— Встретимся в ресторане, — старательно выговаривает губами мама.

А мужчина исчез. Люди тянутся к выходу. Проходят друг за другом в дверной проем, где простоял всю встречу «Он».

— Можно сфотографировать?

— Конечно.

Я улыбаюсь в объектив.

— Кристиане и Франсуа.

Я расписываюсь на визитной карточке.

— Успех, — шепчет мне ком-дир.

— Да, да… успех.

Я выбегаю из магазина, как воровка. На ходу киваю пресс-атташе, которая протягивает мне поводок приплясывающего Тото. Упс! Чуть не забыла про ком-дир. Возвращаюсь.

— Все было прекрасно.

— Да, прекрасно.

Я верчу головой во все стороны. Бутылочно-зеленый свитер… Шерстяной… Бутылочно-зеленый…

У выхода припозднившиеся зрители в последний раз щелкают фотоаппаратами. Снимки наверняка получатся нечеткими, ведь я так верчусь… Нигде не видно бутылочно-зеленого свитера.

Мама? Сестры? Они уже уехали на день рождения.

— Ты узнала его?

В голосе Анжелы паника. Лицо такое же, как в тот давний день неудачной первоапрельской шутки.

Он не дождался меня.

— Ресторан далеко? — спрашиваю я, как только тетя включает зажигание.

Мне нельзя терять ни минуты. Я так запыхалась…

— Четверть часа езды.

— Могла бы мне раньше сказать…

— Я боялась, ты запаникуешь…

— Четверть часа?

Мне кажется, это не меньше полутора часов.

— На самом выезде из города.

Анжела думает, что пора бы мне успокоиться.

— Зачем он приходил?

— Понятия не имею.

— А ты его сразу узнала?

— Да. Ты могла бы мне сказать… «Он» ушел… Зачем «Он» вообще приходил? Почему «Он» не дождался меня?

Анжела не знает, куда деваться. Поглаживает мою нервно вздрагивающую коленку.

— Пристегнись, — тихонько говорит она.

И правда, я не пристегнута. А «мерседес» у нас законопослушный. Надо пристегнуться, и быстро. Он не перестанет звонить, пока я не буду накрепко прикручена к сиденью.

— Ох, эти машины!

Я проклинаю новые транспортные средства, которые давят на психику хуже полицейских. И так нервничаю, что мне никак не удается пристегнуть окаянный ремень и угомонить машину.

Все, заткнулась наконец. Анжела газует. Я смотрю на дорогу — она будто разматывается из-под колес. Мне хочется поскорее оказаться в ресторане. Коленка все вздрагивает, я не могу с ней совладать — она живет своей жизнью.

— Вон! Вон «Он»! — вдруг кричу я, когда машина наконец трогается с места, и показываю пальцем на мужчину в бутылочно-зеленом свитере.

«Он» идет по площади, а наша машина сворачивает в переулок.

— Черт! «Он» уходит!

— Развернись, — велела я Анжеле.

Анжела не сказала ни слова. Молча развернулась.

— Ох! Красный свет, будь он неладен!

Я вышла из себя. Требовала, чтобы Анжела ехала быстрее! «Он» уйдет, уйдет! Я хотела удостовериться. Я плохо его разглядела.

Мы вернулись на площадь. «Притормози!» Анжела притормозила. Мы ездили по кругу. Обшаривали площадь взглядом. Меня трясло. Бутылочно-зеленого свитера нигде не видно… Не видно светлых волос цвета пшеницы…

Анжела вконец расстроилась. Загорелся зеленый свет, она медлила. Сзади гудели, поторапливая. Машина увозила меня оттуда, где я больше всего хотела остаться.

— Едем в ресторан? — решилась Анжела.

— Черт… Э… да.

Я вылетаю, хлопнув дверцей «мерседеса», как только он заезжает на стоянку ресторана. «С днем рождения, бабуля» — большими буквами висит на двери «Славного уголка» (приемы, свадьбы, семинары).

— А собаку свою ты оставишь в багажнике?

Анжела не знает, как ко мне подступиться.

От меня только что током не бьет.

Вся моя родня уже в сборе. Двадцать два бабушкиных внука и двенадцать правнуков — шуму-то от них, шуму!

— Какой бедлам!

Анжела молчит, не хочет связываться.

Я окидываю взглядом квадратный зал.

Мама и сестры о чем-то разговаривают в углу. Столы расставлены буквой П.

