Горловчане успели сделать Б-2 скоро — к 1 мая 1933 года комбайн был готов и торжественно доставлен в центральные электромеханические мастерские Первомайского рудоуправления. Но еще не меньше месяца Алексей Иванович со своими верными помощниками «доводили» любимое детище. В нем было много нового по сравнению с Б-1. Специальное устройство позволяло спускать комбайн по лаве без отсоединения отбойно-режущего механизма. Один вертикальный бар вместо двух прежних обеспечивал надежную зарубку пласта, а вал с зубьями для отбойки угля у кровли заменил режущую штангу.

Основное испытание Б-2 проходил по воле случая на шахте имени Крупской, той самой, где когда-то Бахмутский высвободил из плена врубовку и где родилась идея о машине с двумя штангами для зарубки пласта снизу и сверху.

И еще две недели, что испытывался Б-2 на пласте «Великан-3» в шахте имени Крупской, не знал покоя Бахмутский. Нет, все ладилось, никаких срывов, и все же, как мать сердцем чувствует даже легкое недомогание ребенка, так и Алексей Иванович видел, что требуется еще многое изменить, улучшить. В официальном заключении было сказано: за 50 минут комбайн подрубил 25 метров, работал хорошо и без перегрузки, наличие пыли незначительное, выход штыба небольшой; при машинной бригаде из четырех человек (машинист, его помощник и два крепильщика) производительность составляет двадцать тонн угля в час.

Б-2 оставили на шахте имени Крупской для эксплуатации, где, кстати сказать, он и работал длительное время. А вот опробование комбайна на крепких антрацитах и крутопадающих пластах закончилось неудачей. И Бахмутский вынужден был согласиться, что ошибался, считая свою машину почти универсальной. Использовать ее можно лишь при пологом залегании, на мягких углях. Алексей Иванович в общем-то был доволен «экзаменом». Теперь он четче представлял себе дальнейший путь совершенствования комбайна и лихорадочно обдумывал новую модификацию машины. Как раз в это время страну облетела весть о рекорде Алексея Стаханова: в ночь с 30 па 31 августа 1935 года он на шахте «Центральная-Ирмино» за шесть часов нарубил отбойным молотком 102 тонны угля, установив мировой рекорд производительности. Утром партийный комитет шахты обсуждал вопрос: «О производительности труда у забойщика Стаханова А. Г.». В одном из пунктов решения говорится: «Своего рекорда т. Стаханов добился благодаря тому, что овладел техникой дела, умел оседлать технику и извлечь из нее все полезное…» А 11 сентября того же года Никита Изотов с шахты «Кочегарка» вырубил за смену 241 тонну угля. Началось массовое движение горняков всех бассейнов за «большой уголь».

В один из осенних дней в Юзовке, ставшей в 1932 году центром Донецкой области, на большом слете горняков Бахмутского познакомили со Стахановым и Изотовым. Два рослых богатыря, один с русым чубом, другой чернявый, коротко остриженный, с уважением пожали руку изобретателю, и Стаханов прогудел весело:

— Ну, тезка, выходит, скоро наши молотки в музей попадут, а мы без работы останемся. Верно, Никита?

Изотов серьезно ответил, что за комбайном ни с каким молотком не угнаться, ведь трактором пахать — не сохой землю ковырять.

— Коллективные рекорды будут, — поправил Бахмутский. — В машинной лаве бригада, так? Выходив, и рекорд общий.

— «Делись огнем!» — наша старая заповедь, — подсказал Стаханов. — Знаешь сам, Алексей Иванович. Если у соседа лампа в забое гаснет, ты свою ему поближе ставишь, чтобы, значит, обоим видно было. Так и у нас в соревновании. Да и во всем, — закончил он, решительно рубанув рукой, как бы подытоживая этот разговор.

Не раз вспоминал Алексей Иванович эту встречу и слова Стаханова «Делись огнем!». Конечно, он знал верность шахтерского братства, где каждый мог всегда рассчитывать на руку товарища. Да иначе и нельзя под землей, где опасности подстерегают на каждом шагу: и выброс газа, и вода, и рухнувшая внезапно кровля… Фраза «Делись огнем!» своей четкостью и точностью пришлась по душе Бахмутскому.

