Отшельник глубоко и пламенно молился о спасении бедствующей родины; сердце его унеслось в небо, и весь земной мир со своими красотами и ужасами не существовал для него.
– Так ты не слушаешь меня, дерзкий гяур! – вскричал хан.
Канджар блеснул над головой отшельника, но, прикоснувшись к сединам старца, разлетелся вдребезги. Хан упал с коня, и рука его, сжимавшая рукоять, усохла.
А отшельник молился «о невидящих и обидящих нас».
Пораженный чудом и всепрощающим словом христианской молитвы, гордый хан смирился.
– Отпусти мой грех, – говорил он старцу, – возврати мне руку, отдам ее на служение народу христианскому.
Благословение старца оживило руку Алла-Верды, и первый луч веры проник в это мрачное, чувственное сердце.
Легенда повествует далее, что шах и царь сошлись на битву, каждый ожидая себе на помощь Алла-Верды. И вот, когда победа еще колебалась, на ближних высотах вдруг зачернелась, как туча, татарская конница. Алла-Верды шел в бок обеим сторонам и вдруг повернул налево – на кизильбашей. Тогда все персидское воинство, охваченное паникой, бросилось бежать.
Шио был найден в числе убитых в этом сражении. Над ним стоял и плакал молодой тавад в татарских доспехах – то была Хорошана. С копьем в руке, с кольчугой на нежных плечах, она вела хана и поддерживала его в минуты колебания – а такие минуты были. Сам хан Алла-Верды получил смертельную рану, но он жил еще несколько дней, просветился святым крещением и умер не только христианином, но и вторым мужем Хорошаны. Умирая, он завещал свои несметные сокровища на возобновление обители Святого Георгия, покровителя Иверии, и скоро она восстала из развалин в прежнем своем величии. Хорошана удалилась от мира и искупила свой высокий, но греховный подвиг долгим подвигом иноческим.
Грузинский летописец, передавая эту легенду, говорит: «Не было и не будет такого любящего сына отчизны, как картлиец Шио; не было и не будет такой любящей жены, как кахетинка Хорошана».
Такова легенда, в которой фантазия народа создала грузинам победу, а персам поражение. Но действительность далеко не соответствовала этому направлению. В разоренную страну сошли с гор лезгины и почти беспрепятственно заняли богатейшую и плодороднейшую часть Кахетии между Кавказским хребтом и Алазанью, где впоследствии возникли крепости их Джары и Белоканы, стоившие русским столько крови; в Картли были магометанские цари; Кахетия вовсе была без царя – и Теймураз жил изгнанником в Имеретии. Но ни народ, ни Теймураз не мирились с иноземным владычеством. Сверженный царь Кахетии искал помощи султана и защиты России. В 1619 году он отправил к русскому царю Михаилу Федоровичу послов, так изображая свое бедственное положение:
«И вам, великому государю, свои слезы и бедность объявляем, что светлость наша обратилась во тьму, и солнце уже нас не греет, и месяц нас не освещает, и день наш светлый учинился ночью, и я в таком теперь положении, что лучше бы не родился, нежели видеть, что православная христианская вера и земля Иверская при моих очах разорилася, в церквах имя Божие не славится, и стоят все пусты…»
Теймураз просил Михаила Федоровича, чтобы исходатайствовано было у шаха возвращение его матери и сыновей. Михаил Федорович действительно просил шаха не угнетать грузинской земли. Шах успокоил царя дружественной грамотой и посылкой хитона Господня, но уже в то время, когда он успел распорядиться с семьей Теймураза (1625). Тем защита России и кончилась.
Между тем в Картли возникли также смуты. Когда умер Баграт V (1619), вдова его провозгласила царем Симон-хана II, но князья и народ отказались повиноваться сыну магометанина. Раздраженный Аббас дал ему в помощь полководца Карчихана с сильным отрядом, а вместе с ним послал и Георгия Саакадзе с тайным поручением истреблять кахетинцев и переселять в Персию картлийцев. Саакадзе возвел на царство Симона и отправился в Кахетию. Но здесь в нем восторжествовал нравственный переворот, оставивший глубокие следы в истории Грузии.
