— С родными, которых ты видел что-то случилось, то что ты не нашёл дедушку, это плохо, ожидай самого худшего. Братишка твой жив, но что-то у него со здоровьем, и то, что его мать вся в крови, говорит о том, что она физически не пострадала, но очень страдает душевно.

Так оно и вышло, 8 января, примерно в то время, когда приснился сон, дедушка и братишка перевернулись на мотоцикле, дедушка скончался в больнице, не приходя в сознание, а братишке разбило переносицу, но это оказалось не опасно, и его в тот же день выпустили из больницы.

Ещё один сон приснился, будто бы я в церкви и вокруг полно мух. Про это сон Михалыч сказал так:

— Ты будешь на свободе, и не волнуйся на этот счёт, об этом говорит церковь, а мухи это проблемы, которые тебя окружают в связи со всем произошедшим.

И это сбылось, нас освободили из зала суда, но это было потом, а пока никто из нас об этом не знал. Этот сон вселял крохотную надежду, но сомнение всё же были, они грызли душу, и чем дольше мы сидели, тем больше тяготили эти думки, и мучил один и тот же вопрос, сколько же мне дадут, и когда же этот чёртов суд? А то всё это уже изрядно надоело, а тяжелее всего — неизвестность.

Дела я потихоньку передал Михалычу, то, что он должен был остаться в семейке за меня, я решил давно.

И как сказал один еврей: "всё проходит", прошли и наши ожидания и мучения, и вот настал день, когда открылась камера и «дубак» назвав мою фамилию, крикнул:

— С вещами на выход.

Ну думаю наконец-то этап на суд, дело уже давно закрыли и передали в суд города Челкара, и оставалось только ждать, когда пошлют на этап, а ждали очень долго почти год, и вот свершилось. Челкар от нашего города был примерно 200 км, а от Актюбинска 400 км, так что мы проехали дом мимо, и поехали дальше.

СУД

Нас доставили в местное КПЗ, там «менты» были более понятливые, чем наши Эмбенские, они сказали, "кто с кем будет сидеть в камере, сами договаривайтесь". Мы естественно четверо подельников попросились вместе, с нами прибыли ещё трое местных, их посадили в другую камеру.

Камеры там были получше наших, просторней, и зимой, по всей видимости, было тепло. Об этом говорили толстые трубы у стены, они были раз в пять толще, чем у нас в КПЗ. Кормушки были постоянно открыты, а напротив камеры в коридоре было окно на улицу, и из него мы видели, как ходят вольные люди.

Приехали наши родители, и «менты» принесли нам «дачки», и мало того, ещё и заварили нам хороший чай, так что мы нахавались до отвала, покурили хороших сигарет, и попили крепкого чаю, оставалось ждать суд, а он должен был состоятся на следующий день. Сколько думок всяких передумалось за эту ночь, не передать. Вспомнился наказ Михалыча перед самым этапом на суд, он мне как-то сказал одну вещь:

— Я прекрасно понимаю твои сомнения, ожидание приговора, всегда томительно. Но когда будешь слушать на суде приговор, то обрати внимание на одну закономерность, если судья объявляя приговор произнесёт фразу, "именем суда" — значит срок, а если скажет, "от имени суда" — значит свобода. Когда окажешься в зале суда, и будешь стоять, слушая приговор, то поймёшь, какое это тяжелое и нудное ожидание приговора, каждая секунда тебе покажется вечностью.

Утром нас повели на суд, вёл нас один «мент», никаких «заморочек» не было, типа — руки за спину, шаг влево, шаг вправо побег, и так далее. Мы просто шли, как нормальные люди и болтали, а «мент» шёл рядом, у него даже пистолета не было. Да и за чем? Мы не настолько дураки, чтобы бежать, а если и убежим, то не велика беда, не такие уж мы и рецидивисты, всё равно рано или поздно поймают.

Здание суда было от КПЗ чуть меньше километра, погода стояла отличная, светило солнце, было тепло, и так хотелось на свободу. Но впереди был суд и неизвестность, а мы надеялись на худшее, то есть на срок.

