— А что с ними случилось?

— Их повесили.

— Повесили?! — переспросила Джонна, широко раскрыв глаза.

— Я полагаю, вы рассчитывали услышать, что их сослали на каторгу. Я сама думала так же, когда их поймали. Ни Декер, ни Колин никогда не рассказывали мне всей правды об этом. Мы знали только, что Мари и Джимми были арестованы в Лондоне за воровство. Декер каким-то чудом спасся, но три недели спустя он стоял в толпе, собравшейся поглазеть, как их вздернут на виселице.

Теперь Джонна стала белее полотна. Она опять посмотрела на портрет лорда Филдинга. Выражение его лица было жестким. Джонна подумала, что он мог бы смотреть на казнь не дрогнув, а у нее при одной только мысли об этом задрожали колени.

Мерседес внимательно наблюдала за Джонной, оценивая ее реакцию.

— Когда Понти уезжал из Уэйборн-Парка в Бостон, он сказал нам, что хочет сам проложить себе дорогу, но он уже не один год занимался этим. С двенадцати лет он жил на лондонских улицах своим умом, и ему удалось избежать участи Мари и Джимми. Я думаю, что его ни разу не поймали, пока он не вышел из детского возраста.

— Я никогда не знала, насколько этому можно верить. Ходили слухи, что он побывал в тюрьме.

— Я думаю, не один раз. Разве Колин ничего не рассказал вам об этом, даже после того как Понти начал работать в компании «Морские перевозки Ремингтон»?

— Нет. Я очень долго не знала, что они братья, — ответила Джонна.

— Это, наверное, было сделано по просьбе Понти, — решила Мерседес. — Колин не стыдился ни своего брата, ни его делишек. В конце концов именно воровская жизнь Декера и помогла им встретиться. — Она поймала вопросительный взгляд Джонны. — О Боже! Колин рассказал вам гораздо меньше, чем я думала. О чем только он вам пишет в своих длинных письмах!

Джонна не смогла сдержать улыбки:

— Так или иначе, в основном о вас. Пишет о своей жизни в Уэйборн-Парке, о том, как управляет имением, о политических делах, о налогах. Он с нежностью рассказывает о ваших кузенах и с любовью — о ваших двух дочках. Я знаю о чистокровных лошадях, которых он разводит, о севообороте, но вот о том, что вы ждете еще ребенка, он не написал.

Серые глаза Мерседес заблестели от удовольствия.

— Это потому, что Колин мечтает о сыне, и чем меньше говорить об этом, тем лучше. — Мерседес нежно прикоснулась рукой к своему вздутому животу.

— Вы — стекло, через которое он теперь видит свою жизнь, — сказала Джонна. — И почти во всем, о чем он пишет, чувствуется ваше влияние. Как ни странно, при этом он не теряет себя. Он сам по себе богатая натура. Я никогда не думала, что смогу сказать такое о Колине, но сейчас могу с полной уверенностью заявить: он по-настоящему, всей душой счастлив.

Услышать это от Джонны значило для Мерседес очень многое.

— Не только он, — сказала она.

— Да, — кивнула Джонна, — я это вижу. — Она не закончила свою мысль, поскольку вышеупомянутый счастливый человек в этот момент вошел в галерею.

Он с подозрением оглядел обеих женщин:

— Смею ли я надеяться, что не слишком проиграл в ваших глазах в сравнении с моими предками?

— Мы вовсе не говорили о вас! — тут же возразила Мерседес, посмотрев на Джонну в ожидании поддержки. — Почему это если женщины заняты разговором, то они, по мнению мужчин, должны непременно говорить о них?

Лицо Джонны было совершенно бесстрастно. Мерседес ей очень нравилась.

— Наверное, они считают себя неотразимыми.

Колин поднял руки. Этот жест говорил не столько о желании отразить нападение своей супруги, сколько о полной сдаче на милость победителя. Он поцеловал Мерседес в щеку, которую она ему подставила, и обнял жену за талию.

— Ты не составишь Декеру компанию, пока я покажу Джонне сад?

— Сад? — удивилась Мерседес. — Колин, там же все по колено в снегу.

— Джонна — бостонская девушка, — заметил он.

— Это не означает, что у нее холодная кровь, — возразила Мерседес.