Еще давно, живя в Персии, Саакадзе тайно мучился совестью при виде насилий, совершаемых шахом над его родиной. И вот теперь, в Кахетии, ему пришлось узнать об изменническом убийстве давно плененного царя Лаурсаба (1622). Это было последней каплей, переполнившей его возмущенную совесть. Быть может, припомнилось ему все зло, которое он сделал Лаурсабу, и, забывая обиды, нанесенные ему родиной, Саакадзе составляет план совершенного освобождения всей Грузии от персидского ига. Случилось, что вызванные им несколько кахетинских князей под предлогом раздачи шахских подарков были изменнически и тайно умерщвлены в палатке Карчи-хана. Этим обстоятельством воспользовался Саакадзе, чтобы возбудить в народе негодование и открытый мятеж, и сам он первый воскликнул: «К оружию, кахетинцы!» Персидское войско было немедленно перерезано, и моурав своей рукой отрубил голову Карчихану. Вслед за тем он с помощью эристава Арагвского выгнал из Кахетии персидского наместника и взял Тифлис, кроме цитадели, в которой заперся и сидел, как в тюрьме, царь Симон-хан. Кахетия и Картли были свободны, и Картли правил поставленный героем молодой Койхосро из фамилии владетельных князей Мухранских. Но о правителях заботился Саакадзе, в его энергичной голове возникает и смелый, и целесообразный обширный план объединения грузинских царств, и с этой целью он прежде всего вызывает жившего изгнанником на берегах Черного моря законного царя кахетинского Теймураза (1623).
Подвиги Георгия Саакадзе еще только начались, но они были так необыкновенно блестящи, его родина так давно уже не торжествовала столь очевидных и постоянных побед, что Саакадзе, этот еще недавно изменник и бич ее, становится народным героем и неограниченным повелителем всей страны. Его называют спасителем народа, отцом отечества и сыном церкви; в церквах молятся за его долгоденствие; аристократия, смирившаяся перед величавыми и быстрыми успехами моурава, ищет его дружбы и становится под его знамена, повсюду гордо и победоносно развевавшиеся; поэты и певцы прославляют его имя, грозное врагам. Отечество все простило ему, все забыло. По словам почти современника его, царя Арчила, власть Саакадзе была так велика в стране, что без позволения в присутствии его не смел сидеть ни один из вельмож и владетельных князей. Но моурав, по свидетельству истории, не увлекался страстями, не величался первенством в народе, душой ему преданном. В его великом сердце, не знавшем середины и приведшем его некогда к безграничной ненависти, теперь жила великая любовь и страстное желание навсегда и совершенно освободить родину от зол и бедствий чужеземного владычества.
Да и некогда было Саакадзе величаться своими победами – нужно было ждать мести грозного шаха, и уже было предостережение из Персии. Узнав об измене ему Саакадзе и новом воцарении Теймураза в Кахетии, шах казнил сына Саакадзе и жену эристава Зураба, оставшихся в Персии, а мать Теймураза, великодушную Кетевань, подверг страшным мучениям. Царице предложено было выбирать между магометанством и лютой казнью, и она выбрала муки и смерть от руки палача (1624). Среди обширной площади, при огромном стечении народа, царица Кетевань была обнажена, и тело ее рвали раскаленными щипцами, но она, как исполин, выносила пытки, и напрасны были увещания отказаться от Христа. Тогда на страшные ожоги и раны ее клали горячие уголья – она осталась непоколебимой. Наконец, на ее голову надели докрасна раскаленный чугунный котел, и она скончалась, венчанная этим страшным мученическим венцом. С ужасом узнал царь о страшной смерти матери, об этом последнем бедствии в его семье; два сына его, бывшие в Персии, уже давно пали жертвой жестокости шаха: еще в 1620 году он повелел превратить их в евнухов, и один из них умер от жестокой операции, а другой помешался в уме, чтобы влачить еще три года жалкой жизни. И что же удивительного, если в сердце Теймураза пробудилась старая ненависть к виновнику гибели его семьи, Саакадзе, ненависть, отозвавшаяся впоследствии новыми бедственными междоусобиями в стране. Страшное впечатление произвела смерть Кетевани и на народ; в нем тоже встало воспоминание, что Саакадзе – виновник этой смерти и всех смут, вызвавших грозного Шах-Аббаса на Грузию, и это напоминание о прошлом моурава было первым подводным камнем на победоносном пути его, поселив к нему недоверие. Церковь причла Кетевань к лику мучеников, и ныне мощи ее покоятся частью на родине в Аллавердском соборе, частью в далекой Бельгии, в соборе города Немура; католические миссионеры, бывшие свидетелями казни Кетевани и пораженные ее святым мужеством, взяли часть тела ее и перевезли в Европу.
