Она уверяла себя, что никто ей больше не нужен, но в мыслях у нее все чаще и чаще возникал Алексей. Она его обманула, обидела, оскорбила, а он ходит, расспрашивает о ней, он ее не забыл, помнит. Алеша такой, какие встречаются редко. «Вот, Маринушка, что натворила твоя бедная глупая мама».

Пришел срок, и Катя снова вернулась на работу. Уносила утром Маринку в ясли, в положенные часы ходила ее кормить и вечером приносила домой. Права оказалась Маргарита Степановна, — ей было очень трудно, времени свободного ни минуты.

Катя крепилась, сама удивляясь, откуда у нее берутся силы и терпение. Она похудела, осунулась, но унылой ее никто никогда не видел.

Однажды, оставив Маринку у соседок, Катя поехала в город, в магазин. Доехав на автобусе до ближайшего магазина в Новом поселке и быстро купив все, что было надо, она возвращалась к остановке. Дорогу ей загородил Алексей.

— Как хорошо, что мы встретились, — сказал он. — Я хотел к тебе ехать сегодня. Вот шел к автобусу.

— Зачем? — тихо сказала Катя.

— Навестить. Посмотреть, как ты живешь.

Катя подумала о пеленках, раскиданных по комнате, о кастрюлях, ванночке, о Маринке…

— У меня худо, Алеша. Не надо ко мне ездить. — Катя заговорила еще тише. — И я… и я… сама худая.

— Неправда, хорошая, — сказал Алексей, тоже переходя на шепот.

— Я пойду.

— Вместе пойдем. Я тебя провожу.

— Не надо, Алеша.

— Надо.

Алексей сидел рядом с Катей в автобусе. Он не поворачивался к ней, но все равно видел каждое ее движение.

До подсобного хозяйства доехали молча.

— Теперь я пойду одна, — сказала Катя, останавливаясь у ворот.

— Нет, и я пойду. Я хочу видеть, как ты живешь.

Как ни протестовала Катя, как ни упрашивала его уехать, Алексей вошел в ее комнату, осмотрелся. Поднял руку и достал до потолка:

— Тесно тебе, Катюша.

Катя тоже стояла, тоже зачем-то осматривала давно все виденное. Надо было бежать к Маринке, — Маринка кричала за стеной. Но не двигались ноги. Кате казалось, что Маринку необходимо скрывать от Алексея, что Алексею будет неприятно ее видеть. И она ждала, когда же Алексей уйдет. Скорей бы уж, скорей. Зачем эти мученья? Зачем он пришел? Зачем они встретились? И в то же время всей душой она желала, чтобы Алексей не уходил, чтобы еще побыл возле нее. Маринка продолжала кричать. Катя извинилась и побежала к соседке.

Когда она вернулась, Алексея уже не было. Только на столе лежала записка — листок бумаги, вырванный из блокнота. «Катюша, — прочла она, чувствуя, как у нее слабеют ноги, — я люблю тебя, Катюша, еще больше. Алексей».

Алексей вернулся домой, в пустые комнаты, расхаживал по ним, волнуясь и негодуя на самого себя. Он понимал, что должен принять какое-то решение. Жить в такой неопределенности он больше не мог. «Или — или!..» — говорил он себе, а вот что означало каждое из этих двух «или» — не знал.

Среди ночи он пришел в кабинет директора. Дед Матвей, по обыкновению, сидел там за столом и читал.

— Дедушка, — сказал Алексей, — у меня очень трудный вопрос.

— Трудные вопросы, Леша, решаются разом, чик — и готово. И когда решают такой вопрос, вперед глядеть надо: что получится не сегодня, а, понимаешь, завтра. Если ты за завтра уверен — решай и действуй. Если тебе это дело только сегодня приспичило, подожди его решать до завтра. Мне один строитель-каменщик, то ли из Ташкента, то ли из Ашхабада, такую поговорку объяснил, прямо клад нам с тобой. Я ему сказал про что-то: утро, дескать, вечера мудреней. А он и объяснил: «У нас, говорит, по-другому, по-восточному. У нас говорит, так: утром мы смеемся над тем, что делали вечером». Понял, верно как? Значит, жди утра. Нельзя ждать — подумай: не станешь ли смеяться над собой завтра, то есть в будущей жизни. Ну, а вопрос-то какой, говори. Обмозгуем.

— Спасибо, дед. Ты все сказал, что нужно.