— Другого ресторана для бабушки не нашлось?

На меня кидается какая-то дама — слишком темная помада на губах, слишком пышная прическа. От нее разит сладкими духами.

— Я вас обжа-а-а-а-аю!

Она сует мне под нос «Бушерон», «Фред»[17] и длинные ногти цвета бордо.

А «Он» был в бутылочно-зеленом свитере.

Свитер… Бутылочно-зеленый… Шерстяной свитер… «Он» пришел на мою встречу.

— Вы изум-м-м-ми-и-и-и-и-и-тельны!

Дама, навесившая на себя половину Вандомской площади, оказывается, наша гостья.

Весь шик только в цене ее сбруи — это я понимаю сразу. Она хохочет мне прямо в лицо, аж миндалины видны.

— Ах-ха-ха-ха-хах! Не называйте меня мадам! Зовите меня просто Денизой.

Дама явно успела принять; мы уже подруги. Ее перстень, часы и ногти вместе с ее запахом оказались у меня на плече. Она тащит меня куда-то «в сторонку». Лучше бы отпустила добром. Я, кажется, ей сейчас врежу. Наверно, это написано у меня на лбу; дама убирает свой арсенал с моего плеча.

Анжела следует за нами на почтительном расстоянии.

— Я прекрасно знаю вашу бабушку… Моя мама с ней работала…

Дама объясняет мне, что всего в жизни добилась упорным трудом. Моя весьма сдержанная реакция ее не смущает, и она продолжает свои излияния:

— Моя мама скончалась… О-ля-ля, повезло же вашей бабушке! Она только что говорила мне, как гордится вами. Для меня большая честь принять такую гостью! — почти поет она.

— Где моя бабушка? — грубо перебиваю я ее.

Она куда-то тычет длинным накрашенным ногтем.

— Ваша бабушка сидит вон там. Вас проводить?

Бабушка сидит во главе буквы П, у камина, отделанного пластмассовым мрамором.

Дама боится, что я не доберусь до бабушки. Она провожает меня, обволакивая своим запахом. Не хватало на весь день пропитаться ее духами. «Надеюсь, они не такие стойкие, как кухонное амбре?» — чуть не ляпаю я.

— С днем рождения, бабуля!

Сюрприз удался. Бабушка не верит своим глазам. Из своих восьмидесяти лет она сразу скинула не меньше десяти. Мне радостно видеть ее улыбку.

А где же мама? Где мои сестры?

Я здороваюсь с кузенами:

— А? Ты приехала?

— Как видишь.

С кузинами:

— Я думала, ты в отъезде!

— Да нет…

С их детьми:

— Здравствуй.

— Здравствуйте.

С дядями и тетями:

— Ты не на работе?

— Твой крестный приедет попозже с Тони, — шепчет крестная, обнимая меня.

— У тебя потрясающее платье! Наверное, эксклюзив!

Одну из маминых сестер впечатлил мой гардероб.

Наконец подходит и мама.

— «Он» был там! — выпаливаю я, не дав ей и рта открыть.

Сестры чуть не боднули меня — слишком быстро ко мне наклонились. Вправду ли я сказала то, что сказала?

Молчание. Нам тревожно. Наш батальон смыкает ряды. Мы стоим, прильнув друг к другу, и дрожим с головы до пят.

А маме совсем худо. Она ничего больше не говорит. Даже не шевелится. Теперь стала похожа на гипсовую статую в парке. Сестры могут с ней посоревноваться в имитации садово-парковой скульптуры. У них получается не хуже. Дрожь отпустила, и мы разжимаем объятие.

— Ты его видела? — допытывается Коринна.

Она все еще сомневается, что не ослышалась.

— Да.

— Ты уверена? — настаивает мама.

— Как ты можешь быть уверена? Ты же никогда не видела его раньше.

Голос у Жоржетты так и не окреп. Она бормочет еще тише:

— Как ты его узнала?

Подошедшая к нам Анжела подтверждает:

— Точно говорю, это был он.

Ей нелегко далось это признание, но солгать она не смогла. Ее слова падают, точно нож гильотины.

— Ты говорила с ним?

Мамин голос дрожит.

— Нет. «Он» меня не дождался.

Нахлынувшая волна облегчения возвращает статуям жизнь.

Мои сестры снова начали дышать — как раз вовремя, а то бы удар хватил. Мама поворачивает голову, стараясь делать это незаметно. Не слушает ли нас кто-нибудь?