Спустя несколько часов после приземления группы, гауляйтеру Восточной Пруссии Эриху Коху доложили, что к северо-востоку от Кёнигсберга обнаружены повисшие на деревьях парашюты; с помощью собак удалось найти и остальные, зарытые, а также и грузовой с запасными комплектами батарей для питания рации и боеприпасами.

Сообщение о десанте, спустившемся на расстоянии двух-трёх ночных переходов от ставки Гитлера «Вольфшанце», немало взволновало Эриха Коха и все его охранные службы. Тем более что это произошло всего спустя неделю после неудавшегося покушения на Гитлера в этом же «Волчьем логове». К тому же Эрих Кох был крупнейшим землевладельцем, которому принадлежало несколько имений в Восточной Пруссии. И на всё это покушались русские! Не без основания побаивался Кох того, что и его может постичь участь рейхскомиссара Белоруссии Вильгельма Кубе, убитого разведчиками. Поэтому на поиски группы и были брошены крупные силы. Немцы начали преследование и в первом же коротком бою убили командира группы.

Но в этот же день разведчики неожиданно вышли на сильнейшую линию резервных немецких долговременных укреплений — железобетонные доты, надолбы, траншеи. Линия никем не охранялась, так как фронт был далеко. Нашему командованию о ней не было ничего известно. Это явилось первым успехом. К тому же разведчики захватили двух пленных из военно-строительного управления Тодта, от которых узнали немало подробностей о линии укреплений «Ильменхорст», протянувшейся от литовской границы на севере до Мазурских болот на юге. Один из пленных рассказал о подготовленных для будущих диверсионных групп базах в лесу, снабжённых оружием, боеприпасами и продовольствием.

Аня оказалась в группе незаменимой: она первая бросилась в реку в поисках брода, затем, когда группа оказалась «в окружении» десятка немецких ребятишек из ближайшего хутора, сняла обмундирование, в одном платье вышла к детям и сумела отвлечь их внимание, пока остальные разведчики уходили в лес. Ей пригодилось знание немецкого языка.

За парашютистами началась настоящая охота. В целях мобилизации бдительности населения нацисты сожгли хутор Кляйнберг, убили его жителей и сообщили в местных газетах, что это сделали советские парашютисты.

Эриху Коху, палачу и убийце, ничего не стоило пойти на такую провокацию.

Результатами операции против парашютистов интересовался сам Гиммлер, неоднократно звонивший из Берлина. Облавы не прекращались ни днём, ни ночью. На прочёсывание лесов помимо полицейских сил ежедневно выделялось до двух полков. Мобильные группы на автомашинах сразу же направлялись к тем местам, откуда велись запеленгованные немцами радиопередачи.

В сильную грозу разведчики набрели на пост немецких связистов. В окно было видно, что дневальный спит.

— А что если я пойду, — вызвалась Аня. — Если немец проснётся, скажу, что на крыльце больная женщина, попрошу, чтобы помог ей. Если пойдёт на это, вы его прихватите, а если нет — застрелю.

Так и сделали. Немец вышел, его схватили и допросили. Ценных сведений от него не получили, но он сказал, что о высадке парашютистов предупреждены все — и гражданские лица, и воинские части.

В районе города Гольдап снова вышли на укреплённую линию. Там их застала немецкая облава. Отступать было нельзя, пришлось с боем прорываться через цепь солдат. В ходе боя вышли на немецкий аэродром, откуда чудом удалось вырваться и укрыться в ближайшем лесу. Быстро передали шифровку в Центр с полученными разведданными и снова пошли вдоль укреплённой линии, нанося её на карту. На ночёвку вернулись в уже прочёсанный немцами лес. На следующий день получили указание Центра возвратиться в район приземления, выйти к дороге Кёнигсберг — Тильзит и взять под наблюдение перевозки по ней и по ближайшему шоссе.

Разведчикам удалось найти удобное место, с которого просматривались дороги. Для передачи радиограмм Аня и Зина совершали многокилометровые манёвры. Их станции выходили на связь в самых неожиданных местах: в поле, у гарнизонов, на окраинах городов, на берегу залива Куришес-Гаф. За ночь девушки успевали уйти далеко, оказывались за цепью вражеского окружения и возвращались обратно.