Нас завели в зал суда, там уже сидели наши родители, родственники и ещё несколько любопытных местных, которые пришли посмотреть на процесс.

Мы стали на своё место обвиняемых и стали ждать суда, раздалось традиционное: "Встать, суд идёт."

И начался процесс. Описывать подробности нет смысла, был суд, какие обычно бывают, допрос обвиняемых, выступление прокурора, потом адвоката, которого мы первый раз увидели в суде, и решение суда.

Судья был пожилой мужик, прокурора не было, и вместо него выступал его заместитель, молодой парень, наверно не давно после учёбы.

До обеда был допрос, а после обеда должен был состояться приговор.

Во время обеда нам разрешили поговорить с родными, потом сводили в КПЗ на обед, но было не до еды, наставал самый ответственный момент, мы только курили и думали каждый о своём. «Мент», который водил нас на суд и присутствовал там, сказал: "судя по процессу, вам дадут условно, судья мужик нормальный и работает в суде давно".

Но нам было наплевать, что сказал «мент», нам было важно, что скажет судья.

И вот нас привели снова в зал суда, раздалась знакомая фраза, и процесс продолжился.

Помощник прокурора запросил Серёге десять лет усиленного режима, а мне восемь усиленного, так как мы угнали больше машин, а братан ещё шёл за «паровоза». Хатабу с Нурликом прокурор запросил по шесть общего.

Мы чуть не упали от такого объявления, я не мог поверить в такой исход, ну думаю, "пацан вообще свихнулся".

Потом выступил адвокат, он лепетал там что-то непонятное, а судья весело болтал о чём-то с заседателями, и по всей вероятности никого не слышал, не прокурора — пацана, не адвоката — «тормоза». А когда подошло время, он огласил приговор: "Мол, руководствуясь статьями такими-то и так далее. И вот наконец, прозвучала та самая фраза — "от имени суда такого-то", я аж вздрогнул от этих слов. Неужели свобода? Ну Михалыч, твои слова да богу в уши! А далее, судья назвав наши фамилии, объявил всем четверым, по три года общего режима, но руководствуясь смягчающими обстоятельствами, статьями такими-то и такими-то, приговор прошу отсрочить на два года и освободить обвиняемых из зала суда".

Мы по началу не поверили в такое счастье, нас освобождают из зала суда, и дают отсрочку приговора. Всё же прав был Михалыч.

Но если мы за эти два года залетим за что ни будь, то нам, кроме того, за что мы залетели, добавят ещё и эти три года общего, а если два года пройдёт без залёта, то судимость снимается.

Прокурор пытался обжаловать приговор, считая его слишком гуманным, но ничего нам так и не было, да и не могло быть. Родственники заплатили судье три тысячи рублей, а машину нашего судьи восстановили, она стала ещё лучше, чем была, и наш судья походатайствовал за нас, и попросил Челкарского судью, срок нам не давать.

С интервалом в пол года, нас призвали в армию, сначала Хатаба, потом меня, а ещё через пол года Серёгу. А Нурлика родичи забрали в Туркмению, и больше он не приезжал.

И я до сих пор надеюсь, что никогда в жизни, не услышу в свой адрес фразы — ИМЕНЕМ СУДА…..

Серёга сейчас живёт в Пензе, он женился и имеет трёх дочек, работает сварщиком, недавно он был у меня в гостях. Хатабыч забухал и покатился вниз и сейчас он конченный, спитый мужик и ему уже ни чем не помочь. О Нурлике я ничего не слышал и где он сейчас не знаю. А сам я отслужил в Афгане, женился, имею дочь, в 95 г. уехал с Казахстана и сейчас живу на крайнем севере, у меня слава богу всё нормально, есть работа, семья и любимое занятие.

И вот буквально недавно, в начале апреля 2000-го года, я услышал новость из Казахстана. Мне передали, что Хатабыч умер. Жалко пацана, всё таки он был моим другом, росли вместе. Но он сам выбрал себе такой путь, который привёл его в могилу в тридцать лет.