В 1936 году прошел испытания комбайн Б-4, сделанный на Горловском заводе, а в это же самое время в мастерских Первомайского рудоуправления Бахмутский с Чекмаревым монтировали новую модель марки Б-5, в которой решили заменить нижнюю штангу баром с режущей цепью. Вскоре экзамен держал этот комбайн: в течение нескольких суток прошли на разных режимах восемьдесят метров. Идея заменить штангу баром прекрасно себя оправдала: меньше затрачивалось усилий на подрезку пласта, а главное, зубья цепи сами выгребали штыб из зарубной щели. Остановили опробование на полпути; в лаве произошел обвал, и немалых трудов стоило извлечь комбайн Б-5.

Все близко знавшие Бахмутского поздравляли его с удачным испытанием, но он недовольно говорил, что радоваться пока нечему — ведь все это пока лишь подходы к созданию модели, не требующей никаких дополнительных усовершенствований и которая полюбилась бы горнякам. Он добавлял, что мысли кое-какие о том имеются, надо только еще немного помозговать и сделать последние расчеты.

— Зря мучаешься: идеальных машин, которые бы со временем не требовали доработки, попросту нет, — уверяли его друзья.

— Так то со временем, — отшучивался Алексей Иванович. — А время — оно разное: может, месяц, а может, и пяток лет.

Вот только дома стало как-то напряженно. Ведь не вчера и не позавчера он с головой ушел в создание комбайна, и для семьи не оставалось совсем никакого времени. Верный друг Наталья Семеновна молчала, но ее молчание оказывалось красноречивее всяких слов. В молчании жены читался справедливый упрек: другие в кино ходят, в клуб на вечера, собираются по праздникам, поют под гармонику… Алексей Иванович тяжело вздыхал, просил жену:

— Наталка, ты же у меня умница. Ну, потерпи немножечко… Чует мое сердце: еще самую малость поднапрячься надо — и такой комбайн будет, что мужа твоего качать станут.

— Верю, — соглашалась с усмешечкой жена. — Тебя теперь легко будет даже деткам нашим покачать, глянь, как исхудал.

Старшему шел семнадцатый год, вымахал парень хоть куда. Учится хорошо, любит на шахте бывать, но не в мастерских, а у подъема все больше крутится, несколько раз с десятником в шахту спускался, при редких встречах говорил отцу:

— Нравится мне внизу, батя. А Кузьмич позволил раз даже врубовку включить.

— Вот-вот, сынок, учиться надо, чтобы уголек понимать, — советовал Вахмутский.

— Да я на врубовку обязательно пойду после школы, — говаривал Владислав. И добавлял с улыбкой: — Порода у меня шахтерская, в тебя да деда. Куда же веткам от дерева?

— Это ты брось, — не соглашался отец. — Учиться надо. Страна на тебя сколько денег потратила, чтобы не просто грамоте выучить, а знания дать. Для чего? Специалисты стране нужны, техники и инженеры. Не хватает их повсюду. Знаешь, сколько золота было переплачено иностранным специалистам, пока мы первые стройки пятилетки возводили? Не знаешь? То-то…

— Ты отца слушай, — вмешивалась Наталья Семеновна. — Неученый вроде слепого в солнечный день. Вот станешь инженером… — мечтательно протянула она.

— Инженером… А отец кто, неужели не инженер? — возражал Владислав.

— Дак он же самоучка, милый мой кудесник, — отвечала Наталья Семеновна, обнимая мужа и заглядывая ому в серые твердые глаза и гладя, как маленького, по голове. — Волосы мягкие, а взгляд — ух!..

— Да батя наш выше инженера, он же изобретатель, о нем вон сколько писали, — горячился Владислав.

— Значит, так, сынок, — подводил итог разговора Алексей Иванович. — Настраивайся на электротехнический институт в Харькове, добрые оттуда механики выходят. А сейчас на шахте техники не меньше, чем на любом заводе. Вот и становись дипломированным специалистом.