Из отчёта штаба Третьего Белорусского фронта: «От разведгруппы „Джек“ поступает ценный материал. Из полученных шестидесяти семи радиограмм сорок семь информационных».

Группа голодала. Из телеграмм нового командира группы в Центр в начале ноября 1944 года: «Все члены группы — это не люди, а тени… Они так изголодались, промёрзли и продрогли в своей летней экипировке, что у них нет сил держать автоматы. Просим разрешить выход в Польшу, иначе мы погибли».

Но группа продолжала действовать, вела разведку, брала языков, посылала шифровки в Центр. В одном из боёв группа была окружена.

Из радиограммы «Лебедя»: «Три дня тому назад на землянку напали эсэсовцы. „Сойка“ (Зина) сразу была ранена в грудь. Она сказала мне: „Если сможешь, скажи маме, что я сделала всё, что смогла. Умерла хорошо“. И застрелилась…»

Оставшиеся в живых вырвались из окружения, но потеряли друг друга. Аня с рацией трое суток блуждала по лесу, пока не наткнулась на разведчиков из спецгруппы капитана Черных. Встретились с польскими партизанами, вместе провели несколько операций. В одной из них группа попала в засаду, капитан Черных и остальные разведчики погибли.

И опять Ане удалось спастись. Она сумела выйти на территорию Польши в Мышенецкую пущу, севернее Варшавы. Там у неё ещё была возможность остаться в живых, затерявшись в толпах беженцев и угнанных. Но она решила продолжать бороться.

Аня разыскала польский партизанский отряд, вступила в него и приняла участие в боях. В одном из них была ранена. Ей перебило левую руку. Аня пыталась шутить: «Радистке нужна одна правая».

Раненую девушку спрятали в лесу у смолокура Павла Ясиновского, но и туда добралась облава. Утро 31 декабря 1944 года стало последним для неё. Её окружили во время облавы, она отстреливалась, будучи несколько раз раненной, и когда её хотели взять в плен, взорвала себя и рацию гранатой.

Поляки похоронили её в братской могиле местечка Градзанувле.

В 1965 году Анне Афанасьевне Морозовой было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, и она была награждена польским Крестом Грюнвальда II степени.

Прошло всего несколько дней с начала Второй мировой войны, а гитлеровские армии уже заканчивали разгром Польши. Ни англичане, ни французы, объявившие немцам войну, никаких активных действий не предпринимали. Начался тот период, который впоследствии назовут «странной войной».

Сентябрьским днём на одном из бульваров Парижа, где война никак не ощущалась, в кафе сидели, потягивая аперитив, два посетителя. Один из них — капитан французской контрразведки Жак Абтей, другой — Даниель Моруани, антрепренёр известной чернокожей эстрадной артистки Жозефины Бейкер. Наклонившись к Жаку, он тихо говорил:

— Ты понимаешь, она совсем с ума сошла. Утверждает: «Это Франция сделала меня тем, что я есть. Мы, цветные, живём во Франции счастливо, здесь нет ни цветного барьера, ни расовых предрассудков. Я буду вечно благодарна и верна Франции. Я — любовница Парижа и горжусь этим. Он отдал мне своё сердце, и я ему отдала своё. Сегодня я готова отдать свою жизнь Франции».

— Так чего же она хочет? — поинтересовался Жак.

— Она хочет служить Франции на любом посту, в том числе и как секретный агент.

— Видно, лавры другой артистки, Мата Хари, не дают ей покоя, — усмехнулся Жак.

— Ты не смейся. Она, действительно, хочет служить Франции.

Жак ничего не ответил. Он знал, что у Жозефины уже был кое-какой опыт секретной работы. В качестве «почётного осведомителя» мосье Джиавити, главы контрразведывательной службы парижской префектуры, она сообщила информацию об итальянском дипломате, которым интересовалась служба.

О разговоре с Моруани капитан Абтей доложил своим шефам, полковнику Шлессеру и коменданту Палуалю из «германской секции» контрразведки.