«Конечно, теперь уже нет, — подумала Джонна. — И навсегда».

Сидя перед зеркалом, Джонна лениво водила гребнем по волосам. Она отпустила горничную, которая принесла ей умыться и предложила помочь приготовиться ко сну. В зеркале и оконных стеклах отражалась только одинокая фигура Джонны.

За окнами опять шел снег. Если бы Джонна подошла к окну и всмотрелась в густую пелену падающих хлопьев, она бы увидела, что следы, оставленные ею и Колином в саду, уже замело. Исчезли следы на тропинке, ведущей к конюшням, и следы, оставшиеся после их верховой прогулки вдоль южной стены имения. Скрылись доказательства того, что они проехали мимо охотничьего домика и остановились на лужайке перед ним. Заснеженный лес спрятал их тайну. Все следы этого времени, что Джонна провела с Колином, стерлись, но не в сердце Джонны.

Здесь они останутся надолго, и не потому, что она узнала многое о Колине или его брате, а из-за того, что она узнала о самой себе.

Она положила гребень на туалетный столик. Лицо ее горело, но кожа была прохладной. Она вгляделась в свое отражение. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, вовсе не была красавицей. Глаза странного цвета, слишком правдивые, подбородок слишком волевой, рот слишком большой. Перебросив волосы на грудь, она принялась заплетать их.

Колин и Мерседес уже уехали, взяв с Джонны и Декера обещание, что они навестят их в Уэйборн-Парке. Джонне хотелось, чтобы они заночевали в Роузфилде. Тогда бы ей было труднее осуществить свой план, может быть, даже и невозможно. Для Колина она была вроде младшей сестры. Он ведь никогда не видел ее взрослой женщиной.

Она встала. Сзади нее на кровати лежал пеньюар, но она не стала его надевать. Ноги у нее были босые, и когда она сошла с ковра на деревянный пол, ногам стало холодно. Джонна взяла лампу с ночного столика и убавила яркость. Ее ночная рубашка из белого батиста билась о лодыжки, когда она шла к двери. В коридоре гулял сквозняк, и легкая ткань колебалась вместе с пламенем лампы.

Если бы Мерседес утром не показала ей дом, Джонна понятия не имела бы, где найти Декера. Они переходили из комнаты в комнату и набрели на его спальню. Джонна насторожилась, осознав, как близко находятся их комнаты, но Мерседес, если и заметила ее настороженность, была настолько любезна, что ничего на это не сказала. Сейчас Джонна оценила предусмотрительность Декера, хотя и не верила, что он сделал это ради ее интереса. Она сомневалась, что он ее ждет.

Но в этом она ошиблась.

Волосы Декера еще не высохли после ванны. Несколько прядок темными завитками лежали на затылке. Он стоял на коленях перед камином. Оранжевые и красные языки пламени плясали на его блестящих от влаги плечах. На нем были только панталоны, низко сидящие на бедрах. Внизу позвоночника были едва заметны две небольшие впадинки. Джонна чуть не попалась, когда пристально их разглядывала.

Декер медленно поднялся:

— Я знал, что увижу вас сегодня.

Она задумалась. Он не только предвидел, что она придет, но даже не особенно обрадовался, когда она оправдала его ожидания.

— Мне уйти?

— Нет. — Он жестом велел ей закрыть дверь. — Не сейчас. Пока вы не скажете, что вас привело сюда.

— А вы не знаете? — спросила она. Он, кажется, знал все, кроме этого.

Декер не ответил. Вместо этого он взял халат и надел его. Повязался поясом и указал ей на кресло, стоящее перед ним:

— Вы собираетесь стоять на холоде или подойдете ближе к огню?

Джонна почувствовала, что его слова вовсе не означают «добро пожаловать». В его голосе не было никакого радушия. Когда она шла к камину, лампа дрожала у нее в руках. Прежде чем она села, Декер взял у нее лампу и поставил на каминную полку.

— А вы не хотите сесть?

— Я с удовольствием постою, благодарю вас. — Его голос звучал отрывисто, а в глазах не стояла обычная усмешка. Сейчас они были похожи на синий лед, и от взгляда этих глаз Джонна вжалась в спинку кресла.

Она не обдумала заранее свою речь и теперь, покашливая, не знала, с чего начать.