Алексей ушел, так и промолчав о том деле, за которым приходил. Дед Матвей нисколько не удивился: он догадывался, что́ гоняет внука по ночам, что́ не дает ему покоя, поэтому и начал не с дела, а с общих рассуждений. Дед Матвей знал: в таком деле, как Алешкино, никто не разберется, кроме самого Алешки, но натолкнуть его на то, как размышлять надо, все-таки следует.

На свою записку, оставленную на столе в Катиной комнате, Алексей ответа не ждал. Он послал Кате письмо, в котором высказал все свои чувства. Катя не ответила и на письмо.

С работой в эту пору Алексей еле успевал справляться. Работы было так много, как, пожалуй, еще не бывало никогда. Главные поточные линии в основном были смонтированы, но, чтобы пустить их, надо было завершить тысячи всяческих мелочей. Заводы строятся медленно, почти как города; труден процесс и их реконструкции. Большой поток был только началом работ, рассчитанных на три года, но таким началом, которое не могло не повлечь за собой ускорения этих работ. Большой поток заставил быстрее создавать потоки во всех цехах, он потребовал материалов, готовых конструкций, механизмов, он впитывал их жадно, как впитывает влагу пересохшая почва. Завод работал в небывалом темпе. Этот темп захватывал Алексея, был ему по душе, вызывал азартное чувство, подобное тому, какое Алексей испытывал, когда с Костей ходил на яхте в открытое море. Яхта летит по волнам, шипит вода под бортами, парус гудит от натуги, от напряжения. Огромная скорость, замираешь на взлетах волн, а все хочется, чтобы волна была круче и скорость больше. Алексей вступил в соревнование уже не с Володькой Петуховым — Володьке электросварка давалась нелегко, — а с самим Костей, своим учителем. «Мальчик — со мной соревноваться!» — говорил Костя, но видел, что Алешка не такой уж мальчик и почти наступает ему на пятки.

Этот волнующий темп труда привел Алексея к желанному решению. Впервые выполнив за день две с половиной нормы, он узнал от Зины, что Костя в тот день на четверть нормы от него отстал… Костя отстал! Нет, Алексея голыми руками не возьмешь! Он понимает батькину гордость — Журбины ни перед чем не сгибаются, стоят твердо и шатают большими шагами.

Когда стемнело, возбужденный Алексей пришел к Александру Александровичу:

— Дядя Саня, машина твоя на ходу?

— Новая машина, с чего ей быть не на ходу!

— Дай, пожалуйста, дядя Саня! Очень нужна. На полчасика.

— Спать хочу, Алешка. Что вздумал, на ночь глядя?

— Спи. Сам водить умею.

— Дудки — «сам»! — Первое увлечение, когда Александр Александрович катал на «Победе» каждого желающего, прошло, лишний раз садиться за руль не хотелось, но Алексей был как шальной — шуток не понимает; видать, стряслось что-нибудь. И Александр Александрович добавил: — Куда ехать-то? Поедем.

Выехали за город, свернули вскоре под арку подсобного хозяйства. Фары осветили домик, в котором жила Катя. Александр Александрович выключил их. В Катином окне было темно. «Неужели спит? Рановато. Устает, наверно», — подумал Алексей и, войдя в коридор, осторожно постучал в дверь;

— Да! — откликнулась Катя. — Мария Ивановна? Сейчас открою.

Она появилась перед Алексеем в коротком халатике.

— Прилегла отдохнуть, — говорила она, все еще думая, что пришла соседка. Но увидела Алексея и вскрикнула: — Алеша? Что же это такое? Зачем ты здесь?

— Собирайся, Катюша! — твердо сказал Алексей, входя в комнату. — Ты отсюда уезжаешь.

— Куда я уезжаю? Никуда я не уезжаю.

— Уезжаешь. Обратно, в город. — Алексей сгреб с кровати ее постель вместе с волосяным матрацем, простынями, одеялом, подушками и отнес в машину. Вернулся за чемоданами.

— Алеша, Алеша! — Катя ходила за ним следом. — Что такое? Что такое? Я ничего не понимаю.

— Потом поймешь. Забирай ребенка. А это, — он окинул взглядом кухонную утварь, — здесь оставь. Хлам!

— Я не могу никуда ехать, с ума ты сошел, Алеша! Мне завтра на работу.

— Договорились насчет работы. Можешь не беспокоиться.

Никто ни с кем не договаривался, но Алексей чувствовал в себе такую силу, такую энергию, так был взвинчен, что море ему казалось по колено. О чем там раздумывать: договорится, разбудит, поднимет с постели директора подсобного хозяйства, сходит с утра в отдел кадров завода — и все будет сделано.