповадно было втравливать её в неприятности, или прочитать лекцию о необходимости думать мозгами, а не другим местом, прежде чем магичить направо и налево. Но, увидев его, замерла, и остатки злости мигом испарились в неизвестном направлении. В сияющих золотом лучах утреннего солнца, гибкий и напряженный, словно туго натянутый лук, источающий звериную мощь и опасность, притягательный и бесстыдно красивый, Тигренок потягивался, выгибаясь всем телом, и смеялся. Довольным, низким, чувственным смехом, от которого у неё мурашки забегали по коже, пересохло во рту и потеплело в животе. Он вытягивался и кружился, подставляясь солнцу и зажмурившись, словно сытый кот, позволяя теплым лучам облизывать себя и распространяя вокруг ощущение острого физического наслаждения. В этот миг он как никогда походил на настоящего дикого тигра, сильного, хищного и свободного, полновластного хозяина джунглей. Почувствовав присутствие Шу, он остановился и открыл глаза, уставившись на неё. Принцесса невольно шагнула ему навстречу, подчиняясь завораживающему и откровенному призыву его жаркого голодного взгляда, его животному магнетизму, и очутилась в его объятиях. Тигренок подхватил её на руки, тесно прижав к себе, и закружил по комнате. Её волосы растрепались и летели за ней черным блестящим потоком, щеки разрумянились, она запрокидывала голову, вскрикивая в восторге, пока они оба не свалились, запыхавшись, на пол. Но так и не перестав смеяться от переполняющего обоих счастья.
- Мой Тигренок, - Шу потерлась щекой о горячее плечо под тонким батистом, - мой милый нахальный Тигренок.
В ответ раздалось довольное басовитое урчание и смех.
- Что ты смеешься? Ты, самый нахальный, самый красивый, самый чудесный Тигренок на свете?
Хилл смотрел на приникшую к нему возлюбленную, такую радостную и доверчивую, и ему хотелось сказать ей, наконец, как сильно он её любит, что он не может жить без неё.
И он проклинал богов и судьбу за столь изощренное издевательство, потому что предчувствие скорой смерти никуда не делось, не ослабло и не отдалилось. Наоборот, оно вдруг словно обрушилось на него, и теперь Хилл даже мог сказать, сколько ещё ему осталось. Не больше двух недель, и Тень окончательно предъявит не него права. Оставался, правда, крохотный шанс, что удастся как-нибудь выкрутиться, хотя бы отсрочить приговор, но... Хилл почти слышал такой знакомый потусторонний смешок бога, которому посвятил себя. Он мысленно состроил Тёмному козу: "У меня ещё есть время, и тебе не удастся испортить мне жизнь, пока я жив! Вот когда получишь меня, ухмыляйся, сколько влезет. А пока отстань!" По крайней мере, это касалось только его, любимой же пока ничего не угрожало. И Хилла это вполне устраивало. Гораздо больше, чем обычное развитие событий, когда Темному Хиссу доставались те, кому не посчастливилось встретить Призывающего и отнестись к нему по-человечески.
- Тигренок, милый, - Шу приподнялась на локте и с тревогой заглянула ему в лицо. В синих глазах плескалась обреченность и счастье, и всепоглощающая исступленная нежность. Тигренок улыбался ей так тепло, так ласково, что принцессе захотелось заплакать. Острое, безжалостно ранящее чувство скорой потери, непременного расставания... словно боги позволили ей заглянуть в Страну Звенящих Ручьев, но только до рассвета. И, с неотвратимостью встающего солнца, время счастья заканчивается, тает, и ускользает с тем, чтобы никогда не вернуться. Совсем немного, и этот прекрасный юноша, её любовь, ей жизнь, её дыхание, покинет её. Навсегда. Ей хотелось завыть, словно смертельно раненому зверю, и перегрызть кому-нибудь глотку. Судьбе, например. Кому угодно, только бы это помогло задержать рассвет, за которым последует тьма. Её личный ад, без права на помилование. Но она нашла в себе силы улыбнуться возлюбленному. - Мой чудесный Тигренок, - прошептала она в раскрытые губы, прежде чем поцеловать его.
Глава 22.
Карета с королевским гербом остановилась у ворот роскошного особняка, исполненные собственной важности лакеи откинули подножку и распахнули дверцу, тут же склонившись в церемонном поклоне. Из особняка суетливо выскочили слуги, выстраиваясь для торжественной встречи царственной особы, швейцары у раскрытых ворот вытянулись в струнку. Из кареты вышел элегантно одетый молодой человек и подал руку, помогая спуститься красивой и величественной юной даме в королевском синем, изукрашенном богатой золотой вышивкой платье. Дама одарила его небрежным и высокомерным кивком, изящно положила тоненькие пальчики, унизанные кольцами, на предложенную руку и позволила сопроводить себя ко входу в дом. На полдороге её встретил со всеми подобающими поклонами и расшаркиваниями владелец особняка, удостоенный великой